Мой брат, Николай Михайлович, был первенцем в нашей крестьянкой семье. Родился в декабре 1918 года. С детства помогал отцу и матери по хозяйству, полюбил домашних животных и охотно ухаживал за ними. Поэтому, выбирая профессию, поступил в Алатырский сельхозтехникум, после окончания которого в 1941 году стал дипломированным зоотехником. В стране заполыхала война. Через полгода после ее начала зоотехник Демидов был призван по мобилизации в Красную Армию и покинул родную Дурасовку (ныне с. Октябрьское). Вернулся домой через четыре года, награжденный медалями «За боевые заслуги» и «За победу над Германией».
С конца сороковых годов он жил в г. Шумерле. Поначалу с женой, Евдокией Григорьевной, снимали квартиру, а потом построили свой дом, постепенно обзавелись домашним хозяйством, в котором была корова, выращивались бычки, телки, свиньи и домашняя птица трех видов. Сено для крупнорогатого скота заготавливали на участках, выделяемых лесокомбинатом в своих угодьях. К заготовке корма брат привлекал на помощь знакомых, меня, а затем – одного из наших племянников, прошедшего службу в армии. На одном из ежегодных сенокосов в лесу во время обеденного перерыва с отдыхом племянник поинтересовался участием Николая Михайловича в войне. Моя память хорошо сохранила им сказанное.
— Если посчитать, — подумав, заговорил брат, — на фронте я был года полтора. Для человека на войне срок немалый. Долго быть на передовой – почти не иметь шансов остаться в живых. Многие ребята погибали в первом же бою. Или становились калеками. Они-то и вернулись домой. Вернулись и те фронтовики, которых заменяли свежими силами, отправляли на переподготовку, на переформирование или по ранению в госпитали. Словом, фронтовики так или иначе получали передышки. В их числе оказался и я. У меня тоже были передышки. А воевал я, как тысячи других… В меня стреляли – и я стрелял. От мин, снарядов и бомб прятался. О присяге не забывал. Как положено по Уставу, выполнял все приказы командиров. Подвигов, как Матросов, не совершал. Полтора года фронта с избытком хватило, чтобы все познать: и оборону, и наступление, и даже штыковую атаку с криками «За Родину!», «За Сталина!». Словом, пороху вдоволь понюхал… Вот и все. Больше рассказывать не о чем.
Николая Михайловича давно нет в живых. Он ушел из жизни в возрасте восьмидесяти лет; похоронен на одном из шумерлинских кладбищ.
Где он воевал и какие, по его словам, передышки были у него на фронте, выяснилось в результате поиска сведений о его службе в армии во время войны.
В декабре 1941 года он попал в 9-ю автобронетанковую бригаду, которая входила в состав Западного фронта и вела ожесточенные бои под Москвой. В начале января следующего года бригаду переформировали во 2-ю танковую бригаду. В ней, будучи стрелком отдельной стрелковой роты, он принял присягу и встал на защиту Родины. Участвовал в боях в Подмосковье. В феврале 1943 года роту, в которой служил, передали в состав 375-ой Уральской стрелковой дивизии, прибывшей из-под г. Ржева. Николай Михайлович оказался в 241-ом полку. В звании старшего сержанта его назначили помощником командира взвода. Из Подмосковья дивизия была направлена под г. Орел, где вступила в бои с противником. В одном из боев помкомвзвода Демидов получил осколочное ранение в бедро правой ноги. Лечился в госпитале, вернулся в полк и снова взял в руки оружие. Через некоторое время его неожиданно направляют на курсы радистов. Однако по окончании ему пришлось продолжить службу не радистом, а командиром взвода в 150-ом армейском запасном полку, обеспечивающем пополнение фронтовых частей 27-й армии. В тот период 27-я армия в составе 1-го Украинского фронта теснила врага в Корсунь-Шевченковском направлении. 150-й полк не являлся штрафным подразделением, но многие освобожденные из плена и осужденные фронтовыми и тыловыми военными трибуналами проходили через него. В полку оформлялись роты и направлялись на фронт. Командирами подразделений назначались люди из его состава. По приказу один из взводов принял под командование старший сержант Демидов. Рота, в которой числился его взвод, участвовала в упорных боях в Белогородской области и на Украине под Корсунь-Шевченковском. В мае 1944 года Николая Михайловича, опять неожиданно, направляют в Алма-Ату в пехотное военное училище. Как отмечено в характеристике, курсант Демидов учился с большим желанием. Однако офицером ему не суждено было стать: на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 25.09.1945 года в ноябре того года он был демобилизован.
