Детям

 

 

 

 

Может ли это быть

 

Удивительное дело?

Вдруг корова полетела,

Пронеслася надо мной,

Словно ласточка стрелой

Это правда?

Сом усатый влез в машину

И сказал: «Поеду к сыну».

В речке пара лошадей

Дружно ловят пескарей.

Это правда?

Соль в солонке черви съели?

Виноград растет на ели?

Это правда?

У костра пять штук подряд

Бабы снежные стоят?

Греют плечи и живот,

Ждут когда весна придет?

Это правда?

По земле у нас под нами

Ходят люди вверх ногами?

Это правда?

Это правда, ребятишки?

Все девчонки и мальчишки

Надо кушать за столом

Обливаясь молоком?

Разберитесь в этом сами,

Посоветуйтесь с друзьями,

Правда это или нет

Дайте мне прямой ответ.

17.09.1984 г.

 

 

Как елку нашли

 

Сережа, Марина, Вера и Женя

Верхом забрались на большого оленя.

Они ведь на север за елкой собрались,

Одни лишь родители дома остались.

Игрушки, конфеты, печенье «Привет» –

Для елки есть все, а вот елки-то нет.

Поэтому дети сквозь вихри, метели

Верхом на олене несутся за елью.

На север дальней в глубоких снегах.

Елки стояли в таежных складах.

Выбрав одну из них с пышною кроной,

Домой поскакали дорогой неровной.

Увидев Снегурочку с Дедом за елью,

Их посади на шею оленю.

И дальше помчались вперед и вперед,

Глядь, по дороге мальчишка идет,

Его посадили. Спросил он потом:

– Где вы живете, который ваш дом?

– Давайте-ка вместе поедим мы к вам,

Ведь Новый я год, – он ребятам сказал.

К дому подъехали наши ребятки,

Глядь, их родители ждут на площадке.

В комнату елочку внес Новый год,

Веселый у них закружил хоровод.

Песни и пляски, стихи, прибаутки,

Нельзя усидеть ни  единой минутки.

Потом все ушли, видно сильно устали,

И гости ушли те, которых позвали,

Ушел Дед Мороз и ушел Новый год,

Ребятам сказал, что он снова придет.

25.12.1987 г.

 

 

Снежные хлопья

Снежинки-парашютики

Спускаются с небес

На провода, на кустики,

На поле и на лес.

Летят большими хлопьями

На наш осенний сад,

Где снегири, нахохлившись,

Как яблоки сидят.

Я снял скорее варежку,

Хочу тот снег поймать,

Хотя бы самый маленький,

Чтоб маме показать.

Поймал я парашютик,

Принес его домой.

А мама моя шутит:

Какой же ты герой.

Раскрыл ладонь я медленно,

А там снежок пропал,

Он стек водой немедленно

На пол, где я стоял.

Мы стали вместе с мамой

В окно смотреть на снег,

А он летит то прямо,

То вкось, то снова вверх.

Ложится на прохожих

Все в белое покрыл,

Как будто в Дед Морозов

Прохожих нарядил.

29.12.95

 

Близнецы

Ярко светит солнышко

Меж морковных гряд.

Словно два подсолнышка,

Мальчики стоят.

Волосенки рыжие

И веснушек рой,

На меня обижено

Смотрят букой.

Потому что дяденька

Их не разберет:

Кто Андрей, кто Васенька

Жалко, не поймет.

Мальчики-подсолнышки

Люди их зовут,

А они на солнышке,

Как грибы, растут.

Говорят прохожие:

«Что за чудеса!

До чего похожие

Даже голоса».

Знает только мама

Как зовут детей.

Васенька  –  что справа

Слева  – тот Андрей.

23.01.96 г.

 

Сосульки

 

Катаемся мы с Мишей

На горке ледяной,

А сосульки с крыши

Свисают бахромой.

Горка постарела,

Стал шершавый лед,

Дорога отпотела,

Солнышко печет.

Сосульки, как хрустальные,

На солнышке горят

И ближние, и дальние

Сверкает все подряд.

Срываются капели

Сосулек прямо вниз,

Воробушки запели,

Усевшись на карниз.

Мы сосульки с Мишей

Вздумали сломать,

Да никак до крыши

Не смогли достать.

Пусть растут сосульки,

А уж завтра с ним

Мы сорвем висюльки,

Хватит нам двоим.

Вдруг они упали,

Кто ж подумать мог,

Нас не подождали

Даже на часок.

Снова мы на горку

Побрели вдвоем,

Только мало толку,

Мокрый снег кругом.

6.03.1996 г.

 

 

Новогодняя елка

 

Сверкают на елке игрушки:

Лебеди, белки, хлопушки,

Лампочки, бусы, шары,

С какой не зайдешь стороны.

Снегурочка с Дедом Морозом

Плавно по кругу идут

С детским большим хороводом

Про елочку звонко поют.

Много здесь славных улыбок,

Детских восторженных глаз.

Песни поют без ошибок,

Видно, учили не раз.

Деда Мороза подарки

Ждут здесь веселых детей:

Конфеты, ирис, мармеладки

Принес он для юных гостей.

А ночью ребятам приснится

Елочный тот хоровод.

Елка горит, как жар-птица,

Снегурочка манит, зовет.

5 декабря 97 г.

 

 

Туристы

 

Тра-та-та, тра-та-та,

Мы в поход идем с утра.

Пускай мама вещмешок

Нам в дорогу припасет.

Ложки, чашки, разной снеди,

Чтобы мы в дороге ели.

Наша мама спозаранку

В вещмешок кладет буханку.

Мясо, сало, колбасу,

Утки три, одну хамсу,

Пять бутылочек сметаны,

Связки три вошло бананов,

А затем вошел бидон

С натуральным молоком.

Вещмешок связала с силой,

Потом строго заявила,

Чтобы долго не бродили

И к обеду дома были.

– Как же съесть все это, мама? –

Ей Мариночка сказала.

Вера, корчаясь от смеха,

Все твердила: «Вот потеха!»

А Сергей сказал упрямо:

– Можно съесть все это, мама,

Разве только за неделю

Лесорубовой артелью.

Тра-та-та, тра-та-та,

Мы пошли в поход с утра,

Бросив маму и мешок,

Убежали кто как мог.

27.3.1988 г.

 

 

 

Матрешка

 

У моей матрешки

Платье и сережки,

Красные сапожки

У моей матрешки,

Любит слушать сказки

Куколка-матрешка,

Закрывает глазки -

Страшно ей немножко.

Говорит мне «мама»

И стоит на ножках,

Иногда упрямо

Смотрит на окошко.

Значит, моей дочке

Хочется гулять,

Во дворе в песочке

Ямки покопать.

Я свою матрешку –

Куколку люблю,

Даже понарошку

Никогда не бью.

Вместе спать ложимся,

Вместе с ней встаем,

Вместе с ней играем,

Вместе с ней поем.

6.2.92 г.

 

 

Колыбельная

 

Баю-баюшки-баю.

Тебе песенку спою.

Глазки милые закрой,

Сон витает над тобой.

Ты не спишь, и я не сплю.

Баю-баюшки-баю.

Котик лег в постель свою,

Белка спряталась в дупло,

Дети спят давным-давно,

Спи и ты, а я спою.

Баю-баюшки-баю.

Баю-баюшки-баю.

Зайчик спит в лесном краю,

Все уснули до утра,

Нам с тобою спать пора,

Тебя очень я люблю.

Баю-баюшки-баю.

Баю-баюшки-баю.

Ты уж спишь, а я стою,

Мой ребенок дорогой,

Для тебя весь шар земной,

В колыбель твою смотрю

Баю-баюшки-баю.

19.3.92 г.

 

 

 

 

Дедушка Егор

 

За полями, за горами,

За дремучими лесами,

На Урале среди гор

Живет дедушка Егор.

Среди леса на поляне

Он живет один с зверями,

Средь поляны его дом,

Каждый зверь ему знаком.

Звери, птицы его знают,

Каждый день его встречают,

И здороваются при том

Человечьим языком.

Даже мишенька - медведь

Перестал совсем реветь,

Носит дедушке дрова,

Ну, а печь топит сова.

Зайчик там блины печет,

Серый волк овец пасет,

Кашу варит бурундук,

Мыши домик стерегут.

Лечит дедушка Егор

Всех зверей средь этих гор,

Приласкает, приголубит,

Никого не позабудет.

Звери ласку понимают,

Дедку любят, уважают,

Мирно, весело живут.

Тишина и лес вокруг.

6.3.92 г.

 

 

Любопытство

 

Оля с зайчиком играла,

Пела, прыгала, скакала,

А потом все надоело,

И она на стульчик села.

Зайчик весь из белой ткани

И с большущими глазами,

Уши блинные при том,

Любопытно, а что в нем?

Может в нем что не видала

И ни разу не слыхала.

Надо срочно посмотреть,

А потом плясать и петь.

Оля ножницы взяла,

Стала резать, как могла,

А внутрии одни опилки

И бумага в серединке.

Зайчик весь опал, осел

И как тряпка стал совсем.

Стала Оля причитать:

«С кем теперь буду играть?»

Плачет девочка в углу

И опилки на полу

Горько думает: как быть,

Ведь зайчонка не зашить.

Кто подскажет нашей Оле

Как ей быть? Сестренка в школе,

Папы с мамой дома нет,

Бабка варит им обед.

15.11.92 г.

 

 

Страх

 

Поздно было, а соседи

Вдруг позвали маму к Феде,

Мама доктором была,

Отказаться не могла.

Мама Вовку заперла,

И с соседями ушла,

Федя очень, знать, простыл,

Непослушный мальчик был.

Бегал по двору в рубашке,

Зимним днем играл в пятнашки.

Вот теперь и заболел.

Кто ж так бегать-то велел?

В общем так, остался Вовка,

Стало в комнате неловко,

Страшно как-то без людей,

Полна комната теней.

Тень от стула стала тигром,

От дивана – крокодилом,

А от круглого стола –

На огромного слона.

Тень от шторы вдруг змеей

Поползла в проем дверной,

А за ней помчался дед –

Старый бабушкин берет.

Всюду звуки, стоны, скрипы,

Толи вздохи, толи всхлипы.

Страшно Вовке одному,

Вдруг кто явится к нему.

Страшно в угол посмотреть,

Может, там сидит медведь,

А за папиным диваном –

Злая шайка с атаманом.

Вдруг придут и заберут,

В лес дремучий уведут.

Вовка горестно заплакал,

Слезы капать стали на пол.

Только мама тут явилась,

Сразу все восстановилось,

Все разбойники пропали,

В лес, наверно, убежали.

Значит, мама всех сильней,

Разных скрипов и теней,

Прежде чем ложится спать,

Можно снова поиграть.

Страха нету никакого,

Когда мама с Вовкой дома.

16.12.93 г.

 

 

Киска Анфиска

У киски Анфиски мягкие лапки,

Они почему-то такие царапки.

Вчера поцарапали руки у Мишки.

Ну что же за лапки у киски Анфиски?

Мишка хотел показать ей картинки,

Где колбаса, ветчина и сардельки,

Только Анфиска картинки не любит,

Любит она кто ее приголубит.

Киска Анфиска еще ведь котенок,

Кошки Матрешки пушистый ребенок.

То спит, то играет, то маму зовет,

Мой пальчик поймает, кусаться начнет.

Мы с киской Анфиской большие друзья,

Вместе играем Анфиска и я.

18.12.94 г.

 

 

Неожиданное расставание

 

На скамейке Оля с Колей

Объясняются в любви.

Говорила Оля Коле:

– На Марину не смотри.

Не гуляй с ней по аллеям

И не надо с ней дружить,

И на этой вот скамейке

С ней не надо говорить.

Отвечал ей Коля бойко:

– А ты с Женькой не дружи,

Не жалей его нисколько

И про нас не говори.

Мы с тобою дружить будем,

Чтоб никто совсем не знал,

Пускай думают все люди,

Что я тебя не провожал.

На скамейке у ограды

Под березой и сосной

Дарил Коля, как награду,

Ей цветочек голубой.

Расставаясь обещали

Завтра встретится опять,

На скамейке, где встречались,

Все друг другу рассказать.

А на завтра горе Коле

Приготовила судьба:

Утром рано мама Олю

В другой садик увела.

26.10.95

 

Щенок

У меня живет щенок

Круглый весь, как колобок,

Утащил у папы тапки –

Видно пахнут колбасой.

И теперь мой папа в шляпе

Ходит по полу босой.

У сестренки унес мячик

И случайно прокусил,

Потом стал лизать мне пальчик,

Чтобы я его простил.

Он еще не понимает,

Что где можно, где нельзя,

Туфли, тапочки таскает,

А ругают вот меня.

Будто я изгрыз ботинки,

Будто я унес носок,

Будто Танины картинки,

Разбросал где только мог.

Вовсе я не виноват,

Что щенок у нас живет,

Шаловливый, вороватый,

Все сворует, что найдет.

Ему надо строить домик,

Там постельку постелить,

Он не будет беспокоить,

В этом доме будет жить.

Научу его науке –

Будет лапу подавать,

приносить мне вещи в руки,

Дом ночами охранять.

Щенок лает очень звонко,

Слышно даже за версту,

Время движется тихонько,

Он растет, и я расту.

11.10.95 г.

 

 

Кулекуры-сказка

В далекой-далекой стране

Девочка с мальчиком жили.

Сидели на школьной скамье,

Вместе уроки учили

История древней земли

В классе они изучали

И как получилось, понять не могли,

На черную речку попали.

Вода, словно деготь, черна,

Густая, как будто повидло.

Течет неизвестно куда,

Ни травки, ни кочки не видно.

Стоит непрохоженный лес,

Дубы в три обхвата, как печка,

Подняли до самых небес

Над черною-черною речкой.

Ни тропок тут нет, ни дорог,

Лишь мох да угрюмые дебри.

Мелькают порой меж стволов

Дикие и злющие звери.

Дети пошли без дорог.

Долго по лесу блуждали,

Никто из них думать не мог –

К кулекурам в лапы попали.

Жил там народец лесной:

Босые лохматые люди,

Общались они меж собой

Свистом, как будто на дуде.

То тихо, то громко свистят,

То звонкой раскатистой трелью.

Жуков и лягушек без хлеба едят

Своею мохнатой артелью.

Детей повели, где кулекур живет –

Главный шаман и начальник.

Глядь, он стоит и к себе их зовет

Грозно свистит, будто в чайник.

Большой и лохматый приплюснутый нос,

Стучит по груди кулачищем.

Громко свистит, аж по коже мороз,

И красные смотрят глазищи.

Чего он свистит – дети в толк не возьмут,

Он хочет сказать да не может.

Кулекуры дружно расселись вокруг

И, свистя, говорят, кто как может...

Очами сверкнув, на луну показал:

Вы что, мол, с луны к нам свалились?

Потом засвистел, видно что приказал

И в ноги им все повалились.

Видно приняли детей за богов

В чудной для племени одежде.

Глядь, уж несут им в лубке потрошков,

Нате, мол, боги, поешьте.

Дети с испугу пустились бежать

Опять в непролазные дебри.

Кулекуры стали свистеть и кричать,

Как самые злющие звери.

Долго бежали они без дорог,

Луна освещала им местность,

Вдруг в диком лесу затрезвонил звонок,

И кончилась вся неизвестность.

Дети очнулись у школьной доски,

Услышали клич перемены!

Крики и топот на школьном дворе,

И рядом дежурная Лена.

1 апреля 98 г.

 

Солнышкина песня

Солнышко, солнышко,

Я тебя люблю,

Для тебя, про тебя

Песенку спою.

Траля-ля, траля-ля,

Траля-ля-ля-ля,

Траля-ля, траля-ля,

Траля-ля-ля-ля.

Для тебя соловей

Песенку поет,

Обогрей поскорее

Всех, кто здесь живет.

Даже мишка – медведь

Под большою сосной

Любит спинку погреть

Летнею порой.

Солнышко, солнышко,

Выйди из-за туч,

Пошли на подсолнышко

Самый теплый луч.

Будем ямки копать

Мы в речном песке,

Будем прыгать и играть

Здесь на ветерке.

Траля-ля, траля-ля,

Траля-ля-ля-ля.

8.08.2002 г.

 

Считалка

внучке Иришке

Три конфетки, три ватрушки

Было утром у старушки.

Две конфетки она съела –

Больше есть не захотела.

В обед съела две ватрушки.

Что осталось у старушки?

2004 г.

 

Дети в гостях

Дети к нам приехали

Из далеких мест,

Можно за орехами

Сбегать в ближний лес.

Можно и на речке

Плавать и нырять,

Можно, как на печке,

На песке лежать.

Солнышко смеется,

Ясен небосвод,

К речке так и жмется

Маленький народ.

Плещутся, смеются,

Радостно кричат,

Крики раздаются.

Отдых у ребят.

Слава богу лето

Славное стоит,

Значит, как на юге.

Каждый загорит.

22 июля 2008 г.

 

 

Джин

 

Однажды джин попал в кувшин

И восемь тысяч лет там жил,

Заточил его в кувшин

За грехи всевышний джин,

Чтоб не делал зла народу

И забросил его в воду.

Тот кувшин на дне Суры

Пролежал до той поры,

Пока мальчики гурьбой

Жаркой летнею порой

Не пошли купаться в речке.

В потайном своем местечке

Веселились и ныряли,

И кувшин этот достали,

Весь в ракушках, покрыт тиной

И заткнут какой-то глиной.

Кувшин быстро разоткнули

И присели, как от пули:

Повалил оттуда дым,

Из кувшина вылез джин,

С длинной белой бородой

И совсем как молодой.

Он сказал: «Ребята, здравствуй!

Надо мной кто хочет властвуй.

Буду я тому служить

Этой дружбой дорожить.

И что надо, все достану

И любить не перестану.

За спасение отныне

Будет спать он на перине,

В злате-серебре ходить

И страной руководить».

Джин так громко рассмеялся,

Что как будто гром раздался.

Дети быстро разбежались,

Видно сильно испугались.

И теперь вот этот джин

По земле ходит один

И вытворяет что захочет,

То молчит, а то хохочет.

28 ноября 2008 г.

 

 

Мои внучата, как котята,

Играют, весело пищат.

Просят: «Дед, побудь лошадкой.

Покатаешь», - говорят.

«Мы сейчас поедем к маме,

А куда же вас везти?

Мама спит ведь на диване?»

«Дед, а ты, как конь, заржи».

 

 

Солнышко

 

За высокими горами,

За высокими морями,

Живет красная девица,

Белокура, круглолица.

Утром рано на заре

Умывается в росе

И уходит в путь небесный

По дороге интересной.

Над глубокими морями,

Над высокими горами,

Над пустынной, над тропой

По дороге неземной.

Смотрит вниз кто как живет,

На зверей и на народ,

Кто и как, во что одет,

Где есть мир, а где и нет.

По дороге над Россией

Заглянула в Байкал синий,

Поглядела на Москву,

Как былую старину.

И пошла скорее дальше,

Чтобы завтра встать пораньше

И с вечернею зарей,

Спать отправилась домой.

18 марта 08 г.

 

 

Яшкино решение

Яшка снова на заборе

В гости прилетел,

Знать зима наступит вскоре

Раз к кормушке сел.

Лист опал, замерзли лужи,

Стало холодно.

Значит Яшке завтрак нужен

Уж давным-давно.

Ему вынесу я крошек

И еще зерна,

Прогоню соседских кошек,

Пусть поест сполна.

Старый грач,

Знакомый Яшка

Вдаль не полетел.

К тесной стае он, бедняжка,

Пристать не посмел.

Решил в зиму тут остаться,

На родной земле,

На помойках ковыряться

Или где в земле.

22.12.08 г.

 

 

 

 

 

О себе, о море, о любви

 

 

 

Шофер газопровода

Не дорога – размазня.

Для шофера лихо

От руля бросает к спинке,

Хоть и едет тихо.

 

То на кочку влезешь боком,

То вдруг ухнешь в яму

И не раз в пути вспомянешь

Ты чужую маму.

 

То вдруг лужу просмотрел,

Молвишь: вот болван.

И летит из-под колес

Грязевый фонтан.

 

Связь премудрую с дорогой

Знаешь ты давно,

Но порой не знаешь, бедный,

Как сходить в кино.

 

Есть ли бог и черт на свете,

Шофер только знает,

Потому что по дороге

Часто вспоминает.

 

Ты устанешь, как собака,

Руки аж трясутся.

А тут встречная машина -

Нельзя разминуться.

 

Но разминешься кое-как,

Подложив осину,

И пойдешь месить опять

Топкую трясину.

 

Плохо спал ты этой ночью,

Бедный мой шофер.

Сон приснился нехороший,

Что заглох мотор.

 

Утром рано ты проснулся,

Вышел на крыльцо

И водою из колодца

Сполоснул лицо.

 

Зло кляня свою судьбину,

Свой шоферский быт,

Вновь садишься за баранку.

Так душа велит.

1983 г.

 

 

Начало осени

 

Солнце палит, словно летом,

Сильно макушку печет.

Плещется рыбка игриво,

Речка под яром течет.

Глянешь на небо, а в небе

Стоит непроглядная синь.

Надела нарядное платье

Осень на плечи осин.

Тихо летит паутина,

В воздухе тишь и простор.

Тук-тук слышится где-то

Эхо доносит топор.

И грустно тебе почему-то,

Жалко чего-то – нет сил.

Толи кого ты не встретил,

Толи кого проводил.

1984 г.

 

 

Варварство

Сгоревший лес –

Рук человеческих творенье.

Куда не кинешь взор –

Кругом сгоревшие коренья.

 

Лесная жизнь била ключом,

В ветвях гулял упругий ветер.

А ноне пусто там кругом,

И ветер гонит только пепел.

 

Зловещая стоит там тишина.

Не слышно жизни в мертвом том пространстве

И обгоревшие стволы дерев,

Напоминают о зеленом царстве.

 

Да воронье кружит над тем сгоревшим местом.

Кружа над трупами зверей,

Еще вчера что называлось лесом,

Сгорело все по прихоти людей.

 

Нескоро тут поднимутся зеленые леса,

И вряд ли наше поколенье

Услышит птичье пенье

И грибников живые голоса.

1985 г.

 

 

Признание

Я люблю тебя, Россия,

Леса твои и горы,

Моря, ручьи и реки,

И синие озера.

 

Люблю весну, цветенье трав,

Прилет весенних птиц,

Улыбок радостный наряд,

Родных и близких лиц.

 

Люблю я лета разноцветье,

Душистый аромат.

В полях – хлеба, в лесу – грибы,

В садах плоды висят.

 

Багрянец рябиновый люблю

Я осенью нарядной,

Ее везде я нахожу

В России ненаглядной.

 

Зимой люблю на лыжи встать

И, выйдя на увал,

Так на лыжах разогнать,

Чтоб ветер засвистал.

 

Так идет за годом год.

И тянется, как нить.

Я свой Союз и свой народ

Не устаю любить.

1984 г.

 

Шутки ради

Лет так двадцать было Феди,

На работе все соседи,

Только лишь один Федот

На работу не идет.

