Лесная тишина
Многим лесным охотникам-одиночкам это состояние хорошо знакомо. Дня три кряду упиваешься свободой от всех и всего. А через неделю-другую начинаешь разговаривать с собакой. Незаметно растворяешься в мире природы, становишься её частицей. И по-другому смотришь на окружающий мир.
Не каждый человек способен выдержать одиночество. Таких людей немного, их единицы. Именно охота открывает путь к единению с природой. А лесная тишина наводит на размышления, раздумья с самим собой.
Награда за уединение – это глухариные наброды, следы зверей и незабываемая охота, она каждая неповторима, трофеи. Огонь у открытой печурки лучше любой музыки: он потрескивает, согревая тебя, пламя то цветет, то увядает.
В лесной глуши на десятки верст во все стороны света никаких тебе дорог-просек, машин и тракторов, и людей нет. Здесь освоено всё диким миром природы – птицей и зверем.
Лесные люди говорят: «В тайгу легко войти, трудно из нее выйти!», «Тайга, она, знаешь, как силы сосет!». Это связано со многими неожиданностями, трудностями в лесу. Они нередко ведут к гибели людей. Таежники мало говорят, больше думают, чтобы не делать неосторожный, необдуманный шаг.
Когда-то и мне пришлось пережить эти отшельнические лесные блуждания…
Убавив фитиль керосиновой лампы, я загасил её и вышел на знакомую лыжню, припорошенную снегом. Думал, что к обеду вернусь. Думал, а вернулся только через сутки. Потерял ориентир. Что пережил тогда, пусть это будет известно только мне и Богу…
Зима. Январь. Жгучий мороз, от него теряешь энергию. Труднопроходимые глубокие овраги. Снегу по пояс, а местами и по шею. По ним не идешь, а ползешь, пробивая траншею, передвигаешься с большим трудом.
Днем лез по компасу, ночью – по звездам. Тишина пугающая стоит, да такая, что в ушах звенит. Выбился из сил. Спасла, конечно, молодость: крепкие ноги, здоровое сердце и цепкие руки. Поговорки те верно подмечены лесным людом.
Чего только не передумаешь длинными зимними вечерами у открытого огня. Иногда потянет к цивилизации, и выбираешься из леса. Но я точно знаю, пройдет неделя-другая, и снова заберешься в эту лесную глухомань. Присядешь отдохнуть на краю заснеженных оврагов, заросших могучими елями, послушать первозданные звуки и, решив, что именно здесь самое лучшее место на Засурской земле (для охоты уж точно!), поймаешь себя на мысли, что и нашим зверям и птицам больше всего по душе тишина лесного края!
Владимир Родионов,
с. Порецкое.
Вселенная спит за окном
Ночь застала меня врасплох… Вселенная уснула внезапно, забыв предупредить об этом. А я недавно проснулся. За рамой окна – беспросветная темень, враждебные силы. Положенное на небосводе место луны бесцеремонно занято бескрайней, беспредельной снеговой тучей. Она сеет по округе осадки. Враждебность исходит не только от этих объектов гидрометеорологических наблюдений, но и от всего окружающего пространства, а также его параллелей…
Неподалёку от моего деревенского бревенчатого домика в четыре стены, в который я бежал из агрессивного и злого города почти месяц тому назад, многообещающе и гостеприимно расположился-раскинулся погост на пять сотен мест. Над его могилками мечется и стонет неприкаянный бродяга-ветер. Он был в дальних странах и видел иную жизнь…
Ввысь звенит замороженный мрак. В нервном свете столба-фонаря с испуга взметнулся рой снежинок-истеричек, похожих своими некоординированными движениями на косяк океанских рыб.
Я кропаю рифмы о том, что вижу глазами и духовным зрением. Стужа – везде. Она пробралась в избу, свела пальцы рук, сковала шариковую ручку и леденит душу. Кончики впившихся в стило пальцев покалывает. Дыхание не отогревает пасту. Так и до беды недалеко… Пора затапливать печь. Перехожу на простой карандаш «ТМ» – твёрдо-мягкий. Таким моряки ведут записи в навигационном журнале и прокладывают курс на карте. Надёжно!
