Ванифатьич

Валентина БЕЛОВА,  Валерий ГОЛЕВ                                                                                               Ветеранам ВМФ посвящается

Ванифатьич

(рассказ основан на реальных событиях)

 Что пройдёт, то будет мило.

 (А.С. Пушкин)

В феврале 2011-го в Художественном музее столицы провинции, не чересчур помпезно и не чрезмерно торжественно, да и не очень широко отмечали юбилей одного очень талантливого живописца, заслужившего своим творчеством уважение народа, в своё время награждённого медалью Академии Художеств СССР. Мы с супругой Надеждой привели в музей выводок энергичных юных моряков и приняли гения в наши дружные ряды юнморов с повязыванием на шею классика живописи треугольного сине-белого галстука «а ля Андреевский флаг» и зачислением в Почётные курсанты клуба. Публике лёгкое хулиганство понравилось, и нам одобрительно поаплодировали. По завершении торжественной части, слегка пошаркивая подошвами по благородному музейному полу, к нашей бесшабашной ватаге подошёл некрупный мужчина. На лацкане его видавшего виды пиджака гордо красовалась медаль ветерана труда.

– Здравствуйте! Позвольте отрекомендоваться – Иван Ванифатьевич. Майор авиации в отставке. Не откажите в любезности, пригласите меня, старика, к вам на какое-либо мероприятие. Мне это нужно. Чтобы от старости скрыться, жизнь продлить. Общение мне крайне необходимо.

– Как с вами связаться? – поинтересовалась моя жена.

– Я сам к вам приду. Скажите, пожалуйста, куда.

Супруга назвала адрес, потом записала его на листке блокнотика и, вырвав листок, подала его нашему новому знакомому.

– Премного благодарен, – лапидарно изрёк он. – «Доброе имя лучше большого богатства, и добрая слава лучше серебра и золота», – говорил царь Соломон. Ваше имя – доброе, – по-китайски кланяясь то Надежде, то мне, распрощался Иван Ванифатьевич.

Мы ещё не знали, что наш новый знакомый питает слабость к любомудрию и поучениям.                                                                                               

– Странный дед, – задумчиво констатировала супруга, провожая его взглядом. Мутный какой-то.                                                                                                      

– Вежливый, культурный. Нам помощники нужны.                                              

– Куртуазный маньерист. Такие люди обычно страшными приспособленцами бывают. И нашим, и вашим… Я бы таких остерегалась.

Накануне Дня Победы мы собрались в региональной общественной оборонно-спортивной организации, при которой и действовал морской клуб «Юный патриот». Пригласили тех людей, которых называют «дети войны». Подготовили выставку стенных газет и концерт. Пришёл наш художник, а также знаменитый (не только в провинции) поэт, известный в то время в наших краях капитан второго ранга, бывшая директор школы, пара обыкновенно-необыкновенных пенсионеров, подполковник морской пехоты. Собрались дети и педагоги из разных школ города и дружественного морского клуба. Естественно, нашего февральского мимолётного знакомого никто не пригласил. Но Иван Ванифатьевич пришёл. Появился точно к началу.  В форме майора авиации, с наградами. Пахнущий одеколоном.

– Где вы пропадали и как узнали о нашем мероприятиии? – поинтересовалась Надежда.                                                                                                      

– Мудрецы древности, которых следует почитать и ныне живущим, говаривали, что кроткий язык – древо жизни, а кроткое сердце – и есть сама жизнь. Я борюсь за продление своих дней, о чём уже извещал вас. В том числе и кротостью, ставшей мне доступной на закате лет.

Вечер получился энергетически заряженным, сверхэмоциональным. Сначала мы провели гостей по двум музеям и комнате Боевой славы, затем пригласили в небольшой и уютный актовый зал.

– Я был младенцем, когда фашисты напали на нашу страну, – тихо произнёс Иван Ванифатьевич.

Мы попросили его сесть в первый ряд вместе с детьми войны. Все гости рассказали о себе и о времени. Мероприятие прошло на одном дыхании и завершилось мощным аккордом – речью организаторов с показом «Рабочего и колхозницы» с микрофонами вместо серпа и молота. Грянули неистовые аплодисменты. Участники встречи не расходились. Настолько им понравилось действо. Мы с Надеждой с сожалением подтвердили:

– Наша встреча завершена. Сейчас – фотографирование с  гостями.