Бродит по дому - вот скука,

День ни день – одна лишь мука,

Вечером другой табак,

Можно хоть сходить в кабак.

День для Феди кое-как минул,

Макинтош на плечи кинул

И пошел он побродить,

Покуражить, пошутить.

Накуражившись как надо,

Возвращался он из сада.

В аккурат в полночь глухую

Встретил бабушку хромую.

И давай над ней шутить,

Слева, справа заходить,

Не теряя ни минутки,

Кошелек отнял для шутки.

Дальше больше – сделал нож

И принялся за грабеж.

Но Федота изловили,

Шутки ради посадили.

«Встать!» – сказали – «Суд идет!»

Шутку в портфеле несет.

Получил там наш атлет

Шутки ради десять лет.

Десять лет шутя сидел,

Только что-то поседел.

Бросил Федя так шутить,

На работу стал ходить.

1985 г.

 

Чувашия моя

(песня)

Чувашия моя, Чувашия!

Среди широких полей и дубрав

Ты находишься в центре России,

Течет Волга у стен Чебоксар.

 

Год от года становиться краше,

Все богаче родная земля,

Разгорись, же республика наша,

Как рябина, Чувашия моя.

 

Чувашия моя, Чувашия!

Я всегда своим сердцем с тобой,

Здесь поют соловьи мне

Об вечной любви вечерней порой.

 

На востоке багряные зори

Из-за Волги встают по утрам.

Красотою природы поспорить

Можешь с каждой из западных стран.

 

На заводах, полях, в институтах –

Всюду виден ритмический труд,

Потому что счастливые люди

Здесь у нас в Чувашии живут.

1986 г.

 

Вполне серьезно

Сережа и Оля учились

В одной школе,

Решали задачу: сколько стоит дача.

Сергей спросил у Оли:

– Сколько дача стоит,

А она сказала:

– Миллиона мало.

Ну, хватит, Оленька шутить,

Дразнить, смеяться, изводить,

Скоро прозвенит звонок

И закончится урок,

Разве эдак можно?

Ведь я вполне серьезно.

В перемену в коридоре

Подрались Сережа с Олей,

Потому что эта Олька

Не дает списать ни сколько,

Ни примеров, ни задач

Вот теперь сиди и плачь!

Оля шмыгнула за дверь

И сказала: «Бей не бей!

Ох и вредный ты, Сергей!

Я к родителям схожу

И всю правду расскажу.

Разве эдак можно?

Нет, я вполне серьезно».

Года прошли как карнавал

И вот уже прощальный бал.

В десятом «А» при школе

Сергей цветы на бал принес

И впервые преподнес

Выпускнице Оле.

И вот в ночной тиши в саду

Сергей сказал: «Ну я пойду.

Оля, уже поздно».

«Чудак ты все-таки, Сергей,

Пришел и убегать скорей.

Ну разве эдак можно?

Давай хоть рядом посидим,

О чем-нибудь поговорим

Вполне, вполне серьезно, –

Ему сказала Оля так. –

Ведь я люблю тебя, чудак.

Возьму вот поцелую,

Чтоб не искал другую».

«Все шутишь, Оля, ну тебя, –

Сказал Сережа уходя, –

Разве эдак можно?

Сама сказала посидим,

О чем-нибудь поговорим,

О чем-нибудь серьезно».

И тихо шаркая ногой,

Она сказала: «Ну постой,

Разве эдак можно?

Ведь я… Ведь я… Ведь я

Люблю тебя! Серьезно!»

1986 г.

 

Сестре

Сестра, тебе написал

Свое стихотворенье,

Желаю до ста лет подряд

Справлять свой день рожденья.

Желаю я тебе тепла

И доброту внучат,

Услышать рано по утрам,

Как правнуки кричат.

Сиянья летнего утра,

Небес голубизну,

Букет ромашек полевых

Тебе, сестра, дарю.

1986 г.

 

Память

Ты подожди, не уходи

За далью многих лет.

Все неяснее черты,

Мутнеет твой портрет.

Одни глаза, как светлячки,

Не изменили цвет.

Для этих глаз, как для лучей,

Расстоянья нет.

И лишь во сне, как наяву,

Приходишь иной раз

Нос и губы вижу я,

Морщинки вокруг глаз.

Мои ты треплешь волосы,

Смеешься и поешь,

Обнимешь нежно, прошептав:

«Как без меня живешь?»

Любые черточки лица

Я ясно вижу в этом сне.

Я говорю: «Живу пока,

А как живется там тебе?»

А ты смеешься мне в ответ,

Кивая головой.

Крепко за плечи обняв,

Уводишь за собой.

И как тогда, давным-давно,

По улицам пустым,

Вдвоем идем с тобой в кино,

О чем-то говорим.

Я знаю, что это сон,

Хочу, чтоб продолжался он,

Я проснусь, и ты уйдешь,

За далью дальней пропадешь.

Так подожди, не уходи

Из памяти моей,

Давай походим, посидим,

Как в юности своей.

Я знаю, ты уйдешь совсем

В свой сокровенный мир.

Только образ твой во сне,

Заменится другим.

1986 г.

 

С У Д Ь Б А

Жизнь – не портянка, не смотаешь

С уставших ног колец года,

Вся жизнь – не мед, а все же тает,

К концу растаяв без следа.

А ты, как вечная гадалка,

Из года в год стремясь узнать

Тот путь, непройденный и новый,

Свою судьбу предугадать.

Жизнь как орех, не враз раскусишь,

Чтоб посмотреть, что за ядро,

А, раскусив, порой получишь

Ореха полое нутро.

Жизнь вдруг, как солнышко, пригреет,

Смеется с нами и поет,

То вдруг средь праздного веселья,

Осенним дождиком прольет.

И человек идет по жизни,

Судьбу  не зная наперед,

Он счастлив тем, что сам не знает

К  какому финишу придет.

И лишь в конце пути  познает

Разлуки горечь,  радость встреч,

И с тихой грустью вспоминает,

Кого не смог в пути сберечь.

 

Жене

Как годы быстро пролетели,

Тебе сегодня пятьдесят,

В висках серебряные нити,

Седые волосы блестят.

Грусть стоит в глазах печальных,

Виденье прожитых годов,

Разлуки, встречи, расставанья,

Вокзалы разных городов.

Раз – пятьдесят, то значит осень

Вступила в полные права,

От глаз морщинки побежали,

В словах не слышно хрусталя.

Здоровье малость пошатнулось,

То голова болит, то грудь,

То ноги вдруг заломит ночью,

Напомнив свой пройденный путь.

Сегодня – праздник, прочь смятенье!

Как стайка маленьких галчат,

Поздравляем с днем рожденья!

Внуки радостно кричат.

И дети с нежностью особой

Подарили кто что смог,

Жить до ста тебе желают

Без нужды и без тревог.

Но нет лучшего подарка

Для всех наших матерей,

Доброта внучат и ласка,

Счастье собственных детей.

И милее нет картины:

Стол, родных семейной круг,

Шутки, смех и викторины

В этот праздничный досуг.

А я желаю в день рожденья,

В начале осени твоей,

Здоровья, неба голубого,

Тихих и спокойных дней.

Муж.

1986 г.

 

Детство

Месяц июнь, пора сенокосная,

Звонкие зори, травушка росная.

Синее небо, лазоревый вечер,

И волосы треплет ласковый ветер.

 

В кущах июньских птицы поют,

Венки из ромашек девчонки плетут.

Рассевшись на солнышке в дружный кружок,

Они выбирают, чей лучше венок.

 

Дети полощутся в речке с утра,

Домой не загонят ни мать, ни сестра.

Изрядно продрогнув, тесной гурьбой

Домой возвратятся вечерней порой.

 

Набросятся есть, как с работы пришли,

Кашу, картошку, окрошку и щи –

Все подметут и скорее в кровать,

Веки слипаются, хочется спать.

 

И засыпая, грезят во сне,

Как завтра с друзьями помчатся к реке

Раков ловить иль просто нырять,

Только бы день был хороший опять.

15 июня 1986 г.

 

Разногласие

Ругает мать, ругает мать,

Ругает мать, ругает мать,

Что дома не ночую.

Ругает мать, ругает мать,

Ругает мать, ругает мать,

Найди себе другую.

Ругает мать, ругает мать,

Моей женой не хочет брать,

Скандалит, канителится.

А я иду к тебе опять,

Чтоб у тебя заночевать.

К тебе дорожка стелется,

Как объяснить ей, дать понять,

Чтоб не ругалась моя мать,

Ведь жизнь с другой не склеится.

Другую замуж не возьму,

Потому что не люблю.

Ей нечего надеяться.

 

Короткое знакомство

Всего осталось двадцать четыре

У нас с тобой совместных дня.

И развезут на все четыре

Скоростные поезда.

Ты на юг, а я на север,

Разлетимся кто куда

Не на этом месте, видно,

Познакомила судьба.

Дни промчались, словно ветер,

Друг за другом чередой.

И опять судьба-злодейка

Разлучает нас с тобой.

Нас на миг соединила,

Так же быстро развела.

И теперь на юг, на север

Наши мчатся поезда.

Не знала я какая дерзость,

Какое горе, что за кровь.

Не знала я какая ревность,

Какая мука и любовь.

Любовь нечаянно ворвалась,

Хоть я твердила: не люблю,

Она кромсала и смеялась

И вкривь, и вкось судьбу мою.

Она то ласково поманит,

То с грубой силой оттолкнет,

Сердце вдруг цветком раскроет,

То на замок его запрет.

Теперь познала, что за ревность,

Считаю я года свои,

Я говорю, какая бледность

Жить на свете без любви.

Любовь пусть маленьким кусочком

В душе горит, как уголек,

Я надеюсь, он, быть может,

В моей груди пожар зажжет.

Пускай сгорю, пускай растаю,

Но буду знать, что я люблю.

И если надо сама брошу

В пучину мук судьбу свою.

9.09.1987 г.

 

 

 

Сыну Сереже

завещание

Расти, мой сын, и будь хорошим парнем.

Не гнись под ветром жизненных тех бурь.

Знай наперед, что солнышко проглянет,

Промчаться тучи, высветит лазурь.

 

Будь как алмаз, ты тверд в решении.

И будь, как воск к будущим детям,

По утрам твоего прикосновения

Будут ждать, как лечащий бальзам. 

 

Не вступай ты в драки безрассудно,

Напрасной злобой сердце ополя,

А поступай расчетливо и мудро:

Спроси себя, что это, может, зря?

 

Ну, если уж придет необходимость,

Вступить с врагами в беспощадный бой,

Тогда уж бей руками и ногами

И не забудь работать головой.

 

Ищи работу по уму, чтоб пело

В груди твоей, как курский соловей.

Работай так, чтоб грамотно, умело.

Ведь ты, сынок, творец судьбы своей.

 

Но помни: не вставай на ложный след,

Взятки, кражи и подлоги причиняют много бед.

Помни, сын, еще раз помни, чтобы в старости своей

Мог гордиться ты собою, жизнь прошла, как у людей.

 

Внуков ласково погладишь

По головкам золотым.

Может, в них себя увидишь,

Не напрасно, значит, жил.

 

Долог век и путь нелегкий,

По дороге не споткнись.

Справедлив будь и будь честен,

И фамилией гордись.

 

И про нас порою вспомнишь

В тех далеких временах.

Вспомнишь все: и лес, и реки,

Где ты жил, в каких домах.

 

Все про то расскажешь детям,

Что ты видел, где ты был,

Где летал, а может ехал,

Морем шел, пешком ходил.

 

Прихватив с собой детишек,

Поспешишь, как на пожар,

Чтоб хоть раз еще увидеть

Крутолобый Красный Яр.

 

Провожал в путь неблизкий,

Переживая и любя,

Пусть тот путь не будет склизким,

Я желаю для тебя.

 

Мир земной и чистый воздух,

Много видеть, много знать,

Труд на радость, быть здоровым

И жену тебе под стать.

87 г.

 

От нечего делать

Давно уж в руки не брал книжку,

Ее в карман положу,

Может, кой-кому кое-чего

На память напишу.

Может, письмо, может сказки,

Может, разную брехню

И про брови, и про глазки,

Может, и про жизнь свою.

Про серьезное, быть может,

Мне придется написать,

Трудно будет – бог поможет,

Или черт – откуда знать.

Так уж видно жизнь сложилась

Я то плотник, то маляр,

То рыбак в Охотском море,

То шахтер, то кочегар.

Жизнь прошла – чего бы больше,

Только начал вот писать,

Может, кто послал бы дольше.

Только некому послать.

Я храню ее в кармане,

Никому не покажу,

Тайно спрячусь в уголочке,

Словно вор, пишу, пишу.

Что за адские мученья

Быть поэтом – я не знал,

В мыле весь над каждым слогом:

Здесь ни то, не так сказал.

И сидишь, как алкоголик.

Над проклятою строкой.

Рад бы бросить – нету воли,

Бродишь, словно домовой.

Разорвешь, сомнешь листочки,

Вкривь и вкось перечеркнешь,

Вынешь ручку из кармана

Будь здоров, и вновь начнешь.

11.10 87 г.

 

Письмо матери

Я по тебе соскучилась, Сережа,

Истосковалась по тебе, сыночек мой.

Ты пишешь мне, что ты скучаешь тоже

И в октябре воротишься домой.

Ты пишешь мне, у вас весна настала

И что тоскуешь ты по дому не один,

А здесь у нас на родине Самаре

Вишневый сад расцвел, как белый дым.

По вечерам у нас поют девчата,

Настала, видно, девичья страда,

А за рекой играют на гармошке,

И по тебе скучает не одна.

У нас в луга уж выгнали скотину,

Кругом стоит зеленая трава,

А под окном в ветвях рябины

Щебечут птицы с самого утра.

Ты пишешь мне – я отвечаю тоже:

Советской Родины будь честный гражданин,

До скорого свидания, Сережа,

До октября, мой ненаглядный сын.

1987 г.

 

Встреча

Друзья не виделись давно меж собой,

Лет двадцать, наверное, с лишним.

И только расселись в небесной пивной,

Как к ним вдруг явился Всевышний.

– Что вам угодно, друзья, принести -

Браги, вина или водки?

– Тащи это все! – закричали они,

– Еще прихвати по селедке!

– Эй, вы там, черти! – вскричал тут Господь,

Тащите, что надо с подвала!

И так напоить (он чертям подмигнул),

Чтоб эта пивная трещала.

– Вы на земле, дорогие мои,

Приняв на себя грех обиды,

Очередь, давку, тычки и пинки,

Порой милицейские виды,

Все заслужили небесный наш рай! –

Промолвил Господь от порога.

– Поднимем бокалы! – вскричали друзья,

– И выпьем за здравие Бога.

Вино полилось, завязалась и речь,

О том, кто где был, где  как помер,

– Нас берегут, а чего нас беречь?

Я взял вот и выкинул номер!

Жена – проститутка к другому ушла

Видишь ли – ангел явился!

Хотел понарошку, а вышло, друзья…

Взаправду тогда удавился.

Так произнес человек молодой

С выправкой бравой, военной,

– Это все ревность – промолвил другой,

Могучий мужик, здоровенный.

– Я вам, друзья, про себя расскажу.

С винного нес раз бутылку.

Какой-то мерзавец поджучил меня

И ломом огрел по затылку.

Золотом платим за это вино.

Жизнь отдаем просто даром,

А ведь когда-то считалось оно

Самым обычным товаром.

В компании пили, пили и так

С древних времен Гиппократа,

Но чтоб убивали людей за вино,

Что-то не помню, ребята!

Третий промолвил: - А умер я так

Просто в районной больнице.

Скажу по секрету, шприцы – о-го-го!

Почти как вязальные спицы.

Я честно трудился в той жизни земной,

И вот тебе на! – пневмония.

Врач посмотрел, покрутил головой:

Легкие, брат, неживые!

Лег я на койку, гляжу: уж несут

Подушки ко мне с кислородом

– Хватит одной! – врач на них закричал,

– Глядите-ка сколько народу!

Он все равно у нас утром умрет,

Головы ваши пустые!

Скажите жене, пусть скорей припасет

Костюм, еще доски сухие!

Вот так вот, ребята, я утром кончал,

Просил дать еще кислорода.

– Зачем он тебе? – мне тот врач отвечал,

Гляди-ка здесь сколько народа!

– Что ж, выпьем, друзья за покинутый мир!-

Четвертый сказал, поднимаясь.

– Куда нам идти всем? – тут пятый спросил,

От водки изрядно шатаясь.

– А что? Нам недурно здесь, в этом раю, –

Шестой промычал еле слышно.

– Куда подевался тот лысый старик,

Пень старый и чертово дышло?

Бог крикнул: – Друзья, расходись по местам!

Тря очи от солнечной пыли,

Чертям приказал развести по котлам,

Чтоб крышки закрыть не забыли.

октябрь 1987 г.

 

Оправдание

Ты пришел, но слишком поздно,

Опоздал на три часа,

В наше время невозможно,

Чтобы я жила одна.

В век прогресса и науки,

Вычислительных машин

Я испытываю муки,

Когда рядом нет мужчин.

Наша жизнь, как скорый поезд,

Промелькнет и нет следа,

Я хочу, чтоб жизнь запомнить,

В купе ехать не одна.

Ты сошел на остановке,

Где-то долго очень был,

И ко мне в купе вселился

Чернобровый пассажир.

Он приятный и моложе,

Места нет тебе теперь,

Забери свою гитару

И закрой-ка дверь купе.

Ты пришел, но слишком поздно,

Опоздал на три часа,

В наше время невозможно,

Чтоб я ехала одна.

15.10.87 г.

 

Послание

Вы где сейчас, друзья мои?

Прошли года, десятилетья,

Вас помню юных, молодых,

Парнями этого столетья.

Я много ездил и летал,

На поездах, на самолете,

Но вас нигде не повстречал,

Хотел спросит: Как вы живете?

Где находитесь сейчас?

Как работа? Есть ли дети?

Сколько их и кто они?

Как живется вам на свете?

Сесть бы нам за общий стол,

Как сидели мы когда-то,

Поболтать о том, о сем –

Вот чего хочу, ребята.

Женя Новиков и я,

Боровских Илья, Торбеев,

Наш усатый старшина,

Генералов и Матвеев.

В общем всем, кто там служил,

За столом за тем собраться,

Вспомнить молодость свою,

Пошутить и посмеяться.

Вспомнить, как цунами вал

Грозный, вздыбленный, лохматый,

Сколько жизней он прервал

У людей тогда, ребята.

Город Северо-Курильск –

Осталось лишь одно названье.

Цунами хищная волна

Сожрала город, как пиранья.

Есть что вспомнить нам, друзья:

Злейший шторм, валы, барханы,

Вихрей снежных круговерть

И Курильские туманы.

Нынче ж поздравляю вас

В этот час предновогодний,

Всех, кто жив из вас сейчас,

Счастья всем вам и здоровья.

31.12.87 г.

 

Начало любви

– Наташа, Наташа, Наташа! –

Кричали подружки тебя, –

– Иди к нам в компанию нашу.

Чего ты сидишь у окна?

Пойдем с нами в парк, погуляем,

Может, заглянем в кино,

Что ты сидишь, как чужая

И горестно смотришь в окно?

Ты грустно на них посмотрела,

Махнула рукой, не пойду,

Идите, мол, дальше девчата,

Я здесь у окна посижу.

Подружки ушли, а ты села,

Слезами туманя глаза,

На стол, за которым сидела,

Бессильно упала коса.

Вчера рассмеялась ты звонко:

– Уйди я тебя не люблю.

Сегодня готова девчонка,

Пройтись с ним у всех на виду.

Поэтому шепчет Наташа:

– Приди, обними, прости,

Ты за вечер вчерашний,

За эти причуды мои.

На крыльях к нему полетела

Если бы знать, что придет,

Красивый и стройный мальчишка,

Такой ведь другую найдет.

Одевшись скорее в наряды,

Помчалась она что есть сил,

На встречу, что возле ограды,

Сказать ему, чтобы простил.

2.01.1988 г.

 

Последний урок

Последний раз в десятый класс

Идем мы в обществе с друзьями,

Последний раз в десятый класс,

Мы расстаемся скоро с вами.

Осталось пять минут всего

До той последней перемены,

Уже до школьного звонка

Мы все покинем эти стены.

Спасибо всем учителям,

Родными стали ваши лица,

Нету слов других у нас,

Мы можем только поклониться.

Покинув школьный коридор,

Мы распростимся на пороге,

Теперь когда и где, друзья,

Наши встретятся дороги.

Но есть у нас последний шанс

Пойти со школой распрощаться,

И есть у нас последний шанс

Еще друг с другом повидаться.

Школа, школа, много лет пройдет,

Но это время память не сотрет,

Прощальный бал, улыбки на губах,

Веселый смех, но грусть стоит в глазах.

21.1.88

 

Перебранка на болоте

Кур-р-р-р-вы-вы!

Кричит лягушка.

– Ты сама-то какова, –

Отвечают ей подружки

Из болотного окна.

– Ква-ква-квам!

Сегодня утром

От меня сбежал лягух.

Возле вашего окошка

Вдруг провел нечистых дух.

– Кур-р-р-р-вы-вы!

Ква-ква-кушки! –

Им кричит в окно лягушка.

– Дур-р-р-ра ты! –

Кричат подружки

Из окна в окно лягушки.

– Ведь лягух совсем не твой,

Он наш общий, всем родной.

Наше общее болото,

Наша общая трава,

Подожди еще немножко

Будет общая игра.

Началась тут перебранка

По всему болоту гам:

Кур-р-р-р-вы-вы, –

Дур-р-р-ры! раздается

На болоте тут и там.

– Ква-ква-квак! –

Кричат лягушки,

Раздувая пузыри. –

Приходи, лягух, скорее

Мы синеем от любви.

Лягух думает на кочке:

– Вот немного отдохну,

Подожду-ка темной ночки

И в соседний пруд махну.

7.1.1988 г.

 

Утопленник

Милая, хорошая,

Дай в глаза взглянуть.

В твоих глазах-омутах

Можно утонуть.

Заросли ресницами –

Частым камышом,

Я стою в смущении

Словно нагишом.

Ты рукой поправила

Пышный лес волос,

Взгляд в меня направила

В шутку и всерьез.

Кинула в два омута

С радостью большой,

Чувствую, как ласково

Обняло волной.

Испугался счастливо,

Что иду ко дну,

Знать, сегодня вечером

Домой я не пойду.

14.1.88

 

Листопад

Вновь опять обнажается лес

И шуршит под ногами листва,

С легкой грустью идешь по тропе,

Лист шуршащий ногой шевеля.

Осень, тихо спускаясь с небес,

Устилает тропинку ковром,

И стоит зачарованный лес,

Напоминая тебе о былом.

Осыпает тебя листопад

Разноцветным волшебным дождем.

Щедрый осени этот наряд

Мы на память себе берем.

Ты идешь по тропинке, шурша,

Вспоминаются лица друзей,

Слышишь вроде бы их голоса

И спешишь к ним навстречу скорей.

