Марина Архипова,
с. Порецкое
Когда тебе за сорок и уже ближе к пятидесяти, хочется все чаще и чаще вернуться в детство, вспомнить те места, где ты жил, рос, общался со своими родителями, сестрами и сверстниками.
Дом, где я родилась, стоит на том же месте, его не снесли, а провели капитальный ремонт: покрыли сайдингом, обновили крышу и балконы украсили под ее цвет. Я никогда не замечала цифру на стене дома, но мама говорила, что мы жили на Крупской в пятом доме. Я мало его помню, потому что мне было года три, когда наша семья, погрузив имение на телегу, переехала в новый дом, в трехкомнатную квартиру с не очень счастливым номером 13. Он находился рядом, на той же улице Крупской под номером 11 «А».
И все-таки в старой двухкомнатной квартире было многое интересным. Сейчас это осталось в памяти как несколько ярких снимков, только редко слышны голоса их героев.
Раньше в дом заселяли людей молодых, почти одного возраста, где-то чуть помладше, где-то чуть постарше. Женщины рожали детей друг за другом почти в один год, поэтому в доме было много моих ровесников: Лариса, Лена, Таня, Марина и я. Наш сосед дядя Петя назвал свою дочь, как меня, Мариной, потому что имя мое понравилось. Он так моей маме и сказал: «Родится дочь, тоже назову Мариной».
В двухкомнатной квартире нам впятером было немного тесновато, но жили мы все дружно. В зале большое место занимал подтопок, его приходилось топить. Именно в нем сгорела синим пламенем и моя любимая соска. Мама долго не могла отучить меня от нее, позвала соседа, которого все звали Кузьмичом. Он мне казался старым, большим, седым дедушкой, который что-то мне грозно проговорил. От испуга я бросила соску в печь.
В новой трехкомнатной квартире я прожила почти восемь лет, и наша семья вряд ли бы из нее переехала, если бы не смерть отца. В том доме жили тоже молодые семьи, и у многих было по двое-трое детей. Веселый дом, веселый в полном его смысле. Из него я пошла в детский сад и в школу. Там я, может быть, формировалась и как личность: училась ценить труд родителей, уважать соседей. Жаль, что многих уже нет в живых. Но тех, кого встречаю, обнимаю, как родных, целую, потому что многое было связано с ними. Все в 1975 году верили, что наш микрорайон будет шириться, и даже придумали ему интересное название «Черемушки».
Сегодня мне кажется, что жили в то время очень просто. Мы запросто заходили в квартиру своих соседей: посмотреть кино, поболтать, поиграть в шахматы, с новыми игрушками, вместе пообедать. Такого сейчас не увидишь. Когда у Васьки мама пекла ватрушки и пироги, она звала всех детей нашего дома. И на манящий запах «сбегались» любители вкусненького. Пекла она их много, на больших жаровнях, и ели мы досыта.
В квартирах обоев на стенах у многих не было. Всё красили водоэмульсионной краской. У нас папа подбирал разный колер: во взрослой спальне – салатовый, в детской – розовый, а в зале – белый. А стены в прихожей и на кухне наполовину красили масляной, наполовину водоэмульсионной. Дышалось в квартире легко, ничего не давило, потому что лишних предметов, мебели и не было. Кроме кровати и шифоньера, у нас, правда, стояли в углу спальни сундуки, в которых хранилось приданое мамы или новые припрятанные вещи, или складывалось потихонечку приданое для старшей сестры.
Маму бабушка проводила с зеленым длинным сундуком, сделанным из дерева, пробитым по краям и в середине железными полосками с определенными рисунками.
И кровати раньше были другие: железные, со спинками. Чтобы кровать смотрелась красиво, над ней нужно было поработать. Это сейчас – подушки убрал, одеялом закрыл, сверху плед бросил или покрывало – и хорошо, модно. А мне приходилось каждое утро взбивать перину, подушки, чтобы им придать форму. Потом – белый выбитый свес натянуть прямо, чтобы был как по линеечке, сверху покрывало, а на него огромные подушки с торчащими в сторону углами, на них – узорчатую капроновую накидушку. Кровать смотрелась невестой, как произведение искусства. И как-то сразу очень уютно становилось в спальне. И уже не поваляешься, не попрыгаешь на такой кровати. А вечером мы ложились на нее и словно проваливались в воздушную яму. И сон нас охватывал тут же.
