Уважаемая редакция газеты "Порецкие вести!" Пишет вам из г. Иванова Алексей Иванович Пчеляков. Родом я из д. Ивановка Порецкого района (редкое совпадение - Иваново, Ивановка и Иванович). Хотелось бы поделиться своими воспоминаниями о суровых годах войны, когда нам, подросткам, тоже пришлось хлебнуть лиха. Прожил я на свете 75 лет, пятьдесят из которых в городе, но до сих пор не могу забыть свою дорогую Ивановку и мой Пещеров порядок (одна из трех улиц деревни).
Правильно говорят, что все начинается с детства. Каждый раз, приезжая на свою малую родину, всегда навещаю скромный обелиск Славы, что в с. Мишукове. На плитах с именами и фамилиями погибших нахожу знакомых односельчан, что погибли на фронтах Великой Отечественной войны ради жизни на земле, в т.ч. и моей. Прохожу по своей Пещеровке, и в памяти всплывает каждый дом улицы, откуда ушли на фронт односельчане, многие из которых сложили свои головы на поле битвы. Вспоминаются и те, кто вернулся с войны с тяжелыми ранениями, без рук и ног, контуженые и больные. Чаще всех вспоминается Виктор Игонин, вернувшийся с фронта без обеих рук и глаз. Даже сейчас становится жутко от этих воспоминаний. Он же был совсем молодым. Вспоминаются и те фронтовики, которые израненными и искалеченными вернулись до окончания войны, умирали дома, не дождавшись Дня Победы. А те, кто дождались Победы, жили тоже недолго. Все они смотрели смерти в лицо, основательно подорвав свое здоровье в молодом возрасте. Как они говорили, что смерти, как и на солнце, во все глаза не посмотришь. Вечная им Память и Слава!
Хочется рассказать и о том, как жили и работали в эти суровые годы наши женщины, старики и дети. Нам не суждено было видеть, как бьются в небе самолеты, горят танки и гибнут солдаты. Все это ужасно. Но смерть коснулась и нас своим холодным крылом. В деревне работали на износ, даже больше, выполняя лозунг: "Все для фронта, все для Победы, все для разгрома врага!" Терпели и голод, и холод. Даже сейчас не могу понять, как в таких условиях смогли выжить.
В 1944 году пришла похоронка на нашего отца, и в этом же году на смену отцу ушел на фронт старший брат. Мать, оставшаяся с нами, пятерыми детьми, не смогла все это вынести и заболела. Но как ни странно, врачи, посмотрев на ее натруженные, мозолистые, в трещинах руки, отказали в инвалидности, сказали, что с такими руками еще можно работать. А не работать было нельзя: 300 трудодней выработать надо было обязательно, иначе - под суд. На данный момент в семье я был единственным мужчиной, мне приходилось и пахать, и сеять, и драть лыко, и плести лапти и делать многое другое. В колхозе пас свиней, ухаживал за курами, ходил по наряду на разные работы.
В то лихое время мы рано становились взрослыми. Школу пришлось бросить, так как голодное брюхо к ученью глухо. В пищу шло все: просяная мякина, крапива, лебеда и так называемые "тошнотики", лепешки и блины из прошлогодней картошки, оставшейся в поле с осени. С такой пищи можно было только лежать, а мы трудились. Отлично помню, как мы с матерью работали на сенокосе. Она косит, я отдыхаю и наоборот. За нас норму никто не сделает. При всем этом платили налоги: денежный и натуральный. Денежный не помню сколько, а натуральный запомнил на всю жизнь: это 40 кг мяса, масло, молоко и сто яиц. Дополнительно подписывались на военный заем, наши матери плакали, но подписывались. Агитация на этот заем была очень мощная. Был призыв: "Надо!"
Работали от мала до велика. Их руками пахались, засеивались и убирались все поля, не было ни клочка пустующих земель. Вручную выкашивались все овраги и буераки. Как странно было видеть, когда из оврага буквально сама по себе поднималась огромная вязанка сена, человека под ней не было видно. Так наши женщины вытаскивали из оврагов скошенное сено. Затем его складывали в телеги и на себе (вместо лошади) увозили домой. Если же начинали молотить скирду пшеницы или ржи, доводили дело до конца, чего бы это не стоило, на ночь или на следующий день открытую скирду не оставляли. Молотили даже ночью, лишь вечером женщин отпускали домой встретить скотину, подоить коров. И снова на молотьбу. На сенокосе нередко заканчивали вершить скирду перед самым дождем, как говорили, даже дождь караулили. Вот уж истинно хранили каждую горсть зерна и клочок сена.
Быт наш тоже был тяжелым. Помимо голода, холода и других лишений, сильно беспокоили вши, клопы и тараканы. Не было мыла и спичек. Спички делали сами из лучинок от сухих чурбачков и расплавленной серы (серники). Правда, они сами не загорались, только от открытого огня или тлеющих угольков. За горящими углями, другим источником огня выходили на улицу с чугунком и смотрели, где дымится труба от топящейся печки, оттуда и брали источник огня. Русской же печке я бы поставил памятник. Она спасала нас от холода, простуды и болезней. Дров не было, отапливались в основном соломой, жнивьем и кизяком (благо, что коровьего навоза было достаточно). Редкостью были и керосиновые лампы, освещали жилища "гасиками" (это подобие лампадок). При таком освещении читать было трудно, но зато была хорошая светомаскировка. Запомнилась такая особенность: когда шли бои под Москвой и всполохи огня появлялись узкой полоской на горизонте, в окне раздавался предупреждающий стук о том, чтобы плотнее занавешивали окна. Таков был порядок.
Самым светлым днем моего детства я считаю 9 мая 1945 года. В этот день вся деревня сажала картошку на своих приусадебных участках, объединившись по несколько семей на каждый участок, так было легче. В полдень раздался сильный удар колокола Мишуковской церкви, затем другой, третий. Все оторопели, многие начали креститься - вдруг пожар. Кто был дома, выбежали на улицу, не понимая, что происходит. Радио и телефона в то время не было. Не помню, кто прибежал из Мишукова и запыхавшимся, хриплым голосом закричал: "Победа! Победа! Победа!" Что тут началось. Слезы, крики, стон. А меня поразил звук этого колокола. Он был таким сочным и переливающимся. Даже сейчас, вспоминая его, у меня к горлу подступает комок. В звуке колокола, в плаче женщин, в радостных и одновременно горестных восклицаниях мне слышалась музыка. Это был какой-то реквием, который медленно, но уверенно переходил в марш с четким ритмом под удары колокола, который гудел и гудел над полями и деревней. Да, это была величественная музыка - музыка мужества и стойкости наших людей. Это была музыка Великой Победы.
Прошло 65 лет с того святого для нашего поколения дня. Я имею в виду поколение, на которое волей судьбы пришлись эти суровые годы войны. Мы, дети войны, помним и никогда не забудем это тяжелое время, которое опалило самое светлое и лучшее, что есть на свете в жизни каждого человека - это детство и юность.
А. ПЧЕЛЯКОВ,
г. Иваново, апрель 2010 г.