28.1.1988 г.

 

Милое имя

Нежное имечко Лена,

Милая сердцу отрада,

Скажу я тебе откровенно,

Только сердиться не надо.

Ты для меня словно эхо

В майском цветущем саду,

Знаю тебе я потеха,

Все же на голос иду.

Часто брожу вечерами

В этом весеннем саду,

– Лена-а-а, – кричит моя память.

Издали слышно! А-а-у-у!

Ты для меня словно фея,

Нежный цветок полевой,

Свети на земле, как Венера,

Вечно манящей звездой.

Хочу чтобы дольше гуляла

В этом волшебном саду.

Кричать тебя! «Леночка! Лена-а-а!»

Нежное слышать: «А-а-у-у!»

30.01.1988 г.

 

Родная деревня

Ночью тополиною ты нас тихо встретила,

Деревенька милая, посреди полей

С яблоневого цвета ты платок накинула,

Вышла на дороженьку повстречать гостей.

Прошептала тихо: милые, родные,

Где так долго были? Я вас так ждала.

Нежно обнимая, детство вспоминая,

По широкой улице к дому повела.

Угостила, милая, нас с тобой блиночками

Да еще ватрушками с парным молоком.

А в окно открытое запахи душистые

С яблонь отцветающих тянет ветерком.

В то окно открытое слышно, как на зореньке

Трелью рассыпаются в саду соловьи.

А на тихой улице близкие и дальние

Ведут перекличку третьи петухи.

Сонное спокойствие, знать, встряхнешь ты вскорости,

Загремят подойники, затрещат кнуты,

Замычат коровушки, и уйдут работники,

А мальчишки резвые к речке побегут.

1 марта 1988 г.

 

Ветеранам Отечественной

Война закончилась давно.

Давно отгрохотали пушки.

А ты в атаке все равно

У той березовой опушки.

Бежишь с штыком наперевес.

С тобой бойцы девятой роты,

Заткнув собой во фронте брешь

Той малой горсточкой пехоты.

Над полем брани гвалт стоит,

Гвалт громкий, злой, разноязычный.

«Иван дер русиш!» В бога мать!»

Вонзают штык в места приличья.

Мелькаю каски и штыки,

Злом перекошенные лица.

Ты знал, что Родина одна

И позади тебя столица.

Как много потерял друзей

Ты в этих схватках рукопашных.

Веселых, стриженных парней,

Молодых бойцов вчерашних.

Три штыковых за один день

Отбив атаки в воскресенье,

Оставшиеся девять человек,

Как бога, ждали пополненья.

Бедро, пронзенное штыком,

Заткнув с пакета чистой ватой,

На бруствер бросил автомат

Ты ждал с последнею гранатой.

Ты ждал, ты знал, что нет сильней,

Священней долга пред народом.

Ты ждал непрошенных гостей,

В руке зажав гранату твердо.

Но вдруг в сиреневый закат

Вплелся тот звук неуловимый,

Берущий душу в оборот, прерывный,

Тяжкий гуд шмелиный.

И вот они, мать иху так,

Свалились в пике самолеты.

Ну что? Держись теперь, солдат,

Той малой горсточкой пехоты.

А тут еще и мины рвут,

Собакой лают где-то рядом.

Ты думал тут тебе каюк:

Не бомбой шлепнет - так снарядом.

Вокруг тебя смерчи разрывов

Разрывы мин, разрывы бомб.

А ты вжимаешься в суглинок,

Уткнувшись в дно траншеи лбом.

Осколки сердятся, фырчат,

И смерть гуляет по траншее.

А ты лежишь на дне, солдат,

Броней прикрытый из шинели.

Ты весь вспотел в окопе том,

Как на полке в крестьянской бане,

А сверху лупят по броне,

Как на току снопы цепами.

Комья глины и земли,

Как в бубен, в спину барабанят.

Подумал, если не убьет –

Так землей тебя завалит.

Это что? Затихло вдруг?

Смерть тупая улетела.

Ты себя ощупал вдруг,

Слава богу, не задела.

И снова звук возник рычащий,

Из той вечерней синевы,

И с тишины еще звенящий,

На окопы танки шли.

Вот вылезает с буерака

Первый танк, рукой подать.

Подожди, фашист проклятый,

Вам России не видать.

И опять мурашки, мошки

Побежали вдоль хребта.

Эх, гранат хотя б немножко,

Посмотрели б чья взяла!

На лице твоем смятенье,

Страх и злость как на весах.

Размахнулся и гранатой

Ты под танк фашистский – трах.

Взрыв. Померк закат вечерний.

Ты не слышал, как вдали,

Гудя низко над землею,

Наши шли штурмовики.

Ты не слышал, как «Катюши»

Небо все располосовав,

Оборону вражью круша,

Превращали немцев в прах.

И опять настало утро.

Танк смердящий догорал,

Заслонив собой Россию,

Возле танка ты лежал.

Ты лежал, как сажа, черный

Весь в крови, но был живой.

И девчонка-санитарка

Колдовала над тобой.

В медсанбате подлечили

И отправился ты в тыл.

Там латали и чинили

Для того, чтоб жив ты был.

Идет время, раны лечит,

Снова ты уже в строю.

Путь к Победе долговечной

Проложил себе в бою.

Проложил путь до Берлина,

Флаг повесил на Рейхстаг.

Война кончена. Победа!

А теперь домой, солдат.

Ну, а там разруха, голод.

Подтянув брючной ремень,

Ты к станкам шагнул заводов,

Стал хозяином полей.

Долго бился ты с разрухой,

Строил домны, города,

Лес валил в снегах по брюхо,

Степь пахал у Иртыша.

Годы птицей пролетели,

Обгоняя время бег,

Глядь, уж внуки подоспели,

А ты стал и стар, и сед.

Да, солдат, не подфартило,

В твоей жизни – жизни гроз.

На семь жизней бы хватило

То, чего ты перенес.

Как Геракл, взвалив на плечи

Тяжесть всех прожитых лет,

Ты войну с разрухой сбросил

На утес былых побед.

Боевой труд, труд ратный

Ты оденешь на парад.

Многорядьем, многоцветьем

Ордена твои горят.

Сейчас нет войны, и дети,

Любопытством горя:

«Расскажи, дед, про медали

Их ведь много у тебя.

Тебе что, их сразу дали

Или как-то по одной?

Или, может, выдавали

Вам тогда за каждый бой?

Ты сказал: «Не выдавали

Нам тогда за каждый бой.

Ну, а если б и давали,

Не донес бы все домой.

Вот смотрите на медали:

Здесь Варшава, здесь Берлин,

Бухарест, Орел, здесь Прага,

Здесь за Курск, за город Клин.

Не такие я медали

На себе еще ношу,

Их мне все фашисты дали,

Только их не покажу.

Их лишь в бане можно видеть

Иль на пляже где-нибудь.

Как заноют в непогоду,

Так нельзя всю ночь заснуть».

Вот в такие непогоды

Видишь ты в кошмарных снах

Скрежет танков, ад бомбежек,

Лица павших в тех боях.

Ну, а утром спозаранку

Слышишь тихий разговор:

– Снова дед ходил в атаку

До каких же это пор?

Да и то сказать не шутка,

Будешь помнить тут небось.

Война мяла и ломала,

Полсовала вкривь и вкось.

Сколько вас в сторонке дальней

Под ракитами лежит,

Иль под ивою печальной

Просто так солдат зарыт.

Без названья, без приметы,

В стороне от всех дорог

Затерялись те могилки,

Ждут, когда их кто найдет.

«Тише, дети», – шепчет бабка.

– Пускай дедушка поспит.

Знать забылся старый воин.

Тихо, койкой не скрипит».

8 марта 1986 г.

 

Легенда

Есть город Волчанск

Средь уральской тайги.

Кудрявые кедры стоят на пути.

Есть там и сопка, покрыта тайгой.

Скала, обрываясь высокой стеной.

Кажется камень как монолит,

Скала, по преданью тайну хранит.

Есть там пещера в середине скалы.

Тайну пещера хранит до поры.

Прятались люди в лихие года,

И древние предки спускались туда.

Тропа там была, так преданье гласит,

Тропа обвалилась и доступ закрыт.

В бинокль сейчас разглядишь полевой:

Пещера закрыта другою скалой,

Издали только увидишь тот вход,

Черным провалом к себе он зовет.

Зовет непоседливых, смелых людей.

Взглянуть хоть бы раз на наскальных зверей.

Может, чего еще можно найти?

Только б взобраться и как-то войти.

Тайну открыть, что хранили века.

Кто здесь бывал, чья ступала нога?

Но сторожа стоят у пещерной скалы,

От глаза скрывая ее до поры.

Как рыцарь в доспехах тот каменный столб,

Вместо пещеры кажет свой лоб.

Как видно, недолго хранитель седой

Будет стоять пред пещерой – стеной.

Ноги осыпались, сколом пошли,

Знать, уж последние годы пришли.

Рухнет на землю, ударяясь лицом.

И вниз по склону покатится шлем.

Взору откроется каменный вход,

Многих к себе он тогда привлечет.

1988 г.

 

Семнадцать лет

сыну Сереже

Сегодня утром время – птица

Семнадцать лет мне принесла.

Детство с юностью границу,

Не спросив, пересекла.

Оставив детство за границей,

Переступив через порог,

Остановился на развилке

Еще не пройденных дорог.

По какой пойти – не знаю

Как мне выбрать верный путь?

Левый, правый иль срединный,

По которому шагнуть?

Первый шаг еще не сделан,

Но мерещатся вдали

Поезда и самолеты,

В синей дымке корабли.

Неоткрытые пространства

Под водой и на земле,

Может, ждут иные царства

В галактической среде.

Впереди меня все ново,

Служба в армии, учеба,

Впереди еще любовь,

Гнев и боль, и пот, и кровь.

Все придет в урочный час

В том пути, но не сейчас.

А сейчас – надежны, планы,

Летят мысли караваном,

Где и что мне по плечу?

Как найти свою мечту?

24 мая 1988 г.

 

Два медведя

Медведь – старик и молодой

Шагали узкою тропой,

(Время было уж к обеду)

Не торопясь, вели беседу.

Молодой в прекрасной шубе,

Белый галстучек на груде,

Так здоровьем весь и пышет

Идет – травку не колышет.

А старик в шубейке старой,

В прах облезлой, очень драной,

Шел, ногами загребая,

Молодого потешая.

Молодой предложил деду,

Нам, Потапыч, бы к обеду

Кабана бы где задрать,

В сласть поесть и лечь бы спать,

«Нет, сынок, – сказал старик. –

Мне уж старость не велит.

Если раньше по утрам

Я ломал рога быкам,

То теперь не та уж сила,

Видишь, лапы перекосило,

То вперед несут, то вбок,

Страсть болит как правый бок.

Мне хотя бы до берлоги

Донести бы мои ноги.

Ну а там я лягу спать,

Правда, нечего сосать.

В тощих лапах нет ведь жиру,

Чтоб в берлоге тепло было.

Ты, сынок, иди уж сам,

Мне кабан не по годам.

Он, смотри, силен бродяга,

Ведь не заяц, не дворняга.

Да не лезь на секача,

Порвет шубу сгоряча».

«Дед, – ответил молодой. –

Ты постой здесь под сосной,

Я пойду да позабавлюсь,

С кабаном твоим расправлюсь.

Видишь мускулы на груди,

Враз сшибу клыки иуде».

Молодой ушел, кивая,

Литым мускулом играя.

Долго ждал старик седой,

Под разлапистой сосной.

 Тот ушел как в воду канул,

Вот и месяц уж проглянул.

И пошел старик искать,

Чтоб его в берлогу звать.

Глядь – лежит среди поляны,

Молодой, из рваной раны

На груди сочится кровь,

В клочья порванная бровь.

Рядом с ним лежит кабан,

Настоящий великан.

Череп вскрыт в той битве равной.

Стал хозяин полноправный,

Старый дед – медведь  седой,

На поляне той лесной.

Он стоял с усмешкой грустной,

Позабыв о пище вкусной.

Думал он: какой могучий

Жил медведь в лесу дремучем,

Но напал на секача,

Тоже видно силача.

Сила силу всегда ломит,

Так в лесу молва глаголет.

Долго жили б эти звери,

Если разум бы имели.

Разойдясь между собой

Осторожной стороной.

Так подумал медведь старый,

Он сломал дубок кудрявый,

Принакрыл дубком зверей

И пошел домой скорей,

Выбираясь на дорогу,

Чтоб идти в свою берлогу.                 

 

 

В поезде

Тебя везет, трясет, качает.

Придорожный Иван-чай

Головой тебе кивает:

- Здравствуй, путник, и прощай!

Поля, леса и перелески

В одиночку и гурьбой,

Торопясь, бегут навстречу

Поздороваться с тобой.

То пройдет перед глазами

Луг цветущий, как ковер,

Прогрохочет поезд встречный,

Пролетит, как метеор.

Города, поселки, села,

Даль кружится пред тобой,

Показаться тебе хочет

Своей лучшей стороной.

Овраги, косогоры, речки

Пробегают под тобой.

Перестук ведут колеса:

В путь, домой, домой, домой!

6 мая 1987 г.

 

Зима-проказница

Зима, зима, шальная северянка,

Неповторимая, как женщина, артист,

То в душу смотришь холодом знобящим,

То вихревой закуролесишь твист.

То вдруг оденешь платье в хлопьях белых,

Идешь по улицам тихонько

И легко, и в огнях вечерних разноцветных

Танцуешь нам арабское танго.

Порой оденешь бусы, колокольца,

На провода развесишь васильки,

Кустам отдашь сверкающие кольца,

 В снегах зажжешь алмазные огни.

То запряжешь коней гривастых, белых,

С собою в санки вихри посадив,

И вдаль помчат невзнузданные кони,

По ветру космы, гривы распустив.

Зима, зима, царица ледяная,

Ты нас целуешь в щеки и в уста,

Придя домой, стыдливо растираем

Твой поцелуй, чтоб не было следа.

2 мая 1987 г.

 

 

Зов

Ты приди ко мне Аленушка,

С детской сказки дорогой,

Обогрей меня, как солнышко

Греет летом шар земной.

Поцелуй меня, страшилище,

За тот аленький цветок,

Может, снова буду витязем,

Рядом встанет серый волк.

Я предстану добрым молодцем,

Буду снова молодой,

Коль паду в бою я праведном,

Напои живой водой.

Поцелую в губки алые,

Сядем на спину волка

И ускачем с тобой за море,

Улетим за облака.

Ты приди ко мне, Аленушка,

Слышишь, я тебя зову,

Моя радость, мое солнышко,

Видно я тебя люблю.

20 сентября 1987 г.

 

 

Прощание

Вот настало расставанье,

Свет потух средь бела дня,

Твоих очей очарованье

И образ милый для меня.

Уйдут в неведомое завтра

Надежда, радость, суета.

Ты заберешь мое богатство,

А мне в наследство – пустота.

И не польются плавно строчки

Из-под моей уже руки,

От них лишь холодом повеет,

В стихах завянут васильки.

Ну что ж, прощай! Дай поцелую,

Коснусь хоть раз любимых губ,

Говорят они как сахар,

Дай проверю – может, врут.

И заметен страх, смятенье,

Смех и боль во взгляде том,

Тайных дум столпотворенье,

Зрю, как в зеркале большом.

И опять, как в прошлой дали,

Я любил, а она нет.

Мне твои глаза сказали

Отрицательный ответ.

Я сверну с дороги круто,

По нехоженой тропе

Вновь пойду искать приюта

Может, кто откроет мне.

Что ж прощай, дай поцелую,

Поезд подан, дан гудок,

И последний раз трезвонит

Электрический звонок.

21 февраля 1988 г.

 

 

Клятва

 

Я тебя на нее сменяю,

Пусть она меня как ни зовет,

Эта жгуче-красивая краля

И цыганские брови вразлет.

Ни затмят тебя черные кудри,

Не зальет половодьем слеза,

Не разлучат упругие груди

И, как черные сливы, глаза.

Талисман ты дала мне в дорогу,

Он меня в той дороге хранил,

Твою верность любовь и тревогу

Больше всех я на свете ценил.

И жива пока еще память,

Дорога мне твоя доброта.

Пускай с каждой морщиной сверкает

Твоя бывшая мне красота.

1988 г.

 

 

 

Скворцы

 

Улетели скворушки

Осенью на юг.

Злой мороз с метелью

Жить здесь не дают.

Лишь сегодня утром

Рано на заре

Щебетали песни

На моем дворе.

Надували горлышки,

Трепеща крылами,

И меня с собою

В путь-дорогу звали.

Песенкой прощальной

Солнце повстречали,

Сбившись в стайку тесно,

Быстро вдаль умчались.

Улетели скворушки

В теплые края,

Скорым самолетом

Улетел и я.

Повстречал их, черненьких,

В том дальнем краю,

Там они на зореньке

Песен не поют.

Не красиво чвикают,

Гнездышек не вьют,

Видно даль заморская

Не дает приют.

Тянет их на родину,

Туда, где родились,

Где на зорях пламенных,

Песенки лились.

Пели песни скворушки,

Трели рассыпали,

Как мальчишки буйные,

Громко нам свистали.

Ждут они, родимые,

Чтоб вернуться вновь,

Принести на крылышках

К родине любовь.

Я ж расставлю домики,

Где скворцы летают,

Пусть живут там скворушки

И нужды не знают.

1988 г.

 

 

Часы

Висят настенные часы,

Вечерним сумраком прикрыты,

Кукушкино окно уже

Давным-давно открыто.

Не говорят они тик-так,

Старинный майник не маячит,

И стрелки римскую цифирь

Своим перстом не обозначат.

Стоят они давным-давно,

По временам былым тоскуя,

Кукушка смотрится в окно,

Но нам о времени не кукует.

Хотя последнее ку-ку

Она давно прокуковала,

И жизнь мою, и жизнь твою,

Незримой ниточкой связала.

Так пусть висят эти часы,

Как память прожитых мгновений,

Свидетель жизненных тревог

И всплесков радостных волнений.

26.3.88 г.

 

 

Бездарность

Бездарность хуже воровства.

Спокоен, не украл пятерку,

Но властным росчерком пера

Он кипы денег бросил в топку.

Горит труд тысячи людей,

И пот, и кровь вложивших в дело.

В итоге всё в утиль пошло,

Бездымным пламенем сгорело.

Сидит в кресле как истукан,

Держась за трубку телефона.

Без дарства выполняя план,

Квартальные получит снова.

Зарыл он в землю теплосеть,

Не утеплив и не обложив.

И снова денежкам гореть,

Ведь теплосеть-то греть не может.

Построил финские дома,

Восемь домов подшиты в деле,

Построил пять, а три пока

Незримым пламенем сгорели.

Простой вагонов и машин

Он платит с лихостью завидной.

Он платит не своей казной,

И конца тому не видно.

Страдает дело и народ

Он на словах за перестройку,

Когда ж его черед придет,

Чтоб получить головомойку.

1988 г.

 

Ледоход

Весна! Грачи уж прилетели,

Раскис в полях весенний снег.

Скворцы выводят свои трели,

В оврагах шумный водный бег.

Река, подняв свои оковы,

Дробя, ломая жухлый лед,

Пологий берег затопляя,

Деревья с корнем вырывая,

Вниз по течению несет.

Несет она  остожьи, лодки

Все то, что встретила в пути.

Проносит зимние дороги,

По которым не пройти.

На проплывающих дорогах

Вороны важные сидят.

И надрывая свое горло,

Друг другу что-то говорят.

Вот вдали из-за колюки

Ледяные мчат поля,

Под себя все подминая,

Берег боком раздирая,

Сами крошатся, стреляя,

В берегах дрожит земля.

А река шумит сурово,

Затопляя весь окрест,

И стоит в воде по пояс

После зимней спячки лес.

1988 г.

 

Туман

Туман белесой пеленою

Закрыл прибрежные леса.

Течет молочною рекою,

Не помещаясь в берегах.

Лишь оскоря стогами сена

Плывут по сказочной реке.

Да деревенька небольшая

Видна на дальнем бугорке.
Густой туман закрыл долину

Коровьим белым молоком.

В туман пастух вогнал скотину,

Прилежно хлопая кнутом.

С тумана слышно, как с подполья:

«Куда пошла, а ну назад,

Отродье чертово, коровье,

Как врежу я тебе под зад».

Оттуда слышен глухой посвист

И важный с придыхом шлепок

Знать, корова получила

Назидательный урок.

Из края в край заполнив пойму,

Бесшумно, медленно плывет

Над ним, пожаром разгораясь,

Жар-птицей солнышко встает.

Ёжась радостно, мальчишка,

Как в воду, занырнул в туман,

А в след ему несется голос:

«Ты куда пропал Иван!»

«Тут я мама», - отвечает

Ей чуть слышно сорванец.

«Ты бери-ка хворостину,

В стадо выгони овец».

«Д-у-у-у», - вдруг громко раздается,

Как ножом вспоров туман.

То с низовья катер тянет

Барж груженых караван.

Тянет катер их вслепую.

Перекаты, меляки.

Капитан их носом чует,

Знает норов у реки.

Но ворчит под нос сердито

Седоусый капитан:

«Вот напасть, ядрёна корень,

Глаз коли, один туман.

16.6.88 г.

 

Бой

пацанам военных лет

Бойцы идут в последний бой,

Горит огнем закат,

Чтоб взять высотку пред собой

И водрузить там флаг.

Вдруг впереди: та-та-та-та!

То – вражий пулемет.

Скосил передний ряд.

И взвод бойцов залег.

По цепочке донеслось:

«Приказ не отступать!

Надо с флангов заходить

И в клещи зажать».

Оставив сбоку пулемет,

Зажав в клещи врага.

«В рукопашную! Вперед!

Так командир сказал».

Ребята встали во весь рост,

Рванув на высоту.

Ура-ура! Несется клич.

Аж, слышно за версту.

Вот и уперлись грудью в грудь

Мнимые враги.

Нельзя свалить, хотя б столкнуть,

Чтоб вперед идти.

Как петухи, идут внаскок

Один на одного.

Кто подножку, кто в обхват

Валят кто кого.

Слышно: - Петька помоги!

Вот битюг насел.

Рвет рубашку сатана,

Видно, озверел.

«Не кусай! - Несется в свалке. -

По уху сейчас дам.

Подожди же елки-палки

Врежу по зубам».

Борьба стихла понемногу,

Враг преодолен.

Был повешен флаг победный

На растущий клен.

После боя, как обычно,

Был объявлен мир.

Два великих полководца

Драпнули в сартир.

У того синяк под глазом,

Порваны штаны,

А другой бежит, хромает.

Видно, все равны.

Победитель с побежденным

Братья-смельчаки.

Завтра снова друг на друга

Развернут полки.

Жребий бросят перед боем

Кому наступать.

И опять над браным полем

Будет гвалт стоять.

Вся ватага ребятишек

Пошли по домам.

Синяки несут и шишки

К огорченью матерям.

20.6.88 г.