Школьники и педагоги хлынули на небольшую и уютную сцену фотографироваться с детьми войны. Затем нехотя потянулись к выходу.

Ветеранов мы пригласили в морской клуб на чай.

Когда человек пребывает воспоминаниями в детстве, даже трудном, он молодеет. Пожилые люди общались с большим воодушевлением. Их глаза излучали счастье. Видимо, они ощущали общность от пережитого во время военного детства. Беседа складывалась душевно. Морской пехотинец рассказывал, как он с братом-близнецом и друзьями взрослел в детском доме. Увы, брата уже нет. Жизнь брата – офицера морской пехоты – оказалась героической и славной, но короткой. Поэт прочитал своё стихотворение о том, как во время эвакуации фашисты разбомбили поезд и он потерял маму. Через несколько часов мама нашла его. Эвакуация не состоялась. Мальчика оставили бабушке в украинской деревне, которую вскоре заняли немцы. На пару с новым деревенским приятелем они плюнули в котёл, в котором повар варил обед фашистам, сунули туда пару лягушек. Хорошо, что их не застукали! Зато от гитлеровских солдат досталось повару. При отступлении фашисты расстреляли на окраине всех детей старше одиннадцати лет и всю оставшуюся домашнюю скотину. Мальчика спрятала бабушка. Художник рассказал, как он в глухой деревне мальчонкой рисовал углём на русской печке свои первые рисунки. А пенсионеры вспоминали родителей, положивших своё здоровье ради Победы, народа и ради того, чтобы выжили они – дети войны. И прекрасно читали стихи. До вздыбливания волос. До перехвата дыхания.

Стол мы собрали небогатый, но он способствовал лучшему течению беседы. Майор авиации отметил прелесть домашних огурчиков и капустки, приготовленных моей женой. Они хорошо гармонировали с разваристой картошечкой и чёрным хлебом. Порадовал пенсионеров и скромный сладкий стол.

– А я помню, что мама моя была вечно уставшей, – сказал Ванифатьич. – Я её очень люблю. И всю жизнь жалел. Отца я не знаю. Всё мечтал увидеть её выспавшейся и отдохнувшей. Так и не пришлось.

Видимо, все вспомнили своих родителей и погрустнели. Засобирались домой. Жена раздавала гостинцы. Гости смущённо отказывались. Но всё же нам удалось уговорить их взять с собой наши скромные подарки. Ивану Ванифатьевичу собрали ужин, зная, что он давно похоронил жену и скромно живёт в частном домике на окраине города, хотя прописан в Ставрополе.

– Дней становится всё меньше и меньше, – с грустью обронил он. – Моя главная задача – наполнение их событиями. Сегодняшний день – незряшный.

В июне мы проводили соревнования среди юных моряков. Посвятили их дню рождения основателя регулярного ВМФ Петру I. К началу торжественной части на берег реки пришёл и Иван Ванифатьевич.

Гладко выбритый, в белой форменной рубашке без знаков отличия и стилизованной белой капитанке с чёрным околышем, он производил впечатление торжественное. Беседуя с курсантами, кадетами, юнармейцами и ветеранами в парадной форме, пытался приосаниться, вытянуть руки по швам и придать лицу шутливо-строгое выражение, но старческая сутуловатость делала его похожим на смешного пингвина с наивным лицом раскосого Ваньки-Встаньки из нашего счастливого, светлого и незабываемого детства. Ванифатьич взахлёб наслаждался общением с людьми: внимательно их слушал, заглядывал в глаза, жестикулировал, соглашался с совершенно противоположными мнениями, иногда выражал своё – живо поддерживал беседу. Взгляд старика выражал то строгую торжественность, то восторг, то неприкрытую суетливую радость, каковую обычно проявляют собаки от встречи с долго отсутствовавшим хозяином. Наблюдать это со стороны – у кого угодно сердце защемит от неуёмной жалости.

Мы попросили Ивана Ванифатьевича напутствовать ребят перед началом состязаний. Он оказался хорошим оратором.

После награждения победителей-призёров и прощания мы с женой решили прогуляться по набережной. У парапета стоял Ванифатьич и задумчиво смотрел на реку.                                          

– Спасибо вам! Вы помогаете мне бороться за долголетие. Все мои соседи уже ушли в мир иной. Даже те, кто младше меня. Крайне важно чувствовать полезность. Сегодня я чувствовал свою полезность.

