С возрастом сильнее вспоминается прошлое. Вот и я часто вспоминаю свою маму, Пискунову Марию Ивановну, 1917 г.р., которая осталась вдовой, не прожив с мужем и 4-х лет. Его взяли на фронт в декабре 1941 года, а погиб он в 1942 году 30 марта, когда мне не было и года, а сестре Нине исполнилось три года. Плавали по Волге: отец – шкипером на барже, мама – матросом. Когда отца взяли на фронт, маме с двоими детьми пришлось уехать в Барышскую Слободу Сурского района Ульяновской области. Там и жила все время, работала в колхозе дояркой, потом в бригаде. Много было таких же вдов на селе. Они и после войны долгие годы ждали своих мужей. Вдруг случится чудо: объявится тот, на кого пришла страшная бумага. Им так хотелось счастья, ведь многие женщины были молоды, да и детей трудно поднимать в одиночку. Но чуда не случилось, и на все годы вперед они остались со своим одиночеством.
Были они все разные: одни после такого горя становились мрачными, замкнутыми, другие не столь сдержанными. Но были они чем-то похожи друг на друга, т.к. объединяло их одно – потеря на войне любимого человека. В долгие зимние вечера вдовы собирались в чьей-то избе, обсуждали домашние дела, всякие новости, вязали носки, чулки, варежки при свете коптилки. А потом пели… о молодости, о любимых, о войне. Помню, эти женщины сидели как каменные, смотрели в одну точку. Нет, они не плакали. Боль, наверное, была настолько велика, что каменела в их сердцах. В песнях-жалобах звучали вопросы: как жить дальше, кто виноват?... Разлучница на всех была одна – война. Жестокая, неумолимая, которая ни с чем не считалась: ни с любовью, ни с тоской, ни с человеческими страданиями. И никто не мог им помочь. А разве можно было забыть, как они на рассвете запрягали в сани быка и выезжали в поле за соломой? Одевались в фуфайки, на ногах тяжелые подшитые валенки, на руках варежки-самоделки. Своих ребятишек оставляли без присмотра. Возвращались поздно вечером смертельно уставшие, с низко опущенными плечами, молчаливые. Работали они и на току, хлеб очищали на ручных веялках: две крутили их, а третья ведрами засыпала зерно. Такую же работу выполняли подростки ночью.
Была в колхозе тракторная бригада, наполовину состоящая из женщин-вдов. Самое трудное было – завести трактор. Не хватало силы, и они ждали какого-нибудь мужчину.
Осенью, когда кончалась уборка, в одном из домов устраивали праздник. Женщины суетились, бегали одна к другой, глаза их весело блестели. На какой-то миг они забывали про все. Приходили и немногие вернувшиеся с фронта мужики: кто без руки, кто без ноги. Но их жены были счастливы. А наши матери! Как они ни пытались скрыть свою зависть, им это плохо удавалось. Постепенно говор за столом становился громче, больше шутили, потом просили гармониста развернуть мехи. Лились звонкие частушки, но даже в частушках они плакали и чего-то ждали, звали:
Вот и кончилась война
Девятого мая,
А кого я буду ждать,
Люба дорогая?
И за этим следовали слезы, такие горькие и безутешные, что сил не хватало смотреть нам, их детям, которые тоже присутствовали на празднике.
Дома на стене висел портрет отца, молодого и красивого. Как же он был нужен всем!... И позже, когда всем селом собирались люди возле памятника, где высечены фамилии наших отцов, матери в своих скромных нарядах, в платочках, скорбно повязанных у подбородка, стояли сиротливо стайкой ближе к памятнику, объединенные одним страданием, той тяжкой женской долей, которую выдала им война. Нельзя оставить без внимания их жилистые руки. Чего только не переделали они! И косили, и рубили, и горько ласкали осиротевших детей.
Они не шагали под пулями, не носили шинелей. Но сделали они не меньше – Родине отдали своих мужей, вырастили детей, работали на Победу. Мы помним их подвиг и низко кланяемся им за него.
А.Воронкова,
с.Порецкое.