 

Подарок

Подарю тебе на память

Самого себя,

Драгоценным буду камнем

В сердце у тебя.

Этот камень многогранен,

Словно бриллиант.

Его грани - самоцветы

Радугой горят.

Эта грань, как жар, пылает,

Та звездой горит.

А вот третья, как стожары,

Искрами блестит.

Есть там грани и такие

Темные, как ночь.

Есть туманом принакрыты

Их понять невмочь.

Неразгаданною тайной

Будут для тебя.

Эти темные сторонки

У того камня.

Не кольцо - не потеряешь

Ты его с руки.

На другой не променяешь,

Вынув из груди.

Не заложишь ты в ломбард

Этот ценный свой товар,

Не рассмотрит в лупу ценность

Старый антиквар.

В горе, в праздники и в будни

Он всегда с тобой.

Повернешь его ты к людям

Ценной стороной.

А когда из жизни вспомнишь

Эпизод простой,

Камень к людям повернется

Данной стороной.

Так носи же на здоровье

Ты в душе своей

Этот камень многогранный

До скончанья дней.

7.20.88 г.

 

Тяга

Давно оставил домик детства,

Оставил иву над рекой

И сад цветущий бело-пенный,

В лугах душистый травостой.

Оставил детские забавы

И бор сосновый за Сурой.

Покинул чудные дубравы,

Свое село и двор родной.

Оставил я святое место,

Покинул родину свою.

Меня не ждет уже невеста

Давным-давно в родном краю.

Невеста стала давно бабкой,

Спилили иву над рекой.

Сура, вильнув, сменило русло,

И в землю врос мой дом родной.

Спили чудные дубравы

И бор сосновый за Сурой.

Остались кочки да канавы

Как память тупости людской.

И снится мне в краю далеком

Все, как было в тех годах:

Бор и рощи, плес широкий,

Речка в старых берегах.

Я вернусь к тебе от жизни.

Дай мне срок, хоть путь далек.

Может, снова встречать выйду

Разгорающий восток.

26-12-88 г.

 

Оттепель

Среди зимы, словно в кино,

Ко мне весна пришла.

Мою надежду и любовь

С собою принесла.

Я открою дверь свою,

Где живет душа.

Пусть в душе моей цветет

Милая весна.

Мои слезы, мою боль,

Мою печаль и лень

Смыла запросто рукой

Весенняя капель.

Я люблю тебя, весна,

Живи в моей душе.

Мне с тобой зимой тепло

Даже в шалаше.

1-16-89 г.

 

Сестра милосердия

Белая шапочка, белый халат

И ласковый, теплый, заботливый взгляд.

Мягкой, неслышной походкой идешь,

Бережно шприц свой в руках ты несешь.

Скажешь негромко: «Поставлю укольчик».

И словно в ушах прозвенит колокольчик.

Ты осторожно, что надо поправишь,

И еле слышно укольчик поставишь.

И чем-то повеет родным и знакомым:

Мамой, невестой, женой или домом.

К другим отойдешь плавной походкой,

Месяцем ясным, небесною лодкой.

И снова в ушах прозвенит колокольчик:

«Вы повернитесь, поставлю укольчик».

20-1-89 г.

 

Вернись

Вернись ко мне, мой милый парень.

Вернись ко мне! Я мысленно кричу.

Вернись в тот вечер первоначальный,

Когда призналась, что люблю.

Загляни ко мне хоть на минутку.

Я, как прежде, крепко обниму,

И скажи мне, может даже в шутку,

Как когда-то, нежное люблю.

Я запрячу ревность на запоры

В самый дальний уголок души.

И пусть ходят бабьи разговоры,

Что не так ко мне приходишь ты.

1-18-89.

 

Любовь с первого взгляда

Твои большущие глаза

В них синь, морская поволока.

Ты поглядела на меня,

Как настежь распахнула окна.

Я в них мгновенно утонул,

А ты красавица-девица,

Чтоб не кричал я караул,

Сомкнула длинные ресницы.

О, как бы дорого я дал

За то, чтоб ты еще взглянула.

Хочу, чтоб в них моя судьба,

Как в синем море, утонула.

Ну, нет, ты мимо проплыла

Как лебедь, гордо величаво.

В своих глазах ты унесла,

Большой любви моей начало.

22-1-89 г.

 

Пустой день

Ничего не написал,

На койке пялился в пространство.

Порой свои стихи читал,

И вычитал свое бездарство.

Как год тянулся пустой день,

Хоть зимний день куда короче.

Напала тягостная лень

И я дождался еле ночи.

Вот так вот можно заболеть

Любой придуманной болезнью.

Еще живому околеть,

Если в обнимку ляжешь с ленью.

Итоги прожитого дня,

Как лист, измазал акварелью,

Глядишь, уже и ночь прошла,

И новый день стоит за дверью.

21-1-89 г.

 

Прошлое

Вдали осенний дождь идет,

Тропинки юности раскисли,

По ним уж больше не пройдешь,

Лишь тихо бродят одни мысли

Да память – верности сестра

В краю далеком поселилась.

Она почистила, нашла,

Что давным-давно забылось.

Стряхнула пыль с прошедших лет,

Нежно обтерев страницы.

Вновь зазвучали голоса,

Родные появились лица.

Дубовый стол, вокруг скамейки,

Гроздь ребят вокруг стола.

«Мать, похлебки нам налей-ка

Иль картошки б подала» –

Говорит отец негромко,

В центре сидя за столом.

Идет мать, несет картошку

К нам с ведерным чугуном.

Громкий смех и грозный окрик,

И плутовский взгляд ребят,

Материнский нежный шепот

Со страниц мне говорят.

3-10-89 г.

 

 

Газовики

 

Всегда обветренные лица,

Мороз иль солнышко печет.

Идет колонна вереницей,

Газопровод она ведет.

Плеть за плетью варят, режут

Вперед идут газовики.

Рабочий ритм: там лязг и скрежет,

Невнятный говор, матерки.

В лесах, в болотах, в пыльных гарях,

По пояс в глине и воде.

Ковшом романтику хлебают,

Как чай остывший в котелке.

Пьют романтику до сыта

У нехоженых дорог

Каской, робой, встречных лужах

Голенищами сапог.

На обедах заедают

Все отборным комарьем,

Суп едят здесь с муравьями,

Повезет так с паутом.

В своих клеенчатых доспехах,

Как гладиатор в том бою,

Схватив трезубец, сварщик лезет

На богом прокляту трубу.

Искавтыры, бульдозер,

Трубачей штук пять подряд,

Там копают, здесь счищают,

Поднимают и рычат.

Здесь романтикой не пахнет

Тут забота о другом:

Как купить себе машину,

Получить скорей квартиру,

Без нужды чтоб жить потом.

Не заглядывая в завтра,

Чтобы ящик водки взять,

И с друзьями в день веселья

Выпить все до отупенья

Потом грязь месить опять.

Деньги, деньги верх желаний.

Среди пустынь, степей, тайги,

Отбросив прочь свое призванье,

Вперед идут газовики.

Как миражи им город мнится,

Цивильный край или село,

Порою дом родной приснится

И домашнее тепло.

2-4-89 г.

 

 

 

Морское танго

 

Ты скрылся в дымке, как в тумане,

Пропал вдали за гладью волн.

Моя любовь, мое страданье,

Прими прощальный мой поклон.

Я тебе тогда созналась,

Что тебя, моряк, люблю.

В ответ море рассмеялось:

«Все равно не отпущу».

Ах, море, море, боль-кручина,

А годы тяжкие валы,

Проходят мимо беспречинно

И вдаль уходят корабли.

Мою любовь, мою отраду,

Мою надежду и печаль

Спеленала синей дымкой,

Словно мать, морская даль.

Забаюкала, закрыла

Море синее волной,

Лишь твой образ чайкой вьется

Над моею головой.

Ах, море, море, боль разлука,

А годы тяжкие валы,

Жить одной такая скука

И больно видеть корабли.

23-2-89 г.

 

 

Место встречи

Давай встретимся, Маруся?

Я соседке говорю.

Что захочешь, если спросишь

Я на память подарю.

Со всего земного шара

Я цветы тебе дарю.

Назначаю место встречи

В Ботаническом саду.

Или всех зверей на свете

Подарю тебе за так.

Назначаю место встречи

Я – Московский зоопарк.

Может, скажешь мне капризно,

Ты мне звезды подари.

Что ж? Тогда на место встречи

В планетарий приходи.

Мне Маруся улыбнулась

И сказала: «Вот, что, Стас,

Никаких мне звезд не надо

Пригласил бы лучше в ЗАГС».

10.4.89 г.

 

 

Просьба

(завещание)

Если вдруг я умру, положите меня

Возле церкви на самый бугор,

Чтобы звон колоколов

Слышал в праздники я

И засурский смотрел я простор!

Чтобы видел леса, чтобы видел Суру,

Красный Яр вдалеке над рекой,

Чтоб в Порецком селе на привольном юру

Я нашел вековечный  покой!

Чтоб озерный камыш тихо сказки шептал,

Соловей звонкой трелью звенел.

Чтоб весенний скворец надо мной пролетал,

Про меня мою песню пропел!

Чтобы зелень садов видел в майские дни

В белопенной кипени цветов,

Чтобы слушать с утра, дорогие мои,

Перекличку родных петухов!

Чтобы утром зарю проглядеть я не смог.

На бугру, на юру, на ветру

Схороните меня, чтобы видеть восток,

Рыбаков, что спешат на Суру!

15.02.1991 г.

 

Допрос

Спор с женой идет в постели,

Спор, как бой, с последних сил.

Будто я на самом деле

Врукопашную сходил!

Весь в поту. Мокра ночнушка,

Как на крыльях журавля,

Одеяло и подушка

Улетели от меня!

В лоб закончилась атака.

Глядь, уж с тыла грянул бой!

Где нажрался, как собака,

Как свинья, пришел домой?

Где пол-литра к дню рожденья?

Где та бражка под столом?

Знать, попал я в окруженье,

Окружен со всех сторон

Справа, слева. Днем ненастным

В плен попал. Что за вопрос?

И пошел допрос с пристрастьем

С выдиранием волос!

Пытка кончилась, был брошен,

Словно в карцер, на кровать,

Но на сетку почему-то,

И матрац успел пропасть!

Ночку целую на сетке

Пролежал без треть волос!

Вот какой жестокий, братцы,

Чисто женский был допрос!

15.02.1991.

 

Альбом

Свидетель радости и горя

Давным-давно минувших дней

И бесшабашного застолья,

Сподвижник памяти моей.

Альбом лежит передо мною,

В нем фотокарточки людей,

Давай же я тебя открою,

Увижу мир прошедших дней.

Открыв альбом, увидел фото:

Группа девушек со мной,

Все смеются беззаботно

И я – парень холостой.

Вон блондинка третья слева,

То – моя любовь была,

Но любви не разглядела

И меня не поняла.

Как давно все это было,

Но как будто бы вчера,

Моя память воскресила,

Радость майского утра.

На другом листе на фото

Наш прощальный школьный бал,

Где последний раз в субботу

В школьном зале танцевал.

Фотокарточка матроса

Смотрит с третьего листа,

Уж усы растут под носом

У меня – у моряка.

На другом листе на фото

Свадьба, пляска, пыль столбом,

А здесь Мишкина работа,

Мы с женою под венцом.

А здесь дети, а тут внуки,

Там – родные, тут – друзья,

тут отец в рабочей куртке,

Сестры, братья, мать моя.

Лиц застенчивых и строгих,

Лиц потешных, озорных

Среди них уж нету многих

На земле уже живых.

Моей памяти хранитель,

Дорогой сподвижник мой,

Тайных замыслов обитель

Под обложкою простой.

26.3.91 г.

 

Старик

Старик сидит на чурбаке,

Топор в морщинистой руке.

Сел отдохнуть да покурить,

Да вдруг забылся – мыслей нить

Клубком волшебным повела

От родимого села.

Туда, где бегал он босой

Росистой утренней порой,

В поля, леса, в луга, к реке

Узнать, а что там вдалеке,

Где  облака, как корабли,

Плывут из утренней зари,

Где вольный ветер, птичий звон

И где простор со всех сторон.

Даль манила и звала

От родимого села.

Он замирал среди полей,

Мечтал быть взрослым поскорей,

Чтоб в разных странах побывать,

Все поглядеть и все узнать:

Кто и как вдали живет,

Досель невиданный народ.

Время – птица, время – тройка

Подхватила, понесла,

Проводила утром зорька

От родимого села.

И с тех пор село родное

Только видел лишь во сне,

То реку, а то вдруг поле,

Лес кудрявый при луне.

Заметала, закружила

Жизнь по разным городам,

Много кой-чего и было,

Много кой-чего познал.

Приобрел друзей немало

И немало потерял.

Жизнь кромсала и ломала,

Умирал и воскресал.

Сколько стран чужих, заморских

Видел он в другом краю,

Но на палубах на скользких

Помнил родину свою.

Снова даль его манила,

Только уж в свое село,

В дом родной, где сердцу мило

Даже бабье помело.

Зорька ранняя встречала

С дальних странствий беглеца,

Обняла и приласкала

Ранним утром молодца.

И теперь на зорьке ранней

С топором в одной руке

Ходит дед, подворье ладит

На привольном ветерке.

2.14.91 г.

 

Пасха

Колокола трезвонят над Россией,

Вибрируют, дрожат, зовут народ,

И над головой в глубоком небе синем

Жаворонок пасхальный гимн поет.

Колокола звенят, несется звук веселый

Вширь и вдаль, заполнив весь окрест,

Празднует народ в городах и селах

Радостно кричат: «Христос Воскрес!»

По гостям идут в честь праздника Христова,

Сколько всюду милых лиц

Всех их ждет в честь праздника такого

Гора раскрашенных яиц.

20.4.91 г.

 

Локоны

Локоны, локоны, милые локоны,

Вы далеко от меня,

Ваши глаза, словно звезды далекие,

Светят порой среди дня.

Я вспоминаю тот день замечательный,

Взгляд твоих глаз озорных,

Очень насмешливых,

Очень внимательных

С букетом цветов полевых.

Мне жаль, что короткая встреча

Нас разлучила с тобой,

Я вспоминаю родное Поречье,

Голос твой милый, живой.

Локоны, локоны, милые локоны,

Вы словно краски зари,

Я вас люблю и дороги далекие

Мне не преграда в пути.

Я расцелую вас, милые локоны,

Нежно поглажу рукой.

И вновь мы пойдем по тропинке,

Протоптанной тихой вечерней порой.

22.12.91 г.

 

 

 

Вдова

 

Вечер. Топится камин.

Сидит на стуле перед ним

И смотрит на огонь вдова,

Горят неистово дрова.

Взгляд отрешенный и пустой,

Уставший взгляд и мириной

Видит в пламени она

Народ толпится у окна.

Раздолья миг, веселый смех,

Она целуется при всех,

С чубатым парнем молодым,

Стоит тростинкой перед ним.

Весь мир как праздник впереди,

И нет забот, все позади:

Кого любила – вот он тут,

Ее невестою зовут.

А он могучий, словно дуб,

По темю вьется буйный чуб.

Веселый, ласковый такой,

Зовет лебедушкой-женой.

Обнимет, ласково прижмет,

И сердце радостно замрет.

Как сладок, сладок мужской пот

В постели брачной.

Ждет, придет, настанет миг,

И детский крик заполнит мир.

Хоть он велик.

 

Вдова очнулась. Пустой дом.

И ветер стонет за окном,

Скребутся мыши в уголке.

С камина свет на потолке.

В вечернем сумраке сверчок

То затрещит, то вновь молчок.

Чуть-чуть просматривается печь.

Давно стоит. А что в ней печь?

Для кого? И для чего?

Дома нету никого,

Дети все по городам,

Муж бы был – да он уж там…

За оградой, под крестом

Спит давно спокойным сном.

Вздыхает горестно вдова,

Еще не колоты дрова,

Все сама да все сама.

А на дворе уже зима.

Забор свалился во дворе,

Упал сарайчик в сентябре,

Да что поделаешь – одна,

Все сама да все сама.

Быть может, летом как-нибудь

Приедут в гости кто-нибудь,

Сарай поправят и забор

И кое-где починят двор.

 

И снова мысли чередой

Пошли о жизни о былой.

Вот снова муж и дети все

Летом плещутся в реке.

Она в купальничке в одном

Бежит по пляжу босиком.

И муж бежит за ней босой,

Как дуб кудрявый, молодой,

Догнал и поднял, тащит в воду,

Шутя кричит: «Люби природу!»

Дети плещутся, визжат,

Поглядеть на них велят:

– Папа, глянь как я нырнул!

– Мама, глянь, а я плыву!

Виденья ходят чередой:

Вот дочь большая,

Сын большой.

Июль. В разгаре сенокос.

Еще роса, сверканье кос,

Как взмах покорной головой,

Трава ложится под косой.

Цветов душистый аромат,

Пчелы кружатся, жужжат,

Пахнет вянущей травой,

Летний полдень, жаркий зной.

Словно как богатыри

Идут рядами косари.

За ними тянутся валы

Свежескошенной травы.

 

Вдова тряхнула головой,

Сгоняя прочь видений рой.

Гора пылающих углей

Опять в камине перед ней.

Она нетвердою рукой

Угли мешает кочергой.

Говорит сама с собой:

«Плохо то, что дом пустой.

Кому нужна? Зачем живу?

Известно богу одному.

Может все же наконец

Возьмет к себе меня творец.

Да видно чем-то грешна я,

Раз отказался от меня».

С обидой губы подобрав,

С кочережкою в руках

Вдова вздремнула у тепла.

И вдруг увидела она,

Что дом весь полон от гостей,

Что сын с женою перед ней,

Что дочка с зятем за столом,

Внучат крикливых полон дом.

Спит с улыбкою вдова,

На грудь склонилась голова.

Счастливый сон, счастливый миг.

И муж седеющий стоит

Вполне здоровый и живой,

Седой качает головой.

Ты что же, мать! Довольно спать!

Гостей ведь надо угощать,

Они с дороги есть хотят,

Накорми скорей внучат.

А для взрослых про запас

Может есть чего у нас?

Ведь поди не только щи,

Что ж давай на стол тащи.

Вдова с радости такой

Встрепенулась всей душой,

Вмиг проснулась – вот те на,

Дом пустой и темнота.

Осенив себя перстом,

Вдова шепчет: «Вот так сон!

Все как будто наяву,

Видно скоро я помру».

Кряхтя со стула поднялась.

Закрыв каминную трубу,

Пошла на койку, что в углу.

22.12.1990 г.

 

 

 

Солдатская память

Вы помните, солдаты, как когда-то,

Данники военных грозных лет,

Молодые, сильные ребята,

Первый бой и злой от пуль привет?

Помните траншеи и окопы,

Блиндажи и доты на пути,

Проволок колючих переплеты,

И под ними надо проползти?

Помните на слух снаряд летящий?

Будет недолет иль перелет,

А вот этот режущий, сверлящий,

Непременно рядом упадет.

Помните, как пули, пролетая,

То свистят, а то поют сверчком?

Ну, а та смертельная, сквозная,

Как обычно, поразит молчком.

Помните воздушный бой неравный?

Миссер как привязанный к хвосту,

Зонкерс крестокрылый, гость незваный,

Как свеча пылает на лету.

Вы помните, танкисты, как в атаку

Лавины танков друг на друга шли?

Черный дым стелился спозаранку,

Не видно было неба и земли.

Танк на танк, броня в броню

Таранят, мнут, корежат и из пушек бьют.

Слава богу, если в танке ранят,

Если нет, то заживо сожгут.

Вы помните, матросы, даль морскую,

Корабли, идущие ко дну?

Помните тревогу боевую,

Что звучала десять раз на дню?

Память воскрешает то, что было,

Дни боев, селенья на пути.

Столько лет, а сердце не остыло,

Так же загорается в груди.

И напрасно молодые люди,

Зло смеясь, глядят на стариков,

Им победу не принес на блюде

Ни один из тысячи богов.

15.5.91 г.

 

Волк

(басня)

В большом лесу среди зверей

Жил волк с волчицею своей.

Согласно хитрой, злой натуре,

Всегда ходил в овечьей шкуре.

Он был хозяином тех мест,

А вину кого он съест

Относил на счет осла,

На лосей иль на козла.

И в лесу пополз слушок,

Что не овца это – волк,

Что заводит шуры-муры,

Что с лосей дерет три шкуры.

Рассуди, разрядили,

На суд волка притащили.

Судья старый ветеран,

Мудрый, опытный баран.

Приказал с леса убрать

И немедля в степь сослать.

Пусть сайгаков там пасет,

Этим пользу принесет,

Для волка пусть будет мука,

И другим волкам наука.

Волк ушел с лесистых мест

И теперь сайгаков ест.

И у нас среди народа

Много волчьего есть сброда.

16.5.91 г.

 

 

Двое

 

Меж собою за столом

О жизни спорили вдвоем

Два соседа на досуге,

Разговор шел друг о друге.

– Вот ты, Коля, как живешь?

Что увидишь, то и прешь,

Что ни попадя воруешь,

Даже водочкой торгуешь.

Для тебя ничто не свято,

Обманул родного брата.

Где же совесть, где же честь?

Ведь на свете правда есть.

С улыбкой сытой и хмельной

Николай сказал:

– Постой. Ты гляди кто как живет,

Кто что есть и кто что пьет.

Ты, Василий, любишь правду.

И спасибо за награду.

Правда что тебе дала?

Нищету и массу зла.

И спасибом – сыт не будешь,

Не оденешь, не обуешь.

Просто так, лишь пустой звук.

Вот и ешь ты с квасом лук.

А я ем икру и мясо,

На полах лежат паласы,

На стенах висят ковры.

Я живу не то, что ты.

Есть шампанское и водка,

Есть лосось и есть селедка,

Есть балык и есть рулет,

Извини, что правды нет.

– Да! – сказал Василий хмуро.

– Николай, ты просто шкура.

Ведь балык не все едали,

Даже слыхом не слыхали,

А ты жрешь один балык.

Как не совестно, мужик!

Долго спорили соседи,

Кто был прав, кто виноват.

Может Вася, может Коля,

Может Венька – Генкин брат.

2.7.91 г.

 

 

Здравствуй осень

В огородах багровеют

Гроздья у калин.

Закурлыкал в поднебесье

Журавлиный клин.

Расплескалось бабье лето

Синевой небес,

В многокрасье разоделся

Придорожный лес.

Лето быстро пролетело,

Как единый миг,

Глядь, рябина, как невеста,

У крыльца стоит.

Застыдилась и зардела

Стоя у крыльца,

Разрядилась, разоделась,

Как для молодца.

Молодец, морозец ясный

В щечку целовал,

Потому-то куст рябины

Жаром запылал.

Прощай, лето! Здравствуй, осень,

Дивная пора!

Птичьи крики звук доносит

С самого утра.

Улетают птичьи стаи,

Торопясь на юг,

С высоты мне прокричали:

До свиданья, друг!

13.8.91 г.

 

Таблица Пифагора

Гуляет у забора

Таблица Пифагора,

Рядом с ней компания –

Все знаки препинания.