– Что вы, Иван Ванифатьевич! Это вам спасибо! Вы прекрасно напутствовали ребят! И нас многому научили.

– Да, советская школа – хорошая школа. «Кто хочет иметь друзей, тот и сам должен быть дружелюбным; и бывает друг, более привязанный, нежели брат». Это сказал не я, а часто цитируемый мною царь Соломон. Позвольте прогуляться в вашей компании?

– С удовольствием погуляем и побеседуем, – ответили мы.

– Главное – не спешить! – изрёк Ванифатьич.

Мы прошли по набережной и оказались у мужского монастыря.

– Вы коренные горожане? – поинтересовался Иван Ванифатьевич.

– Нет. Оба – приезжие.

– Тогда позвольте мне быть вашим гидом. И попутно немного похвалиться, проявив завидную нескромность.

– Пожалуйста, пожалуйста, – поощрила нашего собеседника жена.

– Мы с вами находимся в сквере имени известного местного поэта, автора когда-то нашумевшей, а ныне называемой не иначе, как бессмертной, поэмы. Пройдёмте к его бронзовому бюсту. Вон он. Прямо перед нами.

Мы прошли вглубь небольшого сквера.

– Надежда Иннокентьевна! Сергей Владимирович! Зайдите, пожалуйста, справа, чтобы видеть профиль поэта.

Мы встали так, как просил Иван Ванифатьевич. Он умело принял «выражение лица» бюста.                                                                                                        – Похож? – без предисловий спросил он.

– Поразительно похожи! – воскликнули мы. – Вы что, родственники?

– Я племянник скульптора. Он ваял образ поэта с меня молодого! Бюст установлен здесь в пятьдесят втором году! Мой дядя – первый профессиональный скульптор нашей провинции. Начал свою творческую деятельность ещё в тридцатых годах. Участник Великой Отечественной.

– Расскажите, пожалуйста, о дяде, – попросила жена.

– «Он явился в скульптуре первооткрывателем портретной галереи, в которой предстают сильные и неповторимые личности и характеры, истинные борцы в своём деле. В них высокая духовность, природная одарённость, которые делают их искусство действенным, народным по духу». Это цитата из энциклопедии, – переведя дух, пояснил Ванифатьич.

– Он брат вашего папы? – уточнил я.

– Да. У нас с ним одна фамилия. Хороший он скульптор. И хороший дядя… –  задумчиво произнёс он. – Простите, мне ещё в художественное училище идти надо. Я там позирую, подрабатываю натурщиком.

– Спасибо за прогулку и беседу!

– Вам спасибо, – в свою очередь поблагодарили собеседника мы.

– Вы меня приняли. Благодаря вам я ожил. Спасибо. Я уже говорил вам, дней становится всё меньше и меньше. Я за вас молиться буду...

Несколько раз в течение учебного года Иван Ванифатьевич приходил в морской клуб. Сначала он только присутствовал на занятиях, наблюдал за ходом уроков, беседовал с курсантами. Через десяток занятий он предложил провести с ребятами урок по парашютной подготовке. Мы поменялись местами. Я сел за парту, а старый лётчик вышел к доске.

Урок мне понравился. Чувствовалась хорошая методическая подготовка. И высококачественный уровень образования. Я поблагодарил его за занятие и отметил как хорошее знание темы, так и умение контактировать с аудиторией. А она в морском клубе – разновозрастная.

– Я преподавал в лётном училище. В котором, кстати, выучил всех троих своих сыновей. Уже все военные пенсионеры. Все переросли меня в звании. Два подполковника и один капитан первого ранга. «Вознесут – не возрадуйся, поругают – не печалься! Соблюдай преступное спокойствие! Главное – быть в строю! А служба – долгий хлеб», – вот одно из проверенных временем правил. Я настаиваю, Сергей Владимирович, чтобы вы его непременно записали. Вы ведь тоже служите Отечеству.

Я достал записную книжку, ручку и под диктовку записал одно из «правил Ванифатьича». К ним позже я добавил и фразы, сказанные им ранее.

В самом морском вузе региональной столицы общественность отметила юбилей полёта Юрия Гагарина в космос. Юрий Алексеевич – морской лётчик. Мероприятие организовали моряки, но, естественно, присутствовали на нём и наши товарищи-лётчики, в том числе и Ванифатьич. Мероприятие, как всегда, получилось душевным и полезным. Как для молодёжи, так и для ветеранов.