Известных на всю страну подвигов Николай Михайлович действительно не совершал. Однако, как гласят скупые архивные данные, в одном из боев под Белгородом он, оказывается, заметно отличился: почти вплотную подполз к наступающим танкам и противотанковыми гранатами вывел из строя две бронированные машины.
Откровенным Николай Михайлович, наверное, был только наедине со мной. Запомнилась одна из наших встреч в его доме, когда он сам, без моих вопросов, завел разговор о войне. Поводом была книга маршала Г.К. Жукова «Воспоминания и размышления», которую он купил и очень внимательно читал. Порассуждав о книге и ее авторе, брат невольно перешел к своим воспоминаниям. Называл некоторые далекие населенные пункты, фамилии командиров, многих рядовых бойцов, с которыми прошел не один десяток верст по военным дорогам. Вспомнил, кто первым поднимался за ним в атаки и в боях проявлял храбрость. С уважением отозвался о яростно сражавшихся штрафниках. Некоторые из них, по словам брата, будучи ранеными, лежа на земле, не переставали кричать: «Вперед!», «Бей гадов!».
— Каждому перед боем приходилось подавлять в себе чувство страха за свою жизнь, — говорил брат. — А мне, взводному, никак нельзя было его проявлять. На меня люди смотрели. Себе и солдатам внушал не думать о смерти, не терять надежды остаться в живых. А чему быть, того не миновать…
Николай Михайлович не преувеличивал, что «пороху вдоволь понюхал». Однажды пришлось его «нюхать» даже от своих. В одном из наступательных боев их рота вырвалась вперед и вплотную приблизилась к позициям противника. Но об этом вовремя по какой-то причине никому не доложили. И рота попала под удар наших «катюш». «Все кругом горело. Даже земля, — рассказывал брат. — Немцам, конечно, здорово досталось… Но и мы потеряли немало бойцов».
Брату запомнился еще случай, когда, по его выражению, душа чуть было не рассталась с телом.
Продвижение пехоты по открытой местности без особого труда было замечено противником. Последовал ураганный артиллерийский огонь. Бойцы разбегались и спасались как могли. Многие скатывались в воронки от разорвавшихся снарядов. Николай Михайлович тоже скатился. Попал то ли в ложбинку, то ли в старую воронку. Не успел прижаться к земле, как рядом разорвался вражеский снаряд. Выброшенный взрывом грунт, словно хотел заживо похоронить, обрушился на Николая Михайловича и сравнял с землей место его укрытия. Оглушенный до пронзительного звона в ушах, придавленный грудой раздробленной в крушья и пыль почвы, он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. На воздухе чудом осталась полузасыпанная голова, но она была, как говорят, чугунной. Спасли его бойцы, собиравшие после артобстрела раненых и погибших. Услышали хриплый голос: «Откопайте…»
В мирное время к двум медалям у Николая Михайловича прибавилась еще одна награда: орден Отечественной войны II степени, а затем государство бесплатно обеспечило его легковым автомобилем «Таврия». Так было отмечено его участие во всенародном подвиге по защите Родины.
* * *
Посвятить себя масштабному разведению животных у брата не получилось. В послевоенные годы он работал в сельхозотделе Порецкого райисполкома, потом – в сельхозотделе Шумерлинского, но из-за нехватки транспорта для поездок по колхозам и совхозам с работой пришлось расстаться. Подолгу ходить пешком он не мог из-за ранения, которое со временем дало о себе знать. Основная часть трудовой жизни Николая Михайловича прошла в инспекции госстраха по городу Шумерля, где он работал агентом. В коллективе инспекции его уважали и как участника войны, и как отличного работника.
М. Демидов.