Им ведь надоело

Всем гулять без дела.

Лишь в сторонке косо

Смотрит знак вопроса.

Ждут, когда же в первый класс

Придут дети в первый раз,

Чтоб им поклониться,

С ними подружиться

И по дружбе рассказать

Сколько будет пятью пять,

Сколько будет семью семь,

Чтоб понятно было всем.

Все расскажет скоро

Таблица Пифагора.

Один знак вопроса

Стоит и смотрит косо.

У него сомнение

На каждое решение.

В конце слова коль стоит,

Сомневаться всем велит.

Кто не подчиняется –

Всегда ошибается.

Но встречать, ребята, будет

В классе вас большущий знак,

Восклицательный, веселый,

Настоящий здоровяк.

Двери школьные открылись

Видно их из далека,

Для вас классы нарядились

И ждут первого звонка.

18.8.91

 

Муза

Подружка ласковых ночей

Ко мне в тиши ночной приходит,

Поет, как майский соловей,

Чарует, манит и уводит.

И, околдованный тобой,

Я ухожу в леса и степи,

Искать любовь на белом свете,

Тропинку к женщине простой.

Иду искать слова-алмазы,

Что вставить их в стихи, рассказы.

Пусть сверкают и горят,

В стихах о вечном говорят.

10.9.91

 

Когда закончилась война

Когда закончилась война,

Столь было радости и горя,

И смех сквозь слезы поневоле,

Когда закончилась война.

Когда закончилась война,

Пришли бойцы к родной сторонке.

Но шли по почте похоронки,

Когда закончилась война.

Когда закончилась война,

Своих мужей все ждали вдовы,

Готовя ласки, как обновы,

Когда закончилась война.

Когда закончилась война,

Ее конца все люди ждали,

И раздала страна медали,

Кому посмертно, ордена,

Когда закончилась война.

Когда закончилась война,

В честь павших встали обелиски.

В последней воинской прописке

На стелах их имена,

Когда закончилась война.

Когда закончилась война,

И постарели ветераны,

Но до сих пор сочатся раны

Да болью крючит иногда,

Когда закончилась война.

Когда закончилась война,

Столь было радости и горя,

И смех сквозь слезы поневоле,

Когда закончилась война.

19.9.91.

 

Майская ночь

Ветер тихий,

Ласковый шелестит листвой.

Мы сидим на бревнышке

Рядышком с тобой.

Вечер словно сказочный,

Колдовская тишь,

Озорно, загадочно

На меня глядишь.

Посидим, любимая,

Я тебе спою

Под гитару милую

Про любовь свою.

Тихо луна светится,

Россыпь ярких звезд,

Как шатер, развесились

Ветки у берез.

Ты как будто фея –

Глаз отвести невмочь.

Колдовское время,

Колдовская ночь.

Мы сидим на бревнышке

Рядышком с тобой,

Песня тихо льется

В тишине ночной.

25.9.91

 

Лес в октябре

Лист ржавый, палый под ногой,

Некрасочный, невзрачный,

Шуршит полуденной порой,

И лес стоит прозрачный.

Весь лес как будто поредел,

Листва осенняя опала.

Он опустился, погрустнел,

Листвой не шепчет, как бывало.

Стоит глухая тишина,

Промозглый воздух, в лесу сырость.

Бегут над лесом облака,

В них солнце спряталось, закрылось.

Не слышно птиц в лесу пустом,

В нем все живое затаилось.

И лес уснул осенним сном,

Предзимье наземь опустилось.

15.10.91

 

Дорога жизни

Дорога жизни с детства нас ведет,

Нас ждут в пути надежды и тревоги.

По ней порой так тяжело идти,

И очень жаль, что нет назад дороги.

А хочется порой вернуться вспять

И заново начать свой путь спокойно.

Чтоб проблем и бед не знать,

Пройти свой путь счастливо и достойно.

Но нет, нельзя. Назад не повернешь.

Твой путь уже судьбою предназначен.

Не знаешь сам, куда же ты придешь,

Ведь жизни путь на карте не означен.

Вот и идешь: дорога, тупики,

Канавы, кочки, рытвины да ямы,

Болота, топи – вроде не пройти,

А ты идешь – вперед идешь упрямо.

Там впереди сквозь частый бурелом

Мерещится нам ровная дорога –

Та часть пути, к которой все идем

Ведущая от отчего порога.

18.10.91

 

Родительский дом

Родительский дом,

Родительский дом:

Скамья, палисад и цветы,

Где прячется детство

За каждым углом

И снятся прекрасные сны.

Родительский дом,

Родительский дом:

Русская печка в углу.

Родительский дом,

Где стоит под окном

Черемуха в белом цвету.

Родительский дом,

Родительский дом,

Родная моя сторона,

Родительский дом,

Где все мило кругом

И детство глядит из окна.

Родительский дом,

Родительский дом,

Поет на скворечне скворец,

Родительский дом,

С покосившим углом

Лучше, чем царский дворец.

24.10.91.

 

Ледостав

Река дымится от мороза,

Над нею стелется туман,

Плывет по речке прямо-косо

Льдин бесконечный караван.

Что ни день мороз крепчает,

Покрылись заводи ледком,

Рыбак рисковый проверяет

Его на прочность топором.

Куда идешь, рыбак, не глядя,

Ведь по реке шуга идет,

Но обухом заядлый дядя

Пробует некрепкий лед.

Знать невмочь ему, сердяге,

Окунька скорей поймать,

Горемыки, бедолаги

Рыбаки, ядрена мать.

Завтра утром река встанет,

Видно даже за версту,

Льдины тихо проплывают

Рядом новые растут.

13.11.91

 

Вертихост

Вертихост, Вертихост

Здесь то снег, то мороз,

Голубые таежные дали,

Здесь течет река Обь.

И ее берега тут немало

Судов повидали.

Вертихост – городок,

К нему нету дорог,

Самолеты одни лишь летают.

И лишь летней порой

По дороге речной

К нам суда пристают, отдыхают.

Вертихост, Вертихост –

Мир рыбацких утех

И охотничьей страсти приволье.

Не поймать на уху

Просто кажется грех

Для любителей лона раздолья.

Только здесь комары,

Только здесь мошкара,

Труд тяжелый, особенно летом.

Ну а если когда

Наступает зима,

То здесь холодно в шубе при этом.

Вертихост – городок

Люд здесь с разных сторон,

Кто пришел, кто приплыл, прилетели.

Обрели здесь покой,

Им не нужен перрон

И на вечную вечность остались.

14.11.91 г.

 

Нелепица

Нелепица, нелепица,

Что-то жизнь не лепится,

Не клеится, не вяжется,

Больно трудной кажется.

Ведь земля-то крутится,

Ведь земля-то вертится.

Может, радость поздняя

Нам с тобою встретится.

Может, все развеется,

Может, все забудется,

Само собою склеится,

Само собою сбудется.

Может, все наладится,

Может, все устроится,

Вишня в цвет нарядится,

Сердце успокоится.

Видно, жизнь как лестница,

Надо все сначала,

Чтобы та нелепица

Нас не повстречала.

16.11.91 г.

 

 

Годы-птицы

Годы-тройки, годы-птицы,

Друг за другом чередой

Вдаль промчались вереницей,

И не скажешь им: «Постой!»

Гей вы, тройки удалые,

Годы прежние мои

Воротись ко мне, родные,

Снова вдаль помчимся мы.

Мимо мчатся годы-птицы,

Только слышен стук копыт,

Мимо мчатся вереницей,

Глядь, последняя летит.

На последней – седок – время

Режет круп коней с плеча,

Чтоб быстрее мчались кони,

Слышен посвист лишь бича.

Вдаль промчались кони-птицы

По дороге, не догнать,

Видно надо под рябину

Иль под яблоню лечь спать.

17.11.91

 

Горечь

С Новым годом,

С днем рожденья

Поздравляю, брат, тебя,

Но подарка, к сожаленью,

Нет на память у меня.

Может, только булку хлеба

Я смогу лишь подарить –

Иль картошки для обеда,

Чтобы смог ты суп сварить.

Цены стали в магазинах.

Как посмотришь – с ног валят.

И застойный тот период

По неволе вспомнишь, брат.

Масло, крупы, макароны,

Мясо, сыр и ветчина –

Было все на полках полных,

Но не в бочках безо дна.

Зато, миленький братишка,

Что ни попадя болтай,

Не как раньше из-под тишка,

А в открытою ругай.

Знай ори что было мочи

Из последних своих сил.

Не беда, что есть ты хочешь,

Зато душу облегчил.

Вот так, брат, я поздравляю

С днем рожденья тебя.

Выпьем, брат, стаканчик чаю

Вместо крепкого вина.

18.11.91

 

Лунные грезы

Мирно спит село родное

Летней ночью под луной,

Пахнет сеном и покоем,

И романтикой ночной.

Полутени, полузвуки,

Полушепот ярких звезд,

Лунный свет льет нам на руки

Водопад неясных грез.

Там, в далеком мирозданье,

Так же около крыльца,

В томном, тихом ожиданьи,

Кто-то смотрит в небеса.

Может, даже наши взоры

И встречаются порой,

Да меж звездные просторы

Разделили нас с тобой.

Сколько тех парсеков звездных

Нам с тобой ни пролететь,

Только разум разве сможет

Этот путь преодолеть.

Что ж, межзвездный небожитель,

Шлю тебе земной привет.

Придет время для открытий

В сообщении планет.

Ну, пока, еще друг к другу

В гости нам не долететь,

Ты – оттуда, я – отсюда

Будем на небо смотреть.

20.11.91.

 

За синей птицей

Запорошена, запорошена,

Путь-дороженька моя брошена.

Я по ней ходил прямо из дома,

Все извилины знаю издавна.

Я ушел по ней в даль далекую,

Бросил дом родной, рожь высокую,

Поманила даль за границею,

Показалась мне синей птицею.

Я хотел поймать ее, выследить,

Да не мне видать птицу высмотреть.

Много лет прошло как полмесяца,

А мое село все мерещится.

Вижу сад густой и околицу,

Вижу дом родной, колоколицу,

За граница вам – не родная мать,

Синей птицы нам не дано поймать.

Душа в край родной так и просится,

В дом родимый свой переносится.

Я приду опять через сто дорог,

Как родную мать обниму порог.

22.11.91

 

Перед новым годом

С севера мчатся на белых конях

Снегурочка с Дедом в нарядных санях,

Мчатся, как ветер, боясь опоздать,

Чтобы ребятам подарки раздать.

Стоя в санях, погоняют коней,

Мчатся они все быстрей и быстрей.

Ни ветер, ни буря, ни дождь, ни пурга

Их не задержит нигде никогда.

Вот уже слышится топот коней,

Надо кружить хоровод поскорей.

Всем нам под елочкой петь и плясать,

Деда Мороза и внучку встречать.

Здравствуйте скажем мы, Дедка Мороз,

Ты по пути к нам наверно замерз,

Погрейся чуть-чуть, поводи хоровод,

А внучка про елочку нам запоет.

И мы запоем, и пойдем в хоровод

С песней веселой встречать Новый год.

24.11.91

 

Ночь в декабре

Поседели от мороза ели,

Пихты и сосна,

Раскудрявилась береза

Возле дома у окна.

Ветки инеем покрылись,

Вниз свисают бахромой

И сверкают малахитом

Звездной ночью под луной.

Словно в сказке в сонном царстве

Ярко светится луна.

В лунном призрачном пространстве

Лишь мороз и тишина.

Все в природе затаилось,

Ведь мороз до сорока,

Заиграла, заискрилась

Пыль с морозного с куста.

Чуть шагни к большому дубу,

Оставляя четкий след,

Запоет на всю округу

Под ногами мерзлый снег.

Декабрь 1991 г.

 

Газете

Ты родилась в тяжелый год,

Страна с фашизмом воевала,

Ты поднялась, пошла вперед

На шквал каленого металла.

Своей печатною строкой

Ты, как штыком, врагов разила,

Кто друг, кто недруг, кто герой

Всегда народу говорила.

Прошли года – десятки лет,

Ты возмужала и окрепла,

Сдала в архив свой партбилет,

Чтоб перед ним не раболепла.

Настало время перемен

Крепись, газетная страница,

Ни перед кем не гни колен

И будь свободной, словно птица.

Живи, газета, и воюй,

Громи неправых и ленивых,

Шути и пой, и не горюй,

И не гони стихов красивых.

23.1.92 г.

 

Ночной привал

Тьма. Костер горит ночной,

Искры рвутся в поднебесье,

Россыпь звезд над головой,

В них созвездий перекрестья.

Поет гитара у костра,

Льет в ночь чарующие звуки,

Стоит ночная тишина,

Да филин гукает от скуки.

Поет гитара про любовь,

Про дом, про дальние дороги,

Про ночь, походный дым костров

И про натруженные ноги.

Круг ребят возле костра

Сидят, лежат и тихо дремлют,

А завтра снова в путь с утра

Пойдут пешком туристским следом.

Надев на плечи рюкзаки,

Встряхнувшись телом ради пробы,

Полезут в горы вновь они

Или в какие-то трущобы.

8.2.92 г.

 

В день рождения

дочке Леночке

Еще не осень для тебя,

И на дворе еще не вечер.

Душой, как прежде, молода,

И август твой пусть будет вечен.

Пускай бегут за днями дни,

Твое ликует бабье лето,

Пусть будут счастливы они.

Как в этот праздник, разодеты.

Твою тоску, твою печаль,

Твои страданья, огорченья

Пусть вольный ветер умчит вдаль,

Оставит лишь твое стремленье.

Твоя летняя звезда

Еще горит, не закатилась,

Беги скорей, беги туда,

Где солнце счастья появилось.

Лови скорей, не упускай

Свою мечту, свою жар-птицу,

А то глядишь – придет январь

Закроет жизни страницу.

Желаю счастья и добра,

И всевозможного веселья.

Пляши и пой хоть до утра

На это праздник – день рожденья.

23.2.92 г.

 

Ива

Что стоишь как золушка,

Ивушка моя,

Наклоня головушку

На исходе дня.

Веточки развесила

В отраженье вод,

Знать тебе не весело,

В жизни не везет.

Там за речкой быстрою

Тополь-богатырь

Землю пухом выстелил

И к себе манит.

Правый берег, левый берег,

Ты на левом берегу,

А на правом пух свой стелет

Стройный тополь на лугу.

Как бы тебе, ивушка,

К тополю прийти,

У него под крылышком

Вместе с ним расти.

Да меж вами речка

Быстрая течет,

Даже ни словечка

Молвить не дает.

Левый берег, правый берег

Не сойдутся никогда.

Понапрасну тополь

Стелет пух на ближние луга.

Потому и грустная

У воды стоит,

Словно девка русская,

За реку глядит.

Но порою слышится

Нежный шепоток,

И дрожит, колышется

На тебе листок.

7.3.92 г.

 

Дубовая роща

Дубовая роща, дубовая роща,

Дубовая роща весной,

Дубовая роща под ветром полощет,

Свой лист расправляя резной.

Лесная избушка стара, как старушка,

И лес весь в зеленом дыму.

Несется с опушки, с дубовой верхушки

Кукушкино пенье: ку-ку.

Тропинка лесная то вьется, петляя,

То в даль убегает стрелой,

А сбоку тропинки трава молодая

И высится роща стеной.

Кругом птичьи трели и разные звуки -

Мелодия пышных лесов,

Скворцы к нам вернулись на Русь,

Прилетели, чтоб вырастить милых птенцов.

Дубовая роща, дубовая роща,

Дубовая роща весной.

Резные листочки под ветром полощет,

Над ней небосвод голубой.

14.3.92 г.

 

Мечта

Где за речкой быстрою

Городок стоит

Дом большущий выстрою,

Пусть на мир глядит.

Светлыми окошками

Смотрит с бугорка,

Как вдали над рощами

Ходят облака.

Сад вишневый, яблони

По весне цветут,

И цветы нарядные

По окном растут.

Палисад решетчатый,

Кипень алых роз,

Я с тобой обвенчанный

Навсегда всерьез.

У двора скамеечка -

Рядом ты и я.

Посидим маленечко

На исходе дня.

16.3.92 г.

 

Сумерки вечерние

Мягкой синевой

Скрыли даль весеннюю

Тайоной темнотой.

По земле торжественно

Тишина идет,

Про любовь божественно

Соловей поет.

Трели с переливами

Льет шельмец в тиши,

Мы сидим, родимые,

Рядом ни души.

 

Неужто

Неужто я как будто не любил,

Неужто я не чувствовал отрады,

Неужто я давно уж позабыл

И нежность губ, и запахи помады.

Неужто я грудей не ощущал

И твоего пружинистого тела,

Неужто я любви не повстречал,

А жизнь, увы, промчалась, пролетела.

Неужто я давным-давно старик,

Мой взор не ищет больше милых женщин

Неужто я уж к этому привык,

Что кровь стоит, и сердце не трепещет.

Да, милый друг, такое бытие,

Для нас с тобой давно промчалось время.

Оно сказало каждому свое,

Кому любовь, кому мечтать теперь.

Как страшно нам порою, старикам,

Что жизнь прошла, а мы еще не жили.

Как будто год прошел по вечерам,

Любили нас, и мы подруг любили.

17.3.92 г.

 

Нежданно негаданная встреча

Нежданно и негаданно

Тебя я повстречал,

Радость несказанную

С тобою обвенчал.

Сколько слов несказанных

Ждут нас впереди,

Сколько неразгаданных

Тайн у нас в пути.

Сколько зорь малиновых

С утренней росой

На кустах рябиновых

Встретим мы с тобой.

Сколько звезд мерцающих

У ночных костров,

Ждет с тобой – товарищем,

Таинство миров.

Снова будто в юности

Мы с тобой вдвоем,

Говоря про глупости,

Рядышком пойдем.

16.5.92 г.

 

 

Родительский дом

Родительский дом,

Родительский дом –

Родная моя сторона,

Где прячется память

За каждым углом

И детство глядит из окна.

Родительский дом,

Родительский дом,

Где летом поют соловьи.

Родительский дом,

Палисад под окном

И юные годы мои.

Родительский дом,

Родительский дом –

Любимые сердцу места,

Родительский дом,

Каланча над селом

Крест высоко вознесла.

Родительский дом –

Под небесным шатром

Вдаль убегает Сура.

Родительский дом

Говорит о былом

Ночью порой до утра.

21.6.92 г.

 

 

Силуэт

Горит за рекой золотой огонек,

Скрылся в ночи небольшой хуторок

В том хуторке вижу я сквозь окно

Твой  силуэт как в беззвучном кино.

Время давно уже за полночь мчит,

Твой силуэт все молчит и молчит

Ходит и ходит то взад, то вперед

Видно волнуется, милого ждет

То руки заломит, то тяжко вздохнет.

Где же твой милый? Чего не идет?

А милый стоит уж давно под окном,

Любуется этим бесплатным кино.

В окно постучал, ты спросила: Кто там?

И твой силуэт вдруг метнулся к дверям,

 Дверь мне открыла, сказала любя:

«Где же ты был? Я не сплю без тебя».

Я засмеялся и обнял в ответ

Был я в кино, твой смотрел силуэт.

Вскоре погас в хуторке огонек

В домике том у развилки дорог.

9.7.92 г.

 

Гимн Красному Яру

Стоит, красуясь над Сурою,

Покрытый лесом Красный Яр.

Величья полон и покоя,

Источая летний жар.

Яр отвесною стеною

Спадает вниз – в зеркалье вод.

Проходит солнце чередою,

Любуясь им из года в год.

Сура любимою невестой

Сменяет свой игривый бег,

Ласкает Яр волною нежной

Давным-давно уж много лет.

Река как будто оробела,

И, восхищения полна,

Течет чуть слышно и несмело,

Насквозь прозрачна и чиста.

А яр, раскинув плечи-кручи,

Глядит в окрестные леса,

Как витязь статный и могучий,

Стеной вознесся из песка.

С его вершины путник рьяный

Далеко видит весь окрест:

Дорогу, села, лес кудрявый,

прекрасный пляж и тихий лес.

28.6.92 г.

 

Я живу в Порецком

Здравствуй, мое детство,

Милое село!

Здесь у нас в Порецком,

Как всегда, тепло.

Солнышко смеется,

Соловей поет.

Кто ушел – вернется

И назад придет.

За Сурой – дубравы

Шелестят листвой

Светлые поляны,

Край любимый мой.

Я живу в Порецком,

Адрес мой простой,

В домике простецком

Над рекой Сурой.

Солнышко смеется,

Соловей поет.

Песня вдаль несется,

Сердце так и мрет.

Я живу в Порецком,

К счастью своему,

Видно своим сердцем

Я прирос к нему.

Никогда не брошу

Я свое село.

В дождь, в пургу, в порошу

Мне оно мило.

24.7.92 г.

 

Нежданно негаданная встреча

Нежданно и негаданно

Тебя я повстречал,

Радость несказанную

С тобою обвенчал.

Сколько слов несказанных

Ждут нас впереди,

Сколько неразгаданных

Тайн у нас в пути.

Сколько зорь малиновых

С утренней росой

На кустах рябиновых

Встретим мы с тобой.

Сколько звезд мерцающих

У ночных костров,

Ждет с тобой – товарищем,

Таинство миров.

Снова будто в юности

Мы с тобой вдвоем,

Говоря про глупости,

Рядышком пойдем.

16.5.92 г.

 

 

Родительский дом

Родительский дом,

Родительский дом –

Родная моя сторона,

Где прячется память

За каждым углом

И детство глядит из окна.

Родительский дом,

Родительский дом,

Где летом поют соловьи.

Родительский дом,

Палисад под окном

И юные годы мои.

Родительский дом,

Родительский дом –

Любимые сердцу места,

Родительский дом,

Каланча над селом

Крест высоко вознесла.

Родительский дом –

Под небесным шатром

Вдаль убегает Сура.

Родительский дом

Говорит о былом

Ночью порой до утра.

21.6.92 г.

 

Силуэт

Горит за рекой золотой огонек,

Скрылся в ночи небольшой хуторок

В том хуторке вижу я сквозь окно

Твой  силуэт как в беззвучном кино.

Время давно уже за полночь мчит,

Твой силуэт все молчит и молчит

Ходит и ходит то взад, то вперед

Видно волнуется, милого ждет

То руки заломит, то тяжко вздохнет.

Где же твой милый? Чего не идет?

А милый стоит уж давно под окном,

Любуется этим бесплатным кино.

В окно постучал, ты спросила: Кто там?

И твой силуэт вдруг метнулся к дверям,

 Дверь мне открыла, сказала любя:

«Где же ты был? Я не сплю без тебя».

Я засмеялся и обнял в ответ

Был я в кино, твой смотрел силуэт.

Вскоре погас в хуторке огонек

В домике том у развилки дорог.

9.7.92 г.

 

Гимн Красному Яру

Стоит, красуясь над Сурою,

Покрытый лесом Красный Яр.

Величья полон и покоя,

Источая летний жар.

Яр отвесною стеною

Спадает вниз – в зеркалье вод.