– Ну, моряки нас накормили, напоили, теперь посетим органы власти, – «Ласковый телёнок двух маток сосёт», – лукаво улыбнувшись, напомнил Ванифатьич.

Уж о том, как он опарафинился и получил взбучку от моей Надежды Иннокентьевны и жён офицеров, я распространяться не буду.

– Уж простите меня, старика! Всё можно изменить, кроме рождения и смерти! – философски изрёк он, виновато покидая собрание.

Больше трёх месяцев Ванифатьич не выходил на связь. Когда установилась устойчивая лётная погода, курсанты клуба и морские кадеты стали готовиться к прыжкам с парашютом. И старик вдруг появился на аэродроме. Это была среда, день теоретической подготовки курсантов аэроклуба ДОСААФ имени первого Героя Советского Союза лётчика Анатолия Ляпидевского.

– Здравствуйте, Иван Ванифатьевич! Давненько вы не приходили к нам.

– Здравствуйте, Сергей Владимирович! Запишите, пожалуйста, ещё одно правило от Премудрого Пескаря Ванифатьича: «Имейте мужество отдыхать!» Вот вы отдыхать не умеете! А отдыхать непременно надо! Также запишите ещё «премудрости от Ванифатьича». Первое: «Скромность тоже может быть нескромной». Вот вы скромничаете. А все вокруг думают, что вы загордились и с презрением относитесь к простым смертным, что вы – высокомерны.

– Иван Ванифатьевич! Что вы такое говорите? Отчего вдруг такие сравнения?

– «У каждого барана своя фантазия». Это старое изречение. Запишите, Сергей Владимирович. Как-нибудь помянете старика Ванифатьича тихим добрым словом. Я вам на хвосте принёс последние новости так называемого «общества», которое недоумевает от того, что вы много работаете. И всё без денег, без выгоды. «Общество» этого не понимает, потому недоумевает. Ищет тайный смысл, а то и умысел, приемлемые объяснения. Нет старого доброго советского понимания! Служить Отечеству – при чём здесь выгода? Но озабоченность некоторых близких к власти людей я до вас донёс…

– Про баранов вы хорошо сказали, Иван Ванифатьевич. Спасибо за науку. А баранам передайте… ничего не передавайте. Я с людьми привык общаться.

– М-м-м… Сергей Владимирович, если до вас дойдут слухи, что я докладываю о вас, сами знаете куда, не верьте в это. Во всяком случае, этим слухам есть объяснения. Я готов их предоставить.

– Мне не хочется верить в подобные разговоры и уделять им время. Никаких объяснений предоставлять не надо. Наполним время общением, смыслом. В полном соответствии с вашими мудрыми изречениями.

– Спасибо за доверие! По этому поводу дарю вам ещё одно правило. «Незнание предмета не говорит о его отсутствии».

– Это старое философское наблюдение мне знакомо.

– Да. «Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь». Но жизнь показывает, что «дураком легче прожить».

– Вы сегодня будете вести урок?

– Нет. Я нынче уроков не веду. Так, с отдельными курсантами беседую, наставляю. Я завтра на зачёты приду. Поподсказывать «перворазникам».

В четверг курсанты аэроклуба (а ими стали все мы, прошедшие вчера теорию и первые шаги практики) сдавали зачёты по подготовке к прыжку с парашютом. Нас также обучили складывать парашют Д-6. Я тоже, вместе с моими учениками и сыном, получил зачёты. Ванифатьич дал нам несколько советов, которыми лично я во время прыжка воспользовался. Прыгали мы уже в пятницу. Погода благоприятствовала: ветер был всего метра два в секунду. Нас с сыном определили в первую партию.  Перед посадкой парашютистов самолёт Ан-2 совершил круг над аэродромом. В кабине вместе с пилотом находился и Ванифатьич. После приземления он подошёл к нам.

– Не забудьте мои наставления, а я вас подожду на земле. «Учиться необходимо до бесконечности», – напомнил он. – И не делайте резких движений! Помните: «Плавность движения – залог достижения»!

Инструктор, строгий и требовательный подполковник ВДВ Юрий Геннадьевич, добросовестно подготовивший немало парашютистов, объявил:

– Первыми сегодня прыгнут моряки. Отец и сын. Гвардии капитан-лейтенант, подводник Сергей Владимирович, и его сын, нахимовец Олег.