Негнущимися, одеревеневшими пальцами рву на порции для самокруток черновик, не приютивший гениальность. Насыпаю махорку, слюнявлю край бумаги, слепливаю себе философский костерок локального действия, вредный для и без того подорванного бытием здоровья. Наконец растапливаю русскую печку. Прикуриваю от лучины. Всё, как положено…Неторопливо делаю несколько затяжек. Дешёвый табак не греет.
Видимо, Вселенная забыла предупредить не только меня. Снег скрипит под чужим сапогом. Или валенком. К стеклу прилип анфас упыря с кладбища. Я понял, что температура в избе – вполне жилая, когда душа обомлела в абсолютном холоде. Упырь приветливо улыбнулся и жестом попросил отпереть дверь.
– Открыто, – выдохнул я в рукав вместе с дымом самосада весь ужас, поселившийся в моём микрокосмосе.
– Лады, – обезоружил добродушием упырь, оказавшийся моим новым и светлым деревенским другом Мишаней (то ли ловко превратившийся в него), и решительно направился к двери.
Пока он выказывал приличия, отряхивая снег с валенок (всё же – валенки!), я плесканул в две стопочки водки. Мишаня ещё не успел дойти до рукопожатия, я уже опростал свою посудину. Друг понял моё состояние и поддержал, вежливо «накатив» свою соточку. «Не упырь!» – решил я, оттаяв душой.
Мы соблюли паузу, помолчав «для блезиру». Мишаня солидно достал из-за пазухи ватной «куфайки» буханку ржаного хлеба, кусочек «расейского» сыру и сантиметров восемь колбасы твёрдого копчения. Извлёк из кармана ножик с кнопочкой; нажал на кнопочку, лезвие выкинулось через сторону. Неспешно, но сноровисто нарезал закуску и разложил кучечками на мои свежеприготовленные стихи. «Точно – не упырь!» Я ответил солёными огурчиками, двумя варёными картофелинами, луковицей и крутым яйцом.
– Ну, – сказал Мишаня, – давай поговорим о нашей пакостной жизни, её непредсказуемых превратностях и вынесем наш суровый, но справедливый приговор предателям нашего многострадального и удивительного народа и матушки России.
– Давай, – охотно согласился я. – Прости, сала нет.
– Главное – не быть равнодушным… – научил меня друг.
Валерий ГОЛЕВ,
с. Семеновское.
С уважением к прошлому
Иногда в моём разговоре с близкими людьми проскальзывают в речи старинные слова. И тогда ты слышишь в ответ: «Ты как деревенская говоришь».
Почему, хорошо зная русский язык и нормы произношения слов, хочется в той или иной ситуации говорить как моя бабушка. Кажется, что очень уж верно она говорила, правильно, словно в цель попадала.
Встанешь, бывало, утром, посмотришь в окно, увидишь солнце и обрадуешься. А бабка на это: «Вёдра сегодня будет!» Это означало, что хорошая погода простоит целый день. Редко сегодня от кого услышишь это слово. Многие смотрят не в окно, а в Интернет: там погода на каждый день расписана.
А мне от слова «вёдра» становилось весело и радостно на душе. Значит, жара весь день, «пекло». Можно идти на речку Меню купаться и просидеть там, в воде, до вечера, спрыгивая «ласточкой» или «солдатиком» с высокого обрыва. Но это слово означало ещё и работу: надо было натаскать воды из колодца на проулок во все вёдра и тазы, в которых она к обеду становилась горячей. Постирать бельё и выгладить его. Собрать с грядок огурцы, росшие со скоростью ветра, засолить их в банках по-холодному, опустить в ледяной погреб, где ещё с зимы лежал снег.
Вечером, когда всё уже сделано, бабушка уходила «вечерять» к «шабрам» на «порядок». «Поменские» меня поймут, потому что раньше говорили просто: живет на другом порядке, то есть через дорогу, на другой стороне. Шабры – это соседи. Как давно мы их так не называем! Я вижу бабушку в полушалке (платок), калошах и с подогом (палка) в руке. «Накалякались всласть, – скажет она, – как будто воды напилась, сходила к Нюре-то». Накалякались – значит, не просто поговорили, а наговорились от души.