Проходит солнце чередою,

Любуясь им из года в год.

Сура любимою невестой

Сменяет свой игривый бег,

Ласкает Яр волною нежной

Давным-давно уж много лет.

Река как будто оробела,

И, восхищения полна,

Течет чуть слышно и несмело,

Насквозь прозрачна и чиста.

А яр, раскинув плечи-кручи,

Глядит в окрестные леса,

Как витязь статный и могучий,

Стеной вознесся из песка.

С его вершины путник рьяный

Далеко видит весь окрест:

Дорогу, села, лес кудрявый,

прекрасный пляж и тихий лес.

28.6.92 г.

 

Я живу в Порецком

Здравствуй, мое детство,

Милое село!

Здесь у нас в Порецком,

Как всегда, тепло.

Солнышко смеется,

Соловей поет.

Кто ушел – вернется

И назад придет.

За Сурой – дубравы

Шелестят листвой

Светлые поляны,

Край любимый мой.

Я живу в Порецком,

Адрес мой простой,

В домике простецком

Над рекой Сурой.

Солнышко смеется,

Соловей поет.

Песня вдаль несется,

Сердце так и мрет.

Я живу в Порецком,

К счастью своему,

Видно своим сердцем

Я прирос к нему.

Никогда не брошу

Я свое село.

В дождь, в пургу, в порошу

Мне оно мило.

24.7.92 г.

 

Накануне

Я возьму некупейный билет,

Унесет меня жизнь, как тачанка.

Я вернусь через несколько лет,

Только жди ты меня, поречанка.

Буду помнить улыбку твою

И прощальные горькие слезы.

Верь мне, милая, вновь я приду,

Не смотря на дожди и морозы.

Я приеду из дальних краев,

Обниму тебя крепко и нежно.

Вновь почувствую запах волос,

Скажу, здравствуй, печаль и надежда.

Буду верен тебе до конца,

Не грусти же в разлуке, славянка.

Мы простимся с тобой у крыльца,

Жди меня, я вернусь, поречанка.

        18.08.92.

 

ДА!

Перестроилась страна

Из куля в рогожу,

Грош хрен Америка дала,

Чтоб прикрыли кожу.

Захлестнул людей труда

Голод всенародный.

Народ плачет. Не беда.

Он теперь свободный.

Нет работы, нет еды.

Полная свобода.

Постаралися чины

В благо народа.

Что творится – не поймешь.

Наши воротилы

Продают всего за грош

Южные Курилы.

Сахалинский шельф давно

Привлекает янков.

Продадим давай его,

Жизнь начнем с изнанки.

Поразделим - продадим,

Если разойдемся.

Что продали - проедим,

В батраки наймемся.

24.8.92 г.

 

Конец августа

Поспели яблоки в садах,

День ото дня трава буреет,

Солома свежая в полях

Под солнышком желтеет.

Еще порой стоит теплынь,

Но в ней какая-то усталость,

И только взгляд в округу кинь:

Увидишь – осень показалась,

Глядит сквозь утренний туман,

Глядит через грибные росы

И скоро листьев карнавал

Закружат в танце у березы.

Еще на грядах лук, чеснок,

Еще не выкопан картофель.

И очень мал остался срок,

Чтоб все убрать и встретить осень.

Уже в полях, как и в лесах,

Во всю пирует бабье лето,

А паутина в проводах –

Мороза первая примета.

31.8.92 г.

 

Утро на озере

Опустились на воду

Отблески зари,

Распустила лилия

Лепестки свои.

Белая красавица

В отраженье вод,

Словно лебедь глянется,

По заре плывет.

Встало утро красное,

Звонких птичек трель,

Прогоняют наскоро

Прочь ночную тень.

Озеро как зеркало,

Утренняя тишь.

Лишь о чем-то с вербами

Шепчется камыш.

Только рыбки плещутся,

Разводя круги.

Да порой мерещатся

Мне их плавники.

12.9.92 г.

 

Беженец

Гонимый ветром и судьбой,

Влачился  странник по дороге.

От слез не видя пред собой,

Куда ступают его ноги.

Изгнанник с собственной земли

Войной кровавой, беспощадной,

В тоске проводит дни свои,

В дороге дальней, непроглядной.

 Он бросил собственный очаг,

Бежал в неведомые дали.

Ближайший друг ему стал враг,

Забыв все правила морали.

Согнулся он от тяжких дум:

Зачем война, зачем насилье.

Грохочет взрывами страна,

И слезы душат от бессилья.

Ты где, беглец, найдешь приют?

Кто дверь откроет пред тобою,

Кусок из милости подаст,

Тебя оденет и умоет?

        26.09.92 г.

     

Ночь в октябре

Темень. Зги не видно ночью.

Только ветер злой стучит.

То завоет вдруг по-волчьи,

 То застонет, то молчит.

Сырость, грязь и как из сита 

Дождик сыплется с небес.

Все ночною мглой покрыто,

Дом, поля, река и лес.

Глаз коли, все как в чернилах,

Льется дождь за воротник.

Сыплет нам с небес постылых,

Душу, сердце холодит.

Будто в мире не бывало

Солнца, лета и тепла.

Ночь весь мир завоевала,

В октябре с дождем пришла. 

Заполошный крик грачиный

Слышен где-то в высоте.

Крыльев посвист торопливый,

В той кромешной темноте.

Видно снег торопит стаи,

Стала мачехой земля.

Даже ночью улетают,

Птицы в теплые края.

Скособочившись, согнувшись,

Проклиная дождь и грязь,

Не однажды спотыкнувшись,

Шагает путник торопясь.

       2.10.92 г.

   

Счастливого пути

Счастливого пути, настал наш час разлуки.

Счастливого пути и до свиданья, друг.

Целую я твои протянутые руки.

Признания в любви летят с дрожащих губ.

Счастливого пути, пусть скатертью дорога.

Счастливого пути, меня не забывай.

Последний миг, мы постоим немного

И я скажу тебе: «Любимая, прощай!»

Ночь. Перрон. Вокзал. Луна на небосводе.

Ты смотришь на меня в вагонное стекло.

Тревога и печаль стоят в самой природе.

Счастливого пути, чтоб в жизни повезло.

Вот тронулся состав, ты машешь мне рукою.

И я кричу тебе последнее: «Прости!»

Дорога вдаль бежит, вся жизнь перед тобою,

Счастливого пути, счастливого пути!

        10.08.92 г.

 

Жене

Как мне выразить слова,

Тебя поздравить с днем рожденья?

Моя пустая голова

В ней нет ни капли вдохновенья.

Но все ж скажу тебе всерьез,

Что надо жить, и прочь печали,

Побольше смеха, меньше слез,

И жизнь пойдет как и вначале.

Живи на благо всей семье

Лет до ста и даже больше,

Ходи хозяйкой по стране,

Гляди на мир как можно дольше.

Меня люби, детей своих,

Внучат, людей, родных и близких.

Пусть мой тебе послужит стих

Проводником в дорогах склизких.

19.10.92 г.

 

 

Позднее раскаяние

Ты прости, моя старушка,

Когда был с тобой не прав,

Где стоит наша избушка,

Покосившись на углах.

Иногда неправым словом

Обижал тебя не раз.

То смешным, порой суровым

Домочадцам напоказ.

Нет уже тебя, старушка,

В мир иной ушла давно,

Но еще твоя подушка

Бережет твое тепло.

Сколько раз ты доверяла

Той подушке свой секрет,

Вместе с ней переживала,

Когда дома меня нет.

И до сей поры я помню

Твой печальный, нежный взгляд,

Если вдруг мне станет больно,

Или люди что твердят.

Был не ласков в твою бытность

И далекой той порой,

Отдавал любовь я, пылкость

Жизни молодой, иной.

Спит в земле моя старушка,

Ей теперь не до меня.

Покосившая избушка

Грустно смотрит в три окна.

21.11.92 г.

 

Станция назначения

До свиданья, люди, до свиданья,

До свиданья, милые друзья,

Пробил час, настало расставанье,

Дальше ехать с вами мне нельзя.

До свиданья, люди, до свиданья,

Не забудьте, я вас попрошу,

Обо мне свои воспоминанья,

Я на этой станции схожу.

До свиданья, люди, до свиданья,

Дайте вас незримо обниму,

Пожелаю счастья на прощанье,

Ваши руки ласково пожму.

До свиданья, люди, до свиданья,

Я сошел, и тронулся вагон.

Вы помчались мерить расстоянья,

Я остался и пустой перрон.

Жизнь, как поезд, мчится, словно птица,

Не дано ее затормозить,

Нам пора уже проститься:

Мой вокзал, и мне пора сходить.

Может быть нечаянные встречи

Скрасят мне оставшуюся жизнь.

О делах прошедших наши речи

Мою память будут ворошить.

26.11.92 г.

 

Не хочу торопиться домой

На земле мы в гостях, говорят,

А за облаком дом наш родной,

Пускай боги за это простят,

Не хочу торопиться домой.

Я хочу походить по земле,

Покуражиться вместе с друзьями

И на огненно-рыжей заре

Посидеть у костра с рыбаками.

Я хочу, чтобы пел соловей

Про любовь в тишине вечерами,

Я хочу, чтобы тысячи дней

Слышал песню про эту с гостями.

Пускай здесь на земле невпротык,

Голод, холод, нужда во все щели,

Только к этому я уже привык,

Мне дороже в апреле капели.

На земле мы в гостях, говорят,

А за облаком дом наш родной,

Пускай боги за это простят,

Но земле я совсем не чужой.

27.11.92 г.

 

 

Незабываемое

Мы простились с тобой

От села за версту.

За рекой угасал чудный вечер.

 Мы стояли вдвоем на широком мосту

И шептали друг другу: до встречи.

Мы не знали тогда, что промчатся года

Прежде, чем встретимся снова.

Я в другую влюблюсь и на ней поженюсь,

И ты тоже полюбишь другого.

Много лет, много зим, пронеслось без следа

Наши лица покрыли морщины,

Словно спелый ковыль в волосах седина

Время, годы ссутулили спины.

Вот мы снова вдвоем на широком мосту

Вспоминаем прощальный тот вечер

И как будто бы встарь, вспомнив юность свою,

Прошептали друг другу: до встречи.

Вечер чудный такой, и заря словно жар

Тихо тает за речкой над лесом,

А в душе, как тогда, снова вспыхнул пожар,

Словно хворост сухой знойным летом.

19.12.92 г.

 

Ровно в двенадцать

Когда стрелки часов на нуле

И еще не начался отсчет

Я желаю, чтоб каждой семье

Мир и счастье принес Новый год.

Вот уже он шагнул на порог,

Что ж, поднимем бокалы с вином,

Здравствуй, Новый непрожитый год,

Мы с тобою по жизни пойдет.

Что за счастье принес покажи,

Ведь оно словно сдобный пирог,

У себя в вещмешке не держи,

Накорми исстрадавший народ.

Пусть народ вспоминает тебя

И запишет в историю лет.

Будешь старый – проводят любя,

Как родного в постель человека.

А пока сядь-ка с нами за стол,

Прочь с дороги беда и кручина,

Будем пить. Новый год к нам пришел

Молодец молодцом молодчина.

1992-93 гг.

 

Где моя невеста

Где моя невеста?

Где моя судьба?

Жаль, что неизвестно,

Где живет она.

Знал бы ее адрес,

Известил письмом.

Только вот я с нею

Даже не знаком.

Может, где-то рядом,

Может, далеко,

Может, за оградой

Ждет меня давно.

Знал бы ее точно,

Пригласил в кино,

Да я, как нарочно,

Не хожу давно.

12.01.93 г.

 

Одиночество

Что стоишь у окошка, моя старая мать,

И глядишь на дорожку, чтоб меня повстречать,

Лицо в скорбных морщинах, в седине голова,

И очки на резинках, тихо шепчешь слова:

«Обещался приехать погостить на три дня,

Мне на старость в утеху побывать у меня.

Вот уж месяц доходит, а тебя еще нет,

Может, что-то неволит, или дорог билет.

Может, что-то случилось?

Может так получилось, отпуск взять не успел?»

Грустно смотрит в окошко, фартук свой теребит,

И мурлыкает кошка на коленях лежит...

На пустынной дороге, утопая в пыли,

Греют крылья и ноги шалуны-воробьи…

Да вдали вместо гостя пыльный столб вихревой

Поднял в небо охвостья трав с межи полевой.

6.02.93 г.

 

* * *

Если спросишь: почему не дома?

Я отвечу, всей душой любя,

Мне не спится в комнатке знакомой,

Потому что нет со мной тебя.

Пусть проходят годы, как ненастье,

Знаю ты вернешься ко мне вновь,

Как приходит в жизни нашей счастье,

Так приходит первая любовь.

Год за годом мчатся чередою,

Все равно я буду тебя ждать.

Приходи. Любви своей не скрою,

Допьяна хочу зацеловать.

Обниму тебя я, как и прежде,

И прижмусь щекой к твоей груди,

Вновь отдам тебе свою я нежность,

Только ты скорее приходи.

 

Письмо Гале О.

Я не могу Вам не писать

По той простой причине,

Что вы приснились мне опять

Как будто в новом чине.

Идешь с ведерочком в руке

В простом крестьянском платье

Тропинкой узенькой к реке,

Браслетик на запястье.

Рвешь цветы, что там цветут,

В лугах возле тропинки,

Несешь ромашек целый пук

И розы в серединке.

Тебе всего семнадцать лет,

Смеешься беззаботно,

Блестит подаренный браслет,

И ты поешь охотно.

В разгаре лето, сенокос,

А шаловливый ветер

Ласкает нежно прядь волос,

И пчелка на букете.

Я не могу Вам не писать

По той простой причине,

Что вы приснились мне опять

В лугах в том платье синем.

14.02.93 г.

 

 

Восьмое Марта

 

Цвету, цветы, улыбки милых

 И беззаботный женский смех.

Сегодня нет средь вас строптивых,

И некрасивых тоже нет.

Сегодня праздник: прочь заботы,

Мирские дрязги, суету,

По дому нет у вас работы:

Мужчины варят и пекут.

И с нежностью несут особой

Кто цветок, а кто букет,

Кто платок дарит шелковый,

А кто с золотом браслет.

Но подарок есть особый,

Тот, который без цены,

Стар, как мир, и вечно новый,

Спутник праздника весны:

Это нежность, это ласка.

Та любовь и доброта

Пусть для вас не будет сказка

В праздник с самого утра.

Букет слов для женщин милых

Будут пусть как васильки.

Не жалейте слов красивых,

Подарите, мужики!

18.02.93 г.

 

 

Старая гвардия

Держите строй, фронтовики,

И как на первый День Победы

Сомкните вновь свои полки.

На свой парад шагайте, деды,

Под звуки маршей и фан-фар,

Блестя на солнце орденами,

И пусть земной ликует шар,

Справляя праздник вместе с вами.

Объединенные судьбой

Любой народности и расы,

Вперед, бойцы, на праздник свой!

При орденах вы так прекрасны.

Сколь вами пройдено дорог

Известно разве только богу.

И с тех дорог не каждый смог

Вернуться к отчему порогу.

Вспомним тех кто не дожил,

Недолюбил, недосмеялся,

И вспомним тех, кто век прожил,

Ждал, ждал, да так и не дождался.

Редеют гвардии полки,

Все меньше вас на Днях победы,

Я преклоняюсь, старики,

Земной поклон кладу вам, деды.

В годах остались дни войны,

Но все равно не меркнет слава,

Спасибо, верные сыны,

Вам шлет спасенная держава.

17.03.93 г.

 

Уверенность

Ты, словно солнце из-за туч,

Мне поздней осенью явилась

И принесла надежды луч,

Весна как будто воротилась.

А я не звал тебя, не ждал,

Смирился с участью такой

И сам с собой не воевал,

Забыв о том, что я живой.

Твой луч пронзил меня насквозь,

Проснулась дремлющая сила,

Я рад, что ты вернулась вновь,

И не хочу, чтоб уходила.

Хочу я лет до ста дожить,

Ходить с тобой средь дня и ночи,

Не вздумай только изменить,

Тебя прошу об этом очень.

23.03.93 г.

 

Поречанка

Поречанка, поречанка,

Не играй со мной в молчанку,

Цветом утренней зари

Мне улыбку подари.

Вся природа в неге дремлет,

И грустит ночная тишь,

На с тобой беззвучно внемлет,

Я люблю, а ты молчишь.

Поречанка, поречанка,

Не играй со мной в молчанку,

Цветом утренней зари

На меня ты посмотри.

Мы с тобой давно знакомы,

Но признался я вчера

В своем чувстве к тебе новом,

Жду ответа уж с утра.

Поречанка, поречанка,

Не играй со мной в молчанку.

Улыбнись и посмотри

В цвете утренней зари.

Ты промолви хоть словечко,

Мы то холим, то стоим,

Давай сядем на крылечко,

Обо всем поговорим.

Поречанка, поречанка,

Не играй со мной в молчанку

От тебя я жду ответ.

Хоть два слова: да иль нет?

26.04.93 г.

 

Августовская ночь

В озере купается,

Полная луна.

Смотрит, улыбается

 На меня она

Лунная дорожка

Серебром блестит,

И пройтись немножко

По себе манит.

Посидеть с ней рядом

В окруженьи звёзд,

Что блестят алмазом

В окруженье вод.

Удочки разбросить

Около луны,

Звёзды будто просят

Тайной тишины.

Я бы так и сделал,

Да шельмец камыш

Зашумел-завеял,

Разогнал всю тишь.

Грёзы разлетелись,

Тайный шёпот сник.

Все куда-то делись,

Ветерок возник.

21-5-93г.

 

Грозовая ночь

Ночь. Гроза и гром трескучий,

Сотрясают хлябь небес,

Словно тени, ходят тучи.

Дико пляшет в сполохах бес.

Дождь косой полощет землю,

Пузырится и хлюпит,

Мочит крышу, мочит стену,

В окна мокрые стучит.

Вдруг донёсся звук знакомый,

Лошадиный стук копыт.

Слышно, как сквозь дождик спорый

Грязь ошметками летит.

Что за бешеный наездник

Мчится в дождь, в глухую ночь?

Может пьяненький бездельник?

Может вдруг кому помочь?

Словно тень мелькнул и сгинул

Всадник дерзкий на коне.

Дождик вдруг потоком хлынул,

Водопадом в темноте.

Там и тут раскаты грома,

Молнии небо бороздят

Страшно даже сидеть дома,

Стены с окнами дрожат.

Будто снова, как при Ное,

Дом не дом – уже ковчег.

Где ж ты солнце золотое,

Долго тянется ночлег?

24.6.93 г.

 

Грозовое лето

Каждый день грохочет гром,

Пророк в землю стрелы мечет,

Тучи черные кругом,

Бабка крестится и шепчет.

Боже мой, что за напасть!

Каждый день одни лишь грозы,

Даже ночью страшно спать,

Грозой сбило сук березы.

А картошка, а хлеба,

Сено мокнет – не просушишь!

Уже должна быть молотьба

Планы все дождем нарушишь,

Что с полей теперь получишь!

Раскат грома потряс дом,

Бабка вздрогнула, присела

И уткнулась в угол лбом

– Чур меня, – крестясь пропела.

Второй месяц льют дожди,

Грозы землю сотрясают,

Ни проехать ни пройти,

Ноги в землю утопают.

20.7.93 г.

 

Рассказ танкиста

Гудела Курская Дуга,

Земля дышала под ногами

И, как кусок от пирога,

Вся начиненная свинцами.

Лавина танков с двух сторон,

Лоб в лоб сошлись на поле брани,

Неся громаднейшей урон,

Горели дымными кострами.

Металл в металл, броня в броню,

Рыча, стреляя и тараня,

Неслись кто выжил в том бою,

Тот помнит, что была за баня.

Он помнит дым до облаков

И запах жареного мяса,

И жар невиданных костров,

Горела в них людская раса.

Где немец, русский – не поймешь,

Не видно лиц – одна лишь сажа.

И в речку тоже не войдешь –

Там пули воду будоражат.

Я видел, братец, в том бою

Не понаслышке, а воочью

Как по танкистам бомбой бьют,

Аж в небеса взлетают клочья.

Я видел, лес от взрывов бомб

Взлетал и падал вверх корнями

И павших в том бою бойцов,

Глядевших мертвыми глазами.

И дымных туч кровавый свет,

Багровым солнцем озаренных.

Пошло уже немало лет,

Но не забыл путей пройденных.

Дуга дуге бывает рознь:

Бывает в свадебном обряде,

В цветах и лентах вкривь и вкось,

Звенит, волнуя, бубенцами,

А та дуга не дай господь,

Чтоб снова в мире повстречалась.

Способна все перемолоть,

Все то, что после нарождалось.

Танкист промолвил: – Повезло

Мне в страшный этот день,

А на сожженное лицо

Легла печали тень.

Он вспомнил всех своих ребят

И тот смертельный бой,

Которые в земле лежат

И кто еще живой.

Седой, поникнув головой,

Старик-танкист сказал:

«Смертей в войну я, милый мой,

Изрядно повидал».

Сгибаясь в старческих ногах,

Пошел танкист-старик,

А на лице его в рубцах

Запрыгал нервный тик.

10.8.93 г.

 

Город на Урале

Город на Урале. В синей дымке лес,

Может, проезжали мимо этих мест,

Где стоит на горке старенький собор,

Где уральский звонкий слышен разговор?

Рядом с ним проходит цепь Уральских гор,

Вдаль твой взор увидит этот коридор.

Лес богат дарами, как из кладовой

Собирай горстями и неси домой.

Белыми ночами воин-обелиск

Город охраняет, пока спит Карпинск.

Город на Урале – милый сердцу край,

Зори повстречали мы с тобой, как встарь.

Люди уезжают, приезжает вновь

Знать, не угасает к городу любовь.

С босоногим детством город рос, мужал,

Вырос и в наследство красоту нам дал.

20.8.93 г.

 

Партизаны

Партизаны, партизаны,

Лес, заря и небосвод.

Там у краешка поляны

Память вечная живет.

В чаще спряталась землянка,

Там, где нары в два ряда,

Кашу варит партизанка

Возле тайного костра.

Партизаны, партизаны,

Тропкой скрытою идут,

После боя у заставы

Своих раненых несут.

Там любовь и смерть, и слезы,

Скоротечный жаркий бой,

Там могилки у березы,

Заросли плакун-травой.

Партизаны, партизаны,

Кочевой лесной народ,

Жаркий зной, дожди, туманы

И войны водоворот.

Поезда шли под откосы,

В воду рушились мосты.

Где ж вы очи, кудри, косы

И победный день весны?

Партизаны, партизаны,

Помнят тот военный год,

Где у краешка поляны

Память вечная живет.

25.08.93 г.

 

Первый снег

Еще вчера осенний дождь

Мелкий, нудный, неприятный

Землю вымочил насквозь,

Лес стоял весь неопрятный.

Кусты, пожухлая трава,

Лист дряблый, желтый на деревьях

Дождем мочились до утра,

Вода была в сырых кореньях.