В деревне в то время были и праздничные подушки. Они набивались соломой, ставились на кровать как украшение. Да и кровать ведь стояла на самом видном месте – в переднем углу около стены. Наволочки на них были белые, выбитые. Выбитыми раньше были и занавески на окнах, и полотенца для гостей. Вышивали, выбивали изделия женщины-рукодельницы на особом станке. Дорожки тоже сами ткали.
Почему-то вспоминается столовая СМУ, организация, где работал мой отец. Рабочих в то время было много. На проходной меня все знали и, пропуская, при встрече говорили: «Валькина дочь». Любила я очень повариху тетю Шуру Гунину. Она была большая, красивая и добрая. Всегда пропускала меня без очереди в буфете. Поругает, но отпустит мне вкусный коржик, кольцо или пирог. Да и сметана у них была самая вкусная!
Организаций на нашей дороге было немало, машин тоже, поэтому добраться от школы до дома было не проблемой. По своей смелости я выходила на обочину, поднимала руку и голосовала, авось кто и остановится. И сколько я и мои подруги испытывали радости, если добирались до дома в грузовике, на цементовозе, «Камазе», «Зиле» или другой технике.
Не было в то время проблемы доехать и до деревни, где жила моя бабушка и проходили наши каникулы. Рабочих до Антипинки возили автобусы с РСУ, СМУ, «Сельхозтехники», кирпичного завода, «Мосрентгена». 15-20 копеек – и ты в Поменье: хоть утром, хоть вечером.
В 1979 году умер отец. Тогда мне казалось, что его хоронило все село. Сейчас смерть помолодела, а раньше умереть в 40 лет считалось великой для семьи трагедией. Дождь, оркестр играет похоронный марш, стоны, слёзы… От переживаний родная мать отца чуть не упала в могилу. Такое не забывается. Я была с мамой каждую секунду, повторяя: «Мамочка, не плачь!». Плакали долго, в квартире жить не могли. Я после школы учила уроки с распахнутой входной дверью: ждала маму с работы. Вечером ночевать приходила родственница отца и подруга старшей сестры Галька Солонина. Все равно спали со светом, всего боялись, всем он казался. Средняя сестра ни на похороны, ни в квартиру не пришла: очень боялась. Никому не хотелось верить в смерть молодого отца.
Мама не выдержала, пошла к начальству с просьбой поменять квартиру. И вышестоящие пошли навстречу – поменяли и разрешили переселиться в трехкомнатную в Спортивный переулок.
В первый день в новой квартире все уснули без света, успокоившись. Мне только исполнилось 10 лет. Мама расстроена: трое детей, ни один не выучен, не определен. Пережили. Всех выучила и определила, собрав приданое и сыграв 3 свадьбы.
В доме № 1 по улице Спортивный переулок проживало много начальников, образованных и интеллигентных людей. На стене дома было написано: «Дом образцового порядка и чистоты». Жизнь началась в этом доме более взрослая: приходилось колоть дрова, рубить уголь, разжигать котел и топить холодную квартиру. Вода тоже была не подключена. И вот парадокс: никто не унывал.
В этой квартире выросли мы, три сестры, родились и выросли мои трое детей. Она стала частицей нашей жизни, и даже жалко кого-то в нее пускать или продавать. Кажется, что она до сих пор хранит 35-летнюю историю нашей семьи. Я помню, кто к нам приходил, что говорил, как учились ходить мои дети, как они запоминали алфавит, цифры, как я каждый вечер читала им книги и старалась вселять веру в будущее, учила быть сильными, творить добро и не забывать о родителях.
А теперь мы живем в новом доме, построенном нашей семьей. Но эта уже совсем другая история, о которой я расскажу позже.