Раньше подолгу старые люди не включали свет: может, рано ложились спать, может, экономили электроэнергию. И если вдруг ночью у кого-то из соседей он зажжется, бабушка подойдёт к окнам и скажет задумчиво: «Что-то у Софроновых (или Лариных) огонь горит во всех окнах». Что-то сказочное казалось мне в слове «огонь». С одной стороны, радостно: деревня не спит, живёт. А с другой стороны, грустно: как бы чего не случилось с людьми, не заболели ли, не нужна ли им помощь.
Иногда нас, детей, ругали за непослушание. Попробуй платок не одень, тебе вслед: «Обяжись (надень) немедленно!» Я долго говорила это слово, пока не выросла.
Вместо слова «зачем» почему-то в нашей деревне употребляли устаревшее «покой», которое я говорю и сегодня. А многие смотрят на меня удивленно, потом некоторые догадываются и улыбаются.
При покупке новой одежды я бежала её показывать всем, стояла перед зеркалом, любовалась собой, а старые повторяли: «Гоже, что говорить-то». «Гоже» означало «очень хорошо». А если юбка или платье были узковаты или коротковаты, то можно было услышать и такие слова: «Как обыгранная». Это слово звучало осуждающе: не идет одежда, смешной человек в ней и даже позорный. Хоть снимай и неси обратно в магазин сдавать: вещь носиться не будет. Сказала бабушка, как отрезала.
Сегодня редко можно услышать и слова «копия», «копиенна». Говорили так про детей, очень похожих на своих родственников.
А если человек слишком много говорил и выступал не по делу, он мог услышать в свой адрес: «Будя болтать-то». «Будя» – хватит лишнего говорить. Одно короткое слово – и всё понятно.
О плохом человеке, лентяе бабушка могла сказать поговоркой: «Последняя спица в колеснице». И становилось понятно, что не стоит за него замуж идти или работать рядом с ним.
Вместо слова «пойдем» мы говорили, как бабушка, «айда», «адяти». Эти слова нам казались приветливыми, добрыми. «Адяти», – звала она нас, заигравшихся допоздна детей, домой. Произнося «адяти», бабушка приглашала гостей в дом.
«Хаять» (ругать, критиковать, осуждать) наша бабушка не любила никого. «Не суди, да не судим будешь», – повторяла она.
Слово «полотенце» – заменялось «утиркой», «огород» – «гумном» («усадом»), «заставлять» – «приневоливать», «беспокойная» – «сухоткой», «прыгают» – «прядают», «обои» – «шпалерами», «недавно» – «ужо», «вечером» – «вечор», «снова» («сызнова») – «обратно», «новая вещь» – «обновкой», «озоровать» – «хайдовать», «смелая» – «лютой», «подруга» – «товаркой», «приходить без предупреждения» – «шастать», «громкоговорящий» – «зевластый», «обещать» – «сулить», «зашивать» – «латать», «сильно устать после работы» – «ухайдакаться», «выздороветь после тяжёлой болезни» – «отудобить», «бедовый» – «назолой», «много работать» – «вкалывать», «приодеться» – «прибарахлиться» (от слова «барахло» – «одежда»), «магазин» – «лавочкой», «пакетик» – «кульком», «мешочек» – «мешечком», «пельмени» – «пермянями», «чердак» – «подловкой», «идти на «поводу» – «потакать», «напачкать» – «нагваздать», «наговорить о ком-нибудь плохого» – «осславить», «размоченный белый хлеб в молоке» – «тюря», «настряпать» – «наворакать», «стыд» – «срамотой», «почтальонка» – «почтарихой», «страховка» – «штраховкой», «носить тяжёлое» – «волокать», «мучиться» – «маяться», «парни» – «робятами», «попробовать» – «процведать», «погоревать» – «потужить», «одетая тепло женщина» – «кулёмой», «обеспеченные люди» – «жителями», «навязаться» – «навялиться», «комнаты в доме» – «передней», «задней», «толкушка» – «мялкой» и др.
И многие другие слова всплывают в памяти при разговоре с людьми старшего поколения. Я бегу записывать их в блокнот, чтобы не забыть прошлое.
Марина Архипова,
с. Порецкое.