А утром выпал первый снег,

Клоками ваты падал с неба,

Навел в природе марафет,

Закрыл всю землю до обеда.

Просторно стало и светло,

А воздух стал свежей и чище.

Царит в природе торжество,

И ветер злой уже не свищет.

С деревьев снежной бахромой,

Свисают ветви в сонной неге,

И, не тревожа их покой,

Поет снегирь о первом снеге.

Ну а на улице война:

Летают снежные снаряды,

Играют дети допоздна,

Из снега лепят баррикады.

28.9.93 г.

 

В поле ветер

Горит, не угасая,

В душе моей пожар,

Хожу и сам не знаю,

Как погасить там жар.

А в поле, в поле ветер

Травы клонит до земли,

Лучше нет тебя на свете,

Я сгораю от любви.

Ты в душу заглянула

И взглядом подожгла,

Все там перевернула

С подружками пошла.

А в поле, в поле ветер

Дует вдоль и поперек,

Проклинаю все на свете,

Что «люблю» сказать не смог.

Кричал тебе вдогонку:

«Гаси, скорей гаси!»

А ты сказала громко:

К пожарникам сходи.

А в поле, в поле ветер

Поднимает пыль столбом,

Видно я на белом свете

Уродился чудаком.

Я весь огнем пылаю,

Три ночи не заснул,

Почти что догораю

Спасите! Ка-ра-у-ул!

А в поле, в поле ветер

В небе гонит облака.

Вряд ли встретите на свете

Вот такого чудака.

31.08.93 г.

 

Щучьи повадки

Однажды Язь решил жениться

И Щуку замуж взял.

Своей невестой похвалиться,

Гостей наприглашал:

Ерша, Налима, Пескаря,

Плотичек стайку, Карася,

Сома – хозяина тех вод –

Словом, всех, кто там живет.

По слухам Язь ученым был

И в речке той мальков учил.

Расселись гости за столом,

Во все глаза глядят кругом

И видят Щуку у окна:

Стройна, красива, молода.

Плывет невеста, словно пишет.

Вода под нею не колышет.

Лишь только был один изъян:

Зубаста больно, страшно прям!

Гуляли гости целый день,

Играли в прятки там, где тень.

Играли так, вода бурлила,

А Щука в той воде водила…

Полдня в воде гостей искала,

Порой в затоны заплывала,

Искала в частых камышах,

На перекатах и мелях.

Там, где найдет, вода плескалась,

Невеста, знать, не зря старалась…

Под вечер гости вновь собрались,

Да все в крови, как будто дрались,

Без плавников и без хвостов

Сам Сом явился без усов.

Плотичек нет. И нет Ерша,

А Язь приплелся в чем душа.

И ни одной на нем чешуйки,

Бегут по телу крови струйки.

– Вот так Щука! – Сом сказал.

– И где ты, Язь, ее сыскал?

Ну и живи с ней, милый мой,

А мы к вам больше ни ногой!

Налим сказал: – Я поражен!

Не дай-то Бог таких вот жен,

Что гостей своих кусают

Или запросто глотают!

15.09.93 г.

 

Село Порецкое

Воскресный день, народ толпится,

У репродукторов стоят

Кругом заплаканные лица

– Война, – друг другу говорят.

Война... Как много в слове лиха.

Война… Звучало как набат,

В слезах тонула Растощиха,

И в них тонул военкомат.

Горше нет в Порецком зданий,

Как мрачный тот военкомат,

Омыт слезами каждый камень,

Что в стенах здания лежат.

Каждый день с утра до ночи

Был слышен зов: на фронт! На фронт!

А бабье сердце горе точит,

Судьбы несчастной поворот.

На фронт ушли отцы и братья,

Молодожены от невест,

А те, побыв в венчальном платье,

Несли свой тяжкий бабий крест.

Вдруг стали улицы пустые,

Мужской не слышен разговор.

Лишь бабьи песни горевые

Рвались с тоскою на простор.

Не стало больше посиделок,

Молчала в чуткий час гармонь,

Никто не щупал резвых девок,

Не слышно было, что не тронь.

Пришла зима, и потянулись

Бабы с санками гуськом,

От натуги спины гнулись,

Выгибаясь колесом.

На себе дрова возили,

Ели, что подаст господь,

То бурду с овсяной пылью,

То горох сухой, как дробь.

Хоть в Засурье, хоть в Напольном –

Горе горькое кругом.

Хоть в Поменье, хоть в Раздольном

Заходила в каждый дом.

Вдруг средь этой жизни тяжкой

Раздавался женский плач,

Полный боли плач протяжный,

Уши хоть в подушку прячь.

Это значит похоронку

В дом кому-то принесли,

На родимую сторонку

Вести черные пришли.

С разных улиц раздавался.

В полночь и когда был полдень,

Громким эхом отдавался

Плач с окрестных деревень.

Всюду муки, всюду горе,

Хоть ложись да помирай,

Часто в горькое застолье

В память павших пили чай.

Стали взрослыми мальчишки

И в своих двенадцать лет

Вместо пряников и книжки

Зарабатывали хлеб.

И в одеждах посеченных,

В рваных ватниках, лаптях

Всю войну в полях просторных

На семи росли ветрах.

Радость вдруг порой случалась,

С войны раненый придет,

От руки культя осталась,

Говорили: – Вот везет!

Вот таким «везучим» людям

Боль сводила скулы в ком,

Среди праздников и буден

Их тревожила потом.

Но конец всему бывает,

И пришел конец войне.

Вновь гармонь зовет, играет

Теплой ночью при луне.

Но не все в село вернулись,

В дом родимый мужики,

Там лежат, где спотыкнулись,

С пулей жаркою в груди.

Много их, геройски павших,

Спят в могилах вечным сном,

Или без вести пропавших

Между Волгой и Днепром.

Мир есть мир: веселье, радость,

Громкий говор, звонкий смех,

Счастье в улицах плескалось,

Как и мир – одно на всех.

У девчат одна кручина:

Что наделала война!

Коль на пять девчат мужчина,

Кто ему будет жена?

Давно прошел тот майский день

В годах остался день Победы,

Мальчишки прежние теперь

Давным-давно уж стали деды.

Село растет и вширь, и ввысь,

Похоже, скоро будет город,

Приятно улицей пройтись,

Где каждый дом так сердцу дорог.

Стоит Порецкое село,

Встречает зори за Сурою.

И время бег – не для него

Мое село, село родное.

18.11.93 г.

 

Перед Новым годом

Стоит солнцем освещенный

Лес сосновый в серебре,

Волшебством завороженный

Шепчет сказки в полусне.

Принакрыт ковром из снега,

Иней искрами горит.

В нем покой разлит и нега,

Тишь, безмолвие царит.

Воздух чист, недвижим, светел,

Только где-то тайный звук:

Видно зайка ветку встретил,

Может, просто треснул сук.

Терема, дворцы, шалаши,

Все из снега предо мной,

Арки снежные и чащи

Дружно манят белизной.

Так и кажется, что где-то

Здесь Снегурочка живет,

В шелк и бисер разодета,

Новогодней елки ждет.

Не спугнуть чтоб ненароком

Звонким кашлем тишину,

Я ушел в снегу глубоком,

Оставляя след – лыжню.

Дома, встретив ребятишек,

Рассказал им про поход,

Про дворцы и снежных мишек,

Где снегурочка живет.

Видел, как ребят глазенки

Тайной завистью горят,

Знать не зря в лесу у елки,

Три часа стоял подряд.

12.12.93 г.

 

Порецкое танго

Звучит Порецкое танго

В тот чудесный, теплый майский вечер.

Мы под мелодию его клялись в любви

Назначив, встречу.

Я помню тот вечерний час,

Как танго нас соединило,

Ты мне улыбку подарила.

Звучала музыка для нас в вечерний час.

Танго, как тот вечер весенний, для нас

Танго будет снова звучать в добрый час.

Танго. Пускай вечно поют соловьи

О прекрасной любви.

Пускай зори встают над Сурой,

Пусть кому-то любовь улыбнется,

И мелодией нежной простой

Баянист на любовь откликнется.

Звучит Порецкое танго.

Баян поет, грустит, вздыхает.

Уже другие под него

Цветы любви друг другу дарят.

Танго – это отблеск вечерней зари,

Танго – это наше признанье в любви,

Это белый черемухи цвет,

Над Порецким рассвет.

Пусть бежит за годом год,

Но будем помнить все равно,

Когда баян грустит, поет

Свое Порецкое танго, танго.

17.12.93 г.

 

Хочу тебя приворожить

Хочу тебя приворожить,

Ты мой красавец, мой пленитель,

Души мятежной повелитель,

Скажи, пожалуйста, как быть,

Хочу тебя приворожить.

Хочу тебя приворожить,

Когда к другой тайком уходишь,

В ее объятьях ночь проводишь.

Скажи, пожалуйста, как быть.

Хочу тебя приворожить.

Хочу тебя приворожить.

В бокал с вином насыплю яду,

Напьюсь сама и рядом лягу.

Мне без тебя нельзя прожить,

Хочу тебя приворожить.

Хочу тебя приворожить.

За то, что ты другую любишь,

Меня не нежишь, не целуешь

Скажи, пожалуйста, как быть.

Хочу тебя приворожить.

Хочу тебя приворожить,

Пойду к бабушке-знахарке,

Чтоб стал одну меня любить,

Хочу тебя приворожить.

Хочу тебя приворожить,

Пойду на картах погадаю,

Свою судьбу с твоей узнаю.

Мне без тебя нельзя прожить,

Хочу тебя приворожить.

18.12.93 г.

 

Платочек

Ты шла зачем-то по делам

И проходила мимо.

И невзначай к моим ногам

Платочек обронила.

Платочек детский носовой,

С лошадкой посередке

Лежал, потерянный тобой,

У ног моих на тропке.

Я видел глаз голубизну

И стройную походку,

И белый волос на ветру,

И модную заколку.

Ты торопилась, как могла,

Почти что пробежала.

А на щеке твоей слеза,

Как изумруд, дрожала.

Платок я поднял носовой –

Он весь промок слезами.

И до сих пор тот образ твой

Стоит перед глазами.

Теперь платок ношу с собой,

Надеясь тебя встретить.

Тот взгляд небесно-голубой

Нельзя не заприметить.

20.12.93 г.

 

Горько детство

Иду я как-то с хлебушком,

Уже огни горят,

Гляжу – под зимнем небушком

Два мальчика стоят.

Озябли, как воробушки,

И дуют в кулачки,

Повесили головушки,

Совсем как старички.

От ветра жмутся, прячутся,

К забору прислоняясь,

А рядом мать корячится,

Как стерва напилась.

Сказал я малым детушкам,

Замерзнете вы здесь.

Ответили: – Дай хлебушка,

Мы так хотим поесть.

Отломил я хлебушка

Полбулки на двоих,

О, Господи, о, небушко,

За что караешь их

Детей голодных, брошенных

Не видел с дней войны,

Прозябших, неухоженных,

Стоящих у стены.

Много их в Россиюшке

Сейчас, детей-сирот.

Порой глядеть нет силушки,

На их голодный рот.

Ночами чудится просящий голосок:

– Дедушка, дай хлебушка

Хоть маленький кусок.

Детишки-беспризорники

Растут бурьян-травой,

Судьбы своей невольники,

Тяжелой, непростой.

16.01.94 г.

 

Идиллия

Вечер. Сон по дому бродит.

В тихой спаленке тепло.

Только ветер колобродит,

Стучит с улицы в окно.

За окном пурга штурмует,

Песни тонкие поет,

Окна снегом атакует,

Горы снежные метет.

Космы снега, друг за другом

Пролетают за окном.

То как кони белым цугом,

То свиваются кольцом.

Не расчесанной куделью

Повисают на ветвях,

То какой-то грустной трелью,

Тихо плачут в проводах.

А в избе тепло и тихо,

Дремлет в кресле рыжий кот,

Бабка старая портниха

В полусне чего-то шьет.

Скоро сон в постель уложит

Всех, кто шьет и кто сидит,

До утра не потревожит,

У дверей посторожит.

25.01.94 г.

 

Разговор с читателем

Давай, читатель, посидим,

Откроем вместе мою книжку.

Увидим вешних льдов подвижку

И купол неба голубой.

Поговорим давай с тобой.

Поговорим о хлебном поле,

Где ветер ходит на приволье,

Про быль, про небыль и про сны,

И про сказанья старины.

Поговорим давай о море,

Где шторм бушует на просторе,

Лохматясь, дыбятся валы,

Кипят, беснуясь у скалы.

Поговорим о зорях ясных,

Цветах, душистых и прекрасных.

О первой в юности любви

Давай с тобой поговорим.

Быть может, скажешь: меня нету.

На мир глазами не смотрю.

Но раз читаешь книжку эту –

С тобой я, значит, говорю.

Пойдем с тобой, читатель скромный,

Тропинкой узенькой к реке,

Где омут – темный бес подводный,

С русалкой юною на дне.

Когда луна по небу бродит,

А люди спят и видят сны,

Русалка с омута выходит,

Стыдясь прекрасной наготы.

И где-нибудь, садясь на камень,

Печально песенки поет.

А, если вдруг увидит парень, -

Полюбит  и с ума сойдет.

Когда луна зенит минует,

Петух с насеста пропоет,

Русалка камень тот покинет,

В свой омут вновь она нырнет.

Или пойдем с тобою в степи,

Где встретит нас с тобой ковыль.

Он нам расскажет на рассвете

Прошедших лет седую быль.

Чу! Слышишь, где-то кони скачут!

Звенит, скрежещет сталь о сталь.

То бой идет, и дети плачут.

С Литвой воюет грозный царь.

Там в дальнобойные дороги

Бредут плененные рабы,

В цепях закованные ноги,

С печалью горестной судьбы.

В земле лежат веков герои,

Спят вечным сном под ковылем

Кипчак, татарин, русский воин

С мечом, в кольчуге и с копьем.

Над ними ветры пролетают,

Весной жаворонки поют,

Степные маки расцветают,

Свой аромат на землю льют.

Не будем павших беспокоить.

Пойдем туда, где жизнь и смех,

И где любовь хмельная бродит,

Не поделенная на всех.

Пойдем, где молодость танцует,

Где зори вешние горят,

Где парень девушку целует,

Костры рыбацкие горят.

Пойдем к костру про все расскажем.

И нам рыбак ухи нальет.

Мы поедим и навзничь ляжем,

Взирая звездный небосвод.

Там, среди далей мирозданья,

Быть может, люди там живут,

И любят так же, ждут свиданья,

И землю пашут, хлеб пекут.

И там, быть может, тоже море.

Такой  же призрачный корвет

Без людей, с волною споря,

Мчится в розовый рассвет.

На восходе утром ранним

Нам кукушка пропоет.

Мы с тобою посчитаем,

Кто и сколько проживет.

И пойдем росистым лугом

Потихонечку домой,

Разговор ведя друг с другом,

Оставляя след сырой.

15.02.94 г.

 

Укради

Надоел этот каменный город,

Надоели отец, моя мать,

Говорят, что для них ты не дорог,

Запрещают с тобой мне гулять.

Я, как в клетке, сижу на запоре,

Под надзором родительских глаз,

У меня нет тут собственной воли,

Видно счастье у нас не про нас.

Укради меня, милый, отсюда,

Где весной зеленеют сады,

Пусть с черемух белая вьюга

Заметет воровские следы.

Укради меня ноченькой темной,

В сонной неге к тебе припаду,

Пусть навеки в любви неуемной

Я в тебе навсегда утону.

Для тебя я окошко открою,

Чтобы легче меня воровать,

Унеси меня тайной тропою

В сад зеленый с тобой погулять.

Зацелую тебя, замилую,

Чтоб не смог ты мне изменить,

Я хочу в эту ночь воровскую

До рассвета с тобой подружить

5.03.94 г.

 

Прощальное письмо

Прощай, подруга, уезжаю,

С тобой дружил я много лет,

Себе на память оставляю

Твой умозрительный портрет.

Спасибо, что не оттолкнула,

Мне руку дружбы подала,

Спасибо, что не упрекнула

Меня за чудные слова.

Когда-нибудь я напишу тебе письмо

О чувстве нежном и высоком

Или о кедре одиноком,

Или о тех, кто ждет давно.

Хочу чтоб ты была здорова,

Жила, трудилась и росла,

А наше время Хлестакова,

Как легкий грипп перенесла.

Быть может встретимся мы снова

С тобой за дружеским столом.

И дай-то бог, чтоб не сурово

Меня ты встретила потом.

22.3.94 г.

 

В пути

Опять, как в старь, я еду вдаль,

Встречаются перроны и вокзалы,

Прощай, Урал. Стальная магистраль

Нырнет в тоннель, взлетит на перевалы.

Опять распадки, реки и мосты,

Промчатся мимо чудною картиной.

Мелькнут назад дорожные версты,

Под разговор дорожный, говорливый.

Я увожу с собой, как талисман,

Уральских зорь рассветы и закаты,

Летний дождь и утренний туман,

Ночей июньских белые сонаты.

Я взял с собою круг знакомых лиц,

С кем общался вольно иль невольно.

Поговорю я с ними со страниц

Своих стихов, когда мне будет больно.

Кусочек жизни я оставил вам,

Своей души надежды и тревоги,

Где смех и слезы – все напополам,

Где кедр могучий около дороги.

14.4.94 г.

 

 

В картинной галерее

о картине художника Савинова А.В.

Стою в картинной галерее.

Тишина. Народу нет.

Смотрю из мягкой акварели

На нарисованный портрет.

Крестьянка в праздничном наряде

Стоит, на тын облокотясь.

Печаль и нежность в её взгляде,

Кого-то ждет, не торопясь.

Там, за картонною обложкой,

Возможно, кто-нибудь идет.

Еще чуть-чуть, еще немножко,

Она кого-то обоймет.

(Кого к груди она прижмет?)

В её лице и боль, и радость

Художник мог отобразить,

И надвигающую старость

Одним мазком заставил жить.

Что за чудесная картина!

Талант художника велик.

Крестьянка скоро из-за тына

О нем со мной заговорит.

23.04.94 г.

 

 

 

На выставке

 

Картины стройными рядами

Висят, красуясь на стене,

В них вся Россия перед нами

Отражена на полотне.

Там скалы горные и кручи,

Там море синее и шторм,

Там лес нетронутый, дремучий,

И тайный мир царит кругом.

Там теснота пустынных улиц,

Угрюмых зданий мрачный вид,

И, как контраст, толпа шалуниц

Средь этой мрачности шалит.

Там среди далей океана

Стоит Курильская гряда,

Где  в шторм и штиль идут упрямо

На лов рыбацкие суда.

Там разноцветные пейзажи,

Торопя своих коней,

Мчатся с ценною поклажей

В сказку семь богатырей.

Здесь российское раздолье,

Утро летнее и тишь,

Манит взор ржаное поле,

Будто сквозь окно глядишь.

12.5.94 г.

 

 

На вечерней заре

На вечерней заре во дворе

Обнимал я чужую жену,

И тогда показалося мне,

Что красивей ее не найду.

Под луной в серебре голова,

Догорает полоска зари.

Шепчет мне дорогие слова

О признании в тайной любви.

На вечерней заре во дворе

Целовал я чужую жену,

Жарких губ вкус понравился мне,

Оторваться от них не могу.

Я от тайной любви захмелел,

В тишине соловьиная трель,

Вот уже восток заалел,

Ждет меня холостая постель.

Воровская любовь тяжела,

Безнадежна, горька и прекрасна.

Вновь я жду дорогие слова,

Жду давно, но, пожалуй, напрасно.

24.5.94 г.

 

Яблонька

Расцвела невестою яблонька в саду,

Нарядилась с блестками в белую фату.

На нее любуется алая заря,

Льются с кроны в улицу трели соловья.

Утонуло гнездышко в кипени цветов,

Скоро встанет солнышко обогреть птенцов.

Запахи душистые разлились вокруг,

Лепестки монистами засверкали вдруг.

Встало солнце красной, чистый небосвод,

А в саду прекрасная яблонька цветет.

2.6.94 г.

 

Хамелеон

Хамелеон партейным был,

Он исполнял законы рьяно,

В чинах при галстуке ходил,

Как жить учил всех постоянно.

Не верил в бога и Христа,

Лишь для него был гений Ленин,

Хотя не ведал ни черта

Исток прошедших поколений.

Но вдруг в опале Ленин стал,

Он враз забыл его ученья,

Вознес он бога на пьедестал

И стал молится без стесненья.

Какой цвет флага – наплевать,

Красный, белый или черный,

Он сам привык цвета менять,

То красный был, вдруг стал копченый.

Такой по сути человек,

Хамелеон в душе с рожденья,

В нем убежденья грамма нет -

Предаст, продаст без сожаленья.

12.7.94 г.

 

Старость

Незаметно пришла старость,

Так и хочется прилечь.

Навалившую усталость

Не стряхнуть с усталых плеч.

Будто прожито немного,

Будто вроде и не жил

И от отчего порога

Никуда не уходил.

Будто я еще мальчишка

И по утренней росе

Будто бы вчера в припрыжку

Мчался удить на заре.

Будто я вчера встречался,

Будто я вчера любил,

Танцевал, плясал, смеялся,

Пил вино, в кино ходил.

Все прошло. Не тянет больше

Ни на танцы, ни в кино,

Полежать бы вот подольше,

Что-то спину в ком свело.

4.8.94 г.

 

Я Вас любил

Я Вас любил, люблю и ныне,

Но вы ушли давным-давно,

Оставив горький вкус полыни.

В душе моей все замерло.

Прошли года, но где-то тайно

Надежды тлеет уголек,

Увидеть Вас совсем случайно

И заглянуть на огонек.

Быть может вспомним мы когда-то

Шалунью молодость свою,

И я, как прежде, про солдата

Под гитару Вам спою.

Пора любви, пора надежды

Уже ушли давным-давно

Я Вас любил, люблю, как прежде

Пусть встретить Вас не суждено.

18.9.94 г.

 

Сентябрь

Осень в небе  тучки ловит,

Сеть забросив из паутин,

Бабье лето колобродит,

Красит листья у осин.

Бронзой красит лист дубовый,

В красный цвет калины куст,

Лишь не красит бор сосновый,

Он как прежде чист стоит.

А в березовом подлеске

Буйство красок всех цветов,

Красит осень занавески

Меж березовых стволов.

Вдалеке над сжатой нивой

Треугольник журавлей,

Летит стаей говорливой,

Знать за тридевять морей.

21.9.94 г.

 

 

Тем, кто за кордоном

Пишу всем тем, кто за кордоном,

Кто нашу родину хранит

И, вопреки всем тем законам,

Где наша совесть не велит.

Идешь туда не ради славы

Иль денежных наград,

Идешь за совестью державы

Порой выходит невпопад.

Порой выходит так уж трудно,

Со всех сторон тебя гнетут,

И так бывает неуютно

В душе, как веником метут.

Живешь без родины, без чести.

Идешь туда, куда пошлют.

И один лишь черт на свете

В душе нашел твоей приют.

1.11.94 г.