Мы вошли в самолёт. Сын собирался прыгать в десятый раз, я – в первый. Хотя ещё курсантом проходил практику в соединении морской пехоты Северного Флота, но прыгнуть с парашютом тогда не довелось. Правда, более полутора десятков раз я прыгал с тренировочной «горки».

Выходить из самолёта мне довелось первым. По весу. Как говорят парашютисты, «на мясо». То есть на пробу. По полёту первых прыгающих лётчики корректируют место выброски остальных парашютистов.

По-моему, я учёл все советы Ванифатьича. Шагнув в небо, сгруппировался, громко прокричал над планетой «Пятьсот двадцать один, пятьсот двадцать два, пятьсот двадцать три! Кольцо! Купол!» Посмотрел вверх, увидел раскрывшийся шатёр, взялся за свободные концы подвесной системы. «Чекующий шнур!» – аккуратно, не торопясь («по-Ванифатьичу!»), двумя пальцами вытянул шнур запасного парашюта из петли. Крикнул влево и вправо: «Чекующий шнур!», напоминая прыгнувшему вслед за мной сыну о необходимости вытянуть его из петли, чтобы запаска не сработала автоматически на высоте пятисот метров, если купол основного парашюта раскрылся. Сын тоже, как и положено, прокричал в обе стороны «Чекующий шнур!», а затем восторженно завопил:

– Хорошо-то как, папа-а-а»!

– Запомним на всю жизнь, как летели и разговаривали в небе! И детям твоим расскажем! Внукам моим! – весело откликнулся я.

Я осмотрелся, но не увидел ориентиров и площадку, на которую нам следовало бы приземлиться.

– Олег! Я не вижу ориентиров! Ты видишь? Покажи рукой!

– Сзади тебя, пап! Развернись! – он махнул за мою спину.

Я стал работать свободными концами подвесной системы. Самолёт пошёл на следующий круг. В небе мы были одни. Оказалось, что нас десантировали всё-таки несколько в стороне от заданного района. Пришлось постараться, чтобы попасть на поле.

Я приземлился жёстко, пятками попав на бетонку взлётно-посадочной полосы, носками – на землю поля. Завалился на бок. Громко поблагодарил Бога, инструкторов и Ванифатьича за каску, смягчившую удар. Олег приземлился удачно, ближе к штабу. Всё же сын в этом деле поопытнее.

Собрав парашют, я поднял голову к небу. В ясной, безоблачной красоте-синеве одуванчиками покачивались купола курсантов. Мимо меня пронёсся на новый взлёт самолёт. Ввысь летела новая партия романтиков.

После обмена восторженными впечатлениями мы с сыном влились в бурлящую толпу. Сзади неслышно возник Ванифатьич. Приосанившись, вытянулся во фрунт, в струнку, руки по швам, приложил руку к кепке:

– Поздравляю! От всей души поздравляю! – он потряс наши руки и горячо обнял, – Согласитесь: это незабываемо!

– О-о-о! – вывели мы с сыном восторженным дуэтом.

– А ведь страшно было, если честно? – хитро прищурился старик.

– Цену спокойствия познаёшь только тогда, когда посмотришь опасности в глаза, – любуясь румяным от адреналина сыном, философски изрёк я.

– Так-то так, – протянул Ванифатьич, – но страх свойственен человеку… Он отнимает у нас силы, не позволяет добиваться целей, парализует, приводит к болезням, даже смерти. Помните, у Гёте: «Страх убивает!»?

– Тренироваться больше надо, – уверенно парировал Олег.

– Да! А то пока я бояться буду, другие мой приз сграбастают. Трусят пусть лузеры! – ввернул своё словцо в разговор один из стоявших рядом пареньков.

Ванифатьич легонько подхватил нас под руки и повёл в сторонку.          

– Насчёт страха притча одна есть. Путник шёл из города, а навстречу ему – Чума. В город иду, говорит, мне там надо пять тысяч душ уморить. Через неделю вернулся путник в город, а в нём умерло пятьдесят тысяч. Он – к Чуме, а она говорит, я уморила только пять тысяч, а остальные умерли от страха.

Мы немного помолчали.

– Бояться, может, стыдно… Но и абсолютное бесстрашие неразумно. Ничего не боятся лишь детки несмышлёные да какие-нибудь… чумовые. Но это – от незнания… Бояться человека учит жизнь, – наставлял Ванифатьич.

– Больше всех рискует тот, кто не рискует! – с запалом возразил я.

Ванифатьич пожевал губами, демонстрируя лёгкое несогласие.

– Да… Риск, конечно, – удел благородных. Вся наша жизнь – риск. Ежедневно, ежечасно. Но рисковать лучше осознанно. Всё просчитать. Продумать. Информацию собрать. Подстраховаться – соломки подстелить…  Опять же – смотря за что рисковать. За деньги? За славу? Чтоб себя преодолеть и больше самоуважаться? Сделал то, чего другие сделать боятся – выше их поднялся. А это уже тщеславие, нехорошо, грех, – в глазах старого лётчика вдруг блеснула сталь.

– Лучший цветок растёт на высокой вершине. И большинство неприятностей, которых мы боимся, не случается, – успокоил его я.

– А в профессии, например? – заспорил Олег, – Если я теорию хорошо знаю, надо её на практике закрепить. А я, например, военный, как тут без риска? Если я профессиональный уровень поднять хочу!

– Риск оправдан, если можешь его просчитать. У всех враги есть, и самые опасные из них – неявные… – прищурясь, глянул на меня с намёком старик.

– Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и жалеть всю оставшуюся жизнь, – изрёк я известную фразу, не понимая, куда он клонит.

– Принимая решение, рискуя, берёшь на себя ответственность. За свою жизнь, за жизнь других. Или их спокойствие, здоровье. Кто берёт на себя ответственность – рано или поздно за всё ответит…  Вот ваша-то супруга знает, чем вы тут занимаетесь? – вдруг ухмыльнувшись, жёстко ткнул меня в грудь Ванифатьич.

Я немного смутился. Дома предстояло объяснить происхождение синяков, полученных при приземлении. Надя действительно не знала, что я прыгаю с парашютом. Она знала, что прыгает Олег. Но не я.

– Приложи сердце твоё к учению и уши твои к умным словам, – пробормотал Ванифатьич на прощание, пожимая нам руки. – Бойтесь страха, злости и зависти, а также сомнений и вины…

– Спасибо, Иван Ванифатьевич! – поблагодарил я, приобняв его.

– Рад был встретить вас с неба! Теперь же поспешно отбываю. У меня сегодня танцы с бабушками в ДК. Веселю ровесниц и молодёжь шестидесяти лет. Мужиков-то моего возраста уже почти не знаю. А там – общение, танцы, беседы, – культурное времяпрепровождение.

И снова Ванифатьич пропал на несколько месяцев. Правда, иногда неожиданно он звонил с сотового телефона на наш домашний. Номера его мобильника мы тогда ещё не знали: он его почему-то не давал.

В годовщину образования регулярного ВМФ России мы проводили конференцию и межрегиональные соревнования по прикладному морскому многоборью в морской кадетской школе. Ванифатьич пришёл при параде и замечательно выступил на церемонии открытия. Приглашённых директор школы попросил к своему столу. Мы же с супругой работали и с ним в тот день больше не увиделись.

Через месяц там же мы проводили очередные межрегиональные соревнования. Приглашал гостей уже новый директор «кадетки». Ивана Ванифатьевича он не позвал, но лётчик по старой памяти пришёл. Однако на торжественном открытии соревнований мы ветерана не увидели.

– Его директор выгнал из школы, – доложил дневальный кадет.

В канун Нового года в морском клубе мы с супругой устраивали традиционное чаепитие. Пригласили и ветеранов. Не обошлось без поощрений, грамот, подарков. Зачитав приказ, я вручил Ивану Ванифатьевичу грамоту и удостоверение Почётного курсанта нашего клуба, а Надежда передала растроганному старику кулёк со сладким подарком.

–  Служу Российской Федерации! – по-уставному ответил Ванифатьич, – «Служба начинается со столовой!» – доложил он Надежде Иннокентьевне, получая подарок. – Это известная армейская мудрость! Вы, пожалуйста, запишите её на память о Ванифатьиче, Премудром Пескаре!

– Иван Ванифатьевич! Почему же в ноябре Вы не остались на соревнования?

– Новый директор кадетской школы выгнал. Сказал, что от меня неприятно пахнет псиной. И выгнал. Это правда, от меня пахло собачками... Ночью тогда на моей постели собрались все мои собаки, которых я приютил в своём доме. Морд пять. Облизывали  меня. Мне было плохо – жуть. Думал, умру. Еле живой выполз, пришёл в школу, чтобы вас увидеть, проститься, можно сказать. Да не довелось. Вот так меня, как собаку, и выгнали... Зато я назло не умер. Дождался подарочка от Деда Мороза! – лукаво улыбнулся дед.

Повисла неловкая тишина. Многие наши курсанты учились в кадетской школе. Новый руководитель и его «команда» сразу и безоговорочно не понравились всем нам, клубникам.

Зима выдалась трудной. В кадетской школе атмосфера перестала быть не только творческой, но и просто рабочей. Бал правили откровенные глупость, подлость, тупая и вычурная чванливость.

Накануне Дня защитника Отечества на традиционном городском собрании юнармейцев и их наставников директор кадетки выдал мне в упор:

– А вы почему здесь находитесь? Я вас сюда не приглашал. Немедленно покиньте собрание и идите на своё рабочее место!

– Во-первых, я нахожусь здесь по распоряжению вашего заместителя, как старший воспитатель. Во-вторых… дурак ты!..

С большим сожалением я осознал, что короткий хук слева в заманчиво близкую тупую челюсть прямо сейчас как-то неуместен. С трудом сдержался. Встал и вышел из актового зала городского Дома пионеров, сосредоточено размышляя о том, что почему-то у нас в России факт применения кулака до сих пор иногда кажется самым веским аргументом в беседе.

Вернувшись на рабочее место, я первым делом доложил заместителю директора о сложившейся ситуации. В школе уже давно не было ни учеников, ни педагогов. Я включил рабочий компьютер. Минут через десять в дверях моего кабинета нарисовалось железобетонное лицо директора. Увидев меня на рабочем месте, он закрыл дверь. В 16.59 он снова заглянул в кабинет, и, увидев меня за работой, снова разочаровано скрылся. Мой рабочий день завершался в 17.00.

– «Пришли иные времена…» – негромко напел я строку известного романса.

С того дня каждый мой рабочий день превратился в войну с глупостью и подлостью. Школу лихорадило: она переживала болезнь «новой метлы». Произошло несколько конфликтов между администрацией и работниками образовательного учреждения. Несколько учителей написали заявления об увольнении. Опытных, уважаемых педагогов увольняли легко и радостно. Руководству города и управления образования ситуация, видимо, нравилась.

Надвигалось лето. Я готовил традиционный летний профильно-оздоровительный лагерь и шлюпочную практику для кадет. Документы были одобрены управлением образования города. Но директор заявил, что «дети не хотят заниматься с вами, поэтому все мероприятия отменяются».

Дети пришли и занимались. Неофициально. Днём с ними работали мои товарищи из ДОСААФ и старшие курсанты. Вместе с детьми приводили в порядок ялы. А после работы я спускался к реке, и мы шли на воду на вёслах или под парусами. Несколько раз с нами ходил и Ванифатьич. Он не желал «быть балластом» и трудолюбиво отчерпывал воду из шлюпки.

Однажды мы вышли под парусами «на грани фола» – ветер был на пределе допустимого. Но требовалось «обкатать» старшин шлюпок в сложных гидрометеоусловиях. Это была редкая возможность. Ванифатьич пожелал пойти с нами.               Он не бездельничал: вода весело перехлёстывала борта.

– Сергей Владимирович! Есть такое правило: «Надо быть тактичным нахалом»! Я его сейчас использую! Не боюсь показаться трусом, но нельзя ли вернуться? С парашютом прыгать не так страшно! Прошу вас вернуться!

Один из опытных старшин, совершивший трансатлантический переход на четырёхмачтовом барке, ёжась от холода, поддержал старика:

– Мне на «Крузенштерне» так страшно не было, как сейчас! Давайте повернём к берегу!

Я принял у старшины управление на себя, перехватив у него румпель, и скомандовал: «К повороту!». Экипаж дружно прокричал: «Есть к повороту!».

До шторма и грозы, пришедших несколькими часами позже, мы успели убрать снаряжение в эллинг и поставить шлюпку на буй. Дети разошлись по домам. И тут Ванифатьич настойчиво продиктовал мне номер своего мобильного телефона.

В середине июля в центральной библиотеке мы с женой проводили литературно-историческую кают-компанию «Честь имею!», посвящённую памяти Валентина Пикуля. Как всегда, собрались наши единомышленники. После официальной части мы поили гостей чаем со сладостями. За чаем приятное общение раздробилось на частные беседы. Ванифатьич подошёл к нам с супругой и с тихой грустью сказал:

– Против добра никто не устоит! Что бы сейчас не творилось у вас на работе, Сергей Владимирович, вы переживёте. Самые грамотные отношения – официальные. Чтобы комар носа не подточил! Запомните эти правила! Вы всё правильно делаете!  

Вот и начался новый учебный год. Отпуск для меня получился трудовым. Всё лето мы с юными моряками «пахали» реку, получали опыт управления плавательными средствами. Мы с супругой были активными участниками и организаторами Дня ВМФ в городе. После праздника проводили подготовленную нами команду на сбор юных моряков в Иваново. Ребята неделю провели на волжском острове, выступили успешно, получили массу впечатлений и ценный опыт. К тому же, за каникулы кому-то удалось и с аквалангами погрузиться, кому-то – с парашютом прыгнуть.

С началом нового учебного года стараниями нового директора резко сократили количество часов по морской специальности и ликвидировали в штатном расписании одну из моих должностей (я перестал быть старшим офицером-воспитателем кадетской школы). Одного из моих бывших подчинённых назначили моим новым начальником – заместителем директора по военной подготовке. Я остался воспитателем кадет, но зарплата моя сократилась до минимума. Прессинг неумолимо нарастал.

В начале сентября мы отметили День военно-морских знаний, День победы над милитаристской Японией, провели открытые региональные соревнования по гребле на шлюпках. 11 сентября моряки региона отметили конференцией и выставкой в музее Великой Отечественной войны день рождения общественной организации, поддерживающей Флот. В музей пришёл и было пропавший со связи Иван Ванифатьевич. Выглядел он бодро, молодцевато, но иногда в глазах вспыхивала и тут же гасла грустинка.

Пока моя супруга вела мероприятие, Ванифатьич  настойчиво отвёл меня в сторонку.

– Я вам не рассказывал, Сергей Владимирович, о том, как уволился из авиации. Кажется, пришло время. Слава Богу, к тому моменту я выучил и выпустил из лётного училища, в котором служил, всех своих троих сыновей. Как-то я уже упоминал об этом. Дети встали на крыло и разлетелись, кто куда – служить Родине. В училище в то время учились несколько детей генералов с Кавказа. И то ли у них бравая мода такая пошла, то ли что в голову ударило, но решил один из этих «позолоченных деток» перед выпуском разбить учебный самолёт. И надо было ему эту дурь осуществить во время полёта со мной! Мы-то катапультировались, а самолёт разбился. С генеральчонка – как с гуся вода.  Меня же уволили майором. Правда, с пенсией. Уладили, в общем, – он отвёл взгляд. – Вот, фотоальбом принёс. Взгляните, пожалуйста. Это – старший. У Президента страны служил. Известный  чемоданчик носил. Его жена. Полька. Дитя. Недавно приезжали в гости. Ненадолго... Вот средний и младший с семьями. Подполковники. Все живут в Москве. Я прописан в Ставрополе. А здесь – домик, собачек жалко бросить.  Да и не надо старикам к молодым лезть. У них – своя жизнь, а у меня – своя… Я, Сергей Владимирович, стал терять жизненные силы. Вы долго во мне их поддерживали. А сейчас вы их тратите на эмоции, возникающие на работе проблемы.  Вот я  тоже был молод и горяч, но это прошло. Научился обиды терпеть, приспосабливаться. Всё теперь у меня для себя получается. Это раньше приспособленцы изгоями были, а теперь приспособленец – это специальность. Не поучиться ли и вам с супругой этой специальности? Ну их, эти принципы. Спешу откланяться, Сергей Владимирович! Я вас с супругой вашей очень уважаю и ценю всё, что вы для меня сделали за время нашего знакомства.

Поклонившись, старик стремительно ушёл.

– Как дела у нашего Ванифатьича? – спросила жена по окончании мероприятия. – Кажется, плохо.

Я нашёл работу в глубинке, дальнем селе региона, написал заявление об увольнении. Подписной лист мне оформили в течение часа.

Через неделю после переезда я позвонил Ивану Ванифатьевичу на номер сотового. Телефон не отвечал.

Мы вспоминали Ванифатьича часто, время от времени набирали его телефон. Но больше никогда не слышали его голоса. Наши общие знакомые тоже ничего не могли сообщить о судьбе старика.

Был в нашей жизни человек – и не стало его.