 

Сотрудник милиции

Предрассветная мгла,

Стоит чуткая тишь

Люди спят, видят чудные сны.

Только ты в эту ночь,

Мой любимый, не спишь,

Охраняешь покой тишины.

Только слышится звук

Осторожных шагов,

Да поют во дворах петухи.

Видишь сон и покой

В очертаньях домов,

Тускло светят во мгле фонари.

Где-то скрипнула дверь,

Нежный слышен смешок

И доносится голос – до завтра.

Дорогие мои, вам совсем невдомек,

Что идет милицейская вахта.

Ты устал и продрог,

Но шагаешь вперед

Ночь прошла, полчаса до рассвета.

Скоро солнце взойдет, и проснется народ.

С добрым утром, родная планета.

5.12.94 г.

 

 

Раздумье

 

Найду ли я успокоенье,

Смирю ли свой мятежный дух.

Когда в мой час захороненья

Мне скажут: будь земля как пух.

Враз буду ли я там спокоен,

Когда в России чехарда,

Я снова встану в строй, как воин,

Не дрогнет с выстрелом рука.

Мое перо, как меч булатный,

Пусть насмерть недругов разит.

За долг к России неоплатный

Навек позором заклеймит.

Еще во тьме веков прошедших

Россия матушка была

И чужеземцев сумасшедших

В зашей с позором вон гнала.

Гнала и тех, кого учила,

Кого растила, берегла,

Одевала и кормила

К ним нежной матерью была.

Гнала за то, что воровали

Презренный желтенький металл

И Русь родную продавали,

А барыши в карманы клал.

А ныне нет, не то, что раньше,

Россию рвут кому не лень.

Разрывают  всю на части

Дельцы с мозгами набекрень.

Но верю я, что время будет,

Когда разгневанный народ

Их не простит, не позабудет,

Им по заслугам вознесет.

28.1.95 г.

 

 

Утро

Полощет ива косы

В речке у села,

Как девчонка боса

В воду забрела.

Смотрится красавица

В отраженье вод,

Там заря купается,

Солнышко встает.

Рыбки так и плещут

Около корней,

И поет, трепещет

В кроне соловей.

По тропинке к речке

Рыбаки идут,

Потихоньку речи

Меж собой ведут.

От росы тяжелой

Серебрится луг,

Дремлет бор сосновый,

Тишина вокруг.

15.9.95 г.

 

 

По дорогам войны

Дорогие мои старики,

Золотые мои ветераны,

Сединой серебрятся виски

И сверкают на солнце награды.

Сколько пройдено вами дорог,

Не сложить, не учесть, не измерить!

Если б кто-то сложить все же смог,

Будет трудно во все это верить.

По дорогам войны под свинцовым дождем

Где бегом, где ползком по-пластунски

До Рейхстага дошли, и на нем

Кто как мог расписались по-русски.

Не забыть, старики, вам военных дорог,

Хоть полсотни уж лет пролетело.

Так живите сто лет, раз уж бог вам помог

И судьба вас в войну пожалела.

25.9.95 г.

 

 

Предчувствие

 

В душе черно. В природе тоже…

И душит черная тоска,

Тупою болью сердце гложет,

На грудь поникла голова.

Ночь. Сырость. Грязь.

Все небо в тучах.

Не видно неба и луны

И лишь порой теней летучих

Увидит взгляд средь адской тьмы.

Умник рьяный в коммунальном

Отключил ночной фонарь,

Видно вспомнив о банальном –

Пусть живут теперь как встарь.

Старость, старость, неизбежность,

Все болит и тут, и там,

И теряешь в жизни ценность

Своим прожитым годам.

Не влечет уже богатство,

Не глядишь на красоту

И не ищет взгляд пространство

Женских чар иль наготу.

Видно близок путь нелегкий,

Мендельсона слышу марш,

Слышу звон еще далекий

Недругов слепой кураж.

6.10.95 г.

 

 

Первые заморозки

Лес засурский запестрел,

Все в природе изменилось,

Пляж Порецкий опустел,

Солнце в осень покатилось.

Звонкий утренник мороз

Травы в иней наряжает,

А нарядный лист с берез

Тихо наземь опускает.

Робким, тоненьким ледком,

Как стеклом, покрылись лужи,

Ранним утром холодком

Чуть пощипывает уши.

Темно-синяя вода,

Словно сталь, блестит в озерах,

Рыбки прячутся у дна,

Уж не плещутся на зорях.

Перед холодом и снегом

Во всю мочь кричат грачи,

Черной тучей до обеда

Вьются возле каланчи.

9.10.95 г.

 

 

Чечня

 

Чечня, Чечня, как много горя

Несешь для вдов и матерей.

Оно безбрежное, как море,

И все становится полней.

Там гибнут юные мальчишки –

Надежда наша и любовь,

Войну читают не по книжке,

Где проливают свою кровь.

Идут по почте похоронки,

Ведь у войны закон не нов.

И понапрасну ждут девчонки

Своих погибших женихов.

Стреляют в будущих ученых,

В инженеров и докторов,

Взамен погибших шлют все новых,

Еще неопытных бойцов.

К чему военные забавы?

Зачем чеченская война?

Не принесет победы, славы,

Не будет праздновать страна.

Оставив вдов и инвалидов,

Уйдет в историю война,

Позором для высших командиров

На век останется она.

22.10.95 г.

 

Газета

Я с ней, как с другом, говорю,

Злюсь, смеюсь, о всем судачу,

Порой ругаю и хвалю,

Решаю сложную задачу.

Мой друг – газета молчалив,

Можно спорить и ругаться,

А если есть смешной там штрих,

Не грех над ним и посмеяться.

Ругай, хвали, судачь и спорь,

Никто за это не осудит.

Ведь ты один, и даже хворь,

Читая «вести», вдруг отступит.

Я жду газету каждый раз,

Хожу по комнате с тревогой:

Вдруг почтальон в урочный час

Пройдет мой дом другой дорогой.

Молю, чтоб он не заболел,

Носил газету аккуратно,

Хочу, чтоб вовремя успел

Я все узнать, что непонятно.

30.10.95 г.

 

Ржаное поле

На полотне ржаное поле

Художник нам нарисовал,

Степное русское раздолье

В своем рисунке показал.

Стоит желтеющая нива,

Спелый колос стебель гнет,

Над полем ласточки игриво

Летают стайкой взад-вперед.

Печет  полдневная жара,

Земля исходит томным зноем,

Вприпрыжку мчится детвора

Тропинкой в мареве за полем.

Вдали комбайнов целый строй,

Идут, как в море корабли,

Оставив жниву за собой.

Все в сером облаке пыли.

Бригада с вилами трудится,

Солому складывают в стог,

По лицам жарким пот струится

И по спине ручьем течет.

Здесь на краю ржаного поля

Расположился летний стан,

Там варят суп среди приволья

Для всех работников – крестьян.

Стоит крестьянка крупным планом,

Рукой, стирая со лба пот,

Призывно машет покрывалом.

Обедать, видимо, зовет.

Какой простор в рисунке этом,

Даль полей и неба синь!

Идет вон девушка с букетом,

Крикну ей: цветочек кинь.

18.11.95

 

 

Молодо-зелено

дочке Леночке посвящаю

– Молодо-зелено, молодо-зелено, –

Мать мне порой говорит.

Молодо-зелено, молодо-зелено, –

Замуж идти не велит.

– Молодо-зелено, молодо-зелено, –

Мне все соседи твердят.

– Молодо-зелено, молодо-зелено, –

Пальцами тихо грозят.

Что же мне делать? Если не велено

Замуж еще выходить.

– Молодо-зелено, молодо-зелено, –

Долго ли будут твердить.

Годы прошли, пролетели уверенно,

Дочке своей говорю:

– Молодо-зелено, молодо-зелено, –

Замуж идти не велю.

– Молодо-зелено, молодо-зелено, –

Все мы с годами мудрей.

Молодо-зелено жизнью проверено,

Хочется замуж скорей.

25.11.95 г.

 

У костра

Так случилось на привале

Был охотник и рыбак,

Ночку вместе коротали,

У костра лежал сушняк.

В темном небе звезды светят,

Искры рвутся из костра,

Где-то в речке рыба плещет,

Мир спокойно ждет утра.

Как всегда в таких случаях

Завязался разговор:

Кто где рыбу промышляет,

Где живет в норе бобер,

Как найти по следу зайца,

Как поймать в реке сома,

Просто будто бы два пальца

Обмочить – и рыбы тьма.

Разговор повел охотник,

Закрестился не стыдясь,

– Что он врать де не охотник

И не врал он отродясь:

Это было прошлым летом

Я двух зайцев, брат, убил

С одного ствола дуплетом

Враз обоих уложил.

Позапрошлый год, Серега,

Зайцев много развелось,

Я ловил петлями лежа

Мясу места не нашлось.

В каждый петле по три зайца

Попадалось иной раз.

Только жалко мало сальца

Приготовил про запас.

Перебил рыбак негромко:

– Я вчера сома поймал.

С метр будет и вот столько, –

Он на палке показал  –

Раз лещей я, друг любезный,

Пудов восемь наловил,

Целый месяц ел, и бесполезно,

Жарил, пек, уху варил.

Не ловлю лещей я боле.

Можешь ты меня понять?

Стал тихонько поневоле

Окуньками промышлять.

Разговоры, разговоры

Летней ночи один миг,

Утром ранним стихнут споры,

День друзей разъединит.

30.11.95 г.

 

Вьетнамка

Далеко за морем есть страна Вьетнам,

Где любви и горя ровно пополам.

Там жила девчонка, чудная краса:

Черные глазенки, черная коса.

Юная вьетнамка  – память давних дней

В джунглях партизанка, масхалат на ней.

Пальцем поманила, за собой звала,

Улыбаясь мимо, словно призрак, шла.

Нет нельзя нам вместе, милая Чень-Чан,

Завтра на рассвете я уйду в туман.

По щеке скатилась жемчугом слеза,

И Чень-Чан простилась с парнем навсегда.

Лет прошло немало. Джунгли и Вьетнам,

Но Чень-Чан упрямо манит по ночам.

13.1.96 г.

 

Молитва матери

Идет война Чечни с Россией,

Растут могильные холмы.

И вновь, как встарь,

Под небом синим

Желтеют свежие кресты.

И снова плач по всей России,

Где молят матери богов.

И в безысходном горе сильном

Просят им вернуть сынов.

О Боже праведный, Всевышний,

Верни всех наших сыновей!

В Твоих делах не будет лишней

К Тебе любовь на склоне дней.

Спаси Господь сынов российских,

Войну скорее прекрати,

Утешь печаль родных и близких,

За грех нас Господи прости.

В церквах стоят под образами,

Колени к полу преклоняя,

И прислонившись к полу лбами,

Молитву страстную творя.

Прости Заступница нас грешных

В молитве нашей Божья Мать,

Верни сынов здоровых, прежних,

Не надо больше воевать.

Чуть слышен шепот неутешный,

Течет слеза, срываясь с губ,

Согласна мать на ад кромешный,

Лишь только сына бы вернуть.

27.1.96 г.

 

Ностальгия по юности

Где-то играют от скуки

В томной вечерней тиши.

Нежные, тихие звуки

Тронули струны души.

Вспомнились юные годы,

Школьный наш праздничный бал,

Полный надежд и свободы,

Я первый раз танцевал.

Кружатся медленно пары,

Грустный звучит полонез,

Скрипка, баян и гитары –

Маленький школьный оркестр.

Вспомнил засурские зори,

Звонкий, малиновый цвет.

Тянет всех нас поневоле

Туда, где давно уж нас нет.

Нет там любимой девчонки,

Нет там смешливых друзей,

Только, как прежде, на горке

В роще поет соловей.

Время прошло золотое

Страстной любви, тайных грез.

Чудится что-то родное

В просверках девичьих слез.

Луна осветила мне руки,

Смолкли вдруг струны души,

Последние нежные звуки

Растаяли где-то в тиши.

2.2.96 г.

 

 

Февраль

Позавчера была капель,

Вчера мороз стоял трескучий,

Сегодня вьюжная метель,

Румянит щеки снег колючий.

В селе все улицы пустые:

Ни прохожих, ни собак,

Вихри снежные, шальные

Вдоль по улицам летят.

Встречный ветер в грудь толкает,

То вдруг с боку налетит,

Под одежду проникает,

Сдуть с дороги норовит.

Рукавичкой защищаясь,

Путник задом наперед

Меж сугробов пробираясь,

Кое-как домой идет.

Света вольного не видно

В белой мути все кругом.

Станет путнику обидно,

Если вдруг пройдет свой дом.

Вот такой февраль неверный:

То тепло, то вдруг мороз,

То пургой подует скверной,

Не показывай хоть нос.

10.2.96 г.

 

 

 

Село родное

Стоит на сурском крутогоре

Мое любимое село.

Здесь за рекой пылают зори,

Луна блестит, как серебро.

Поют в садах, в цветущих кущах

Выводят трели соловьи.

Своим подругам самым лучшим

Слагают песни о любви.

Течет река под крутогорьем,

То игрива, то тиха.

Над пляжем чайки, как над морем,

Кричат, завидев пастуха.

За ним идет по пляжу стадо.

Мычат, торопятся к реке.

Их ждет  в речной воде прохлада,

Полдневный сон на ветерке.

А за Сурой в зеленой чаще

Поет, трезвонит птичий хор.

И наполняет сердце счастьем,

Засурский пойменный простор

1.3.96 г.

 

 

Русалка

Где волны шепчутся под яром,

Где терн над омутом цветет,

Там в глубине на дне песчаном

Русалка юная живет.

Глаза – как синие озера,

Ресницы – словно камыши.

В них столько горького простора,

Печаль измученной души.

Крутая грудь, как белый мрамор,

Горит румянец на щеках,

Русалка ждет цыганский табор

И дым костров на берегах.

С давних пор без всяких правил,

С незапамятных времен

Летний стан здесь табор ставил,

Где цветет над яром терн.

Ждет русалка песен струнных,

Песен нежных и лихих,

Средь ночей волшебных, лунных

У костра послушать их.

Ждет русалка встреч желанных,

Тихо песенки поет

Про цыган про черноглазых,

Про кочующий народ.

Про костры, про час разлуки,

Про былую старину,

И чарующие звуки

Льют в ночную тишину.

В них тоска, печаль и нежность.

Тайный зов ее души.

Безысходность, безнадежность,

Стоны, горечь и мольбы.

И не раз, не два бывало,

Как рассказывал народ,

Она сбросит покрывало,

Тихо на берег зайдет.

Красоты необычайной

Под полночною луной,

Виден стан ее красивый,

Стройный, нежный и нагой.

Сядет где-нибудь на камень,

Грустно песни запоет,

Если вдруг увидит парень –

От любви с ума сойдет.

Ходит тихий, отрешенный,

Часто на воду глядит,

Красотой завороженный,

За русалкою следит.

То она нырнет, то плещет,

То смеется, то поет,

То заплачет затрепещет,

То его к себе зовет.

И теперь боятся люди

Ночьюк омуту ходить,

Если вдруг кого полюбит,

Может в воду утащить.

Все недобрыми словами

Вспоминают этот яр

И качают головами,

Если кто-то там пропал.

14.4.96 г.

 

Крестьянская доля

Занимаясь между делом

То с лопатой, а то с мелом,

Получаю результат:

Грязный нос на фоне белом

И мозоли от лопат.

Вот такая обстановка:

То капуста, то морковка,

Помидоры и редис

Так весь день, как бес, крутись.

Огурцы, горох, укроп,

Станет за день мокрый лоб.

Лук, чеснок, бобы, картошка –

Тело ломит все немножко.

А потом уж до постели

Добираюсь еле-еле.

23.5.96 г.

 

Возвращение с армии

На опушке лесной

Летним вечером

Вновь увижу тебя у берез

В месте тайном, от всех засекреченном,

Зацелую, занежу до слез.

Снова будем вдвоем  под березами

Любоваться вечерней зарей.

Вспомним, как мы ходили здесь, босыми,

Умывались алмазной росой.

Здравствуй, юность моя скоротечная!

Здравствуй, милые сердцу места!

Улыбаясь, как прежде, застенчиво,

Ты несмело глядишь на меня.

Пусть укроет, как прежде, нас звездами

Соловьиная темная ночь.

Мы с тобой, обнявшись под березами,

Просидеть до рассвета не проч.

Где бы ни был в дали я от родины,

Не встречал вот такой красоты.

Погляжу на глаза – смородины,

На твои дорогие черты.

И куда бы судьба не забросила,

Я тебя в своем сердце храню.

И обиды, ошибки – все прощено,

Я тебя, как и прежде, люблю.

  

Молодой медведь

Молодой медведь лисе

Утащил запасы все

Что на зиму приготовил,

Он ей льстил, не прекословил.

А она хвостом крутила:

То не так, и то не мило.

Белку пусть достанет с ели,

Ей ведь куры надоели.

Ходит по лесу медведь,

Достает лисице снедь.

А отец-медведь ревет,

Лапу с голоду сосет.

Мать медведя по углам,

Ищет пищу тут и там,

Чтоб семейство прокормить

До весны в берлоге жить.

              --------------

Если будем лис кормить,

Семья будет бедно жить.

12 ноября 1996 г.

    

Бездомный старик

Ничего не вернуть мне из прошлого:

Ни друзей, ни вина ни любви.

Путь-дорога моя запорошена,   

И назад мне по ней не пройти.

Не вернуть хоровод за околицей,

И девчонку, с которой дружил.

Я расстался давно с буйной вольницей,

С той, которую очень любил.

Все свели в моей жизни на нет

Лишь оставили в памяти след.

Я сижу на ступенечках низеньких,

И гляжу проходящим во след.

Может кто-то спешит на свидание,

Может кто-то с работы идет,

У кого-то цветы и прощание,

У кого-то забот полон рот.

Только я вот сижу на ступенечке,

От безделья на посох приник.

Нет в кармане моем ни копеечки,

Я бездомный и дряхлый старик.

2.12.96 г.

 

 

Лесничий-баран

Раз по иронии судьбы

Один баран вдруг стал лесничим.

Он стал с начальством всем на ты

И дирижером в хоре птичьем.

Он продавал туда-сюда

Грачам залетным лес отличный,

Давал, со вздохом иногда,

Начальству тоже куш приличный.

Лес растаял на глазах,

Птичьи стаи улетели,

Теперь уже в семи верстах

Измерил путь от ели к ели.

Хватились вдруг, что леса нет.

Привлечь лесничего к ответу!

А от барана простыл след…

И до сих пор в помине нету.

6.12.96 г.

 

Полярная звезда

Еще горит моя звезда

На небесах между созвездий

То померкнет иногда,

То вновь горит сквозь тьму столетий.

Когда умру, моя звезда

Все также будет светить людям.

Пускай не меркнет никогда

Сквозь призму праздников и буден.

В пустынном море где-нибудь,

Тебя увидев, бедный странник

По ней продолжит трудный путь,

Судьбы немыслимый избранник.

Пройдут года, пройдут столетья,

Все также будешь ты светить.

И в добрый год, и в лихолетье

Свой свет небесный доносить.

Горит полярная звезда

Над нашей грешною планетой.

Ведь от тебя порой судьба

Зависит многих в жизни этой.

20.1.97 г.

 

Порецкие озера

Рыбацкое раздолье, Порецкие места,

Лесное половодье и пойма без конца.

Озера, речки, рощи и матушка Сура.

Колдовские ночи, теплый свет костра.

Озер присурских много, горе рыбакам,

В душе стоит тревога, клюет и тут, и там.

В Болохне, в Кобыле, в Старочке, в Бычке

Все недавно были, даже в Костыльке.

Что же делать? Может всем идти в Кильзян

Лишь одно тревожит - там клюет ротан.

Может в Черной речке лучше повезет?

Там на жмых из гречки зря карась берет.

Может где-то в Долгом, может где в Кривых

Сяду втихомолку прочь от глаз людских.

А на завтра утром тайный разговор:

Лещ клюет под спуском на Суре дуром.

Снова в спешке сборы на Суру пешком,

Там за косогором ждут их язь с лещом.

22.1.97 г.

 

Контрактник

Выпал легкий снежок на тропе у берез,

За околицей возле дороги

Ты не плачь, не грусти, не лей слез.

Я вернусь, обниму на пороге.

Я уеду опять, как и прежде, служить

Там, где пули свистят на границе,

Попрошу я тебя обо мне не тужить.

Мы контрактники – вольные птицы,

Через год, через два потихоньку вдвоем

Будем снова бродить по тропинке

Я тебе расскажу что-нибудь о былом,

А вокруг будут виться снежинки.

Ну а если судьба обойдет стороной,

И я буду убит на границе

Для тебя я останусь всегда молодым,

Промелькнувшим июльской зарницей.

30.1.97 г.

 

Охота пуще неволи

Журавлиное болото,

Кочки да тростник.

Неудачная охота –

Впрочем я привык.

Каждый раз по воскресеньям

Я хожу с ружьем,

Проклиная невезенье,

Все ж влачусь пешком.

Прошагаю километры

Вдоль и поперек,

Нипочем мне дождь и ветры

В выходной денек.

Прихожу домой уставший

И не чую ног.

Непобритый, недоспавший,

Сяду на порог.

Лягу в койку,

Мне приснятся уток косяки,

Лихо на воду садятся

Кряквы и чирки.

Сердце радостно забьется –

Сразу вижу цель.

Знать, фортуна улыбнется.

Я гляжу в прицел.

Вдруг я слышу за спиною:

– Что ты спишь – вставай!

Да сходил бы за водою,

Вскипятил бы чай.

Ведь поди ж жена не знала,

Что я видел цель

И в три кряквы для начала

Наводил прицел.

Жаль до смерти, что проснулся.

Вновь не повезло.

И к курку не прикоснулся,

Будят, как назло.

Пусть жена моя бранится,

Воскресенья жду:

На болото, что мне снится

Я опять пойду.

В камышах на зорьке ранней

Затаюсь с ружьем,

Может, снова  в конец дальний

Я пойду пешком.

14.2.97 г.

 

Сказка

Давным-давно все это было,

Народ не помнит уж когда,

Лишь одна бабка говорила:

В лесу Лилечиха жила.

Ведьма старая и злая

С юной внучкою Сурой.

Сура, как зорька молодая,

Блистала дивной красотой.

Синеглазая девица –

Тонкий, нежный, стройный стан.

Шить и стряпать мастерица,

Пела песни по утрам.

Но однажды так случилось:

Повстречался витязь ей,

Сура в витязя влюбилась –

Сказ давно минувших дней.

Красив витязь сам собою,

Златокудрый, молодой.

Он могучею рукою

Мог сразить половцев рой.

Красным Яром витязь звался.

Полюбил Суру и он.

За нее в бою сражался,

Кто б не взял Суру в полон.

Долго ль, коротко дружили

Яр могучий и Сура,

Но однажды поженились

В свете ясного утра.

Но Лиличиха – колдунья

Невзлюбила Красный Яр,

Злая бабушка – ведунья

Варит злой судьбы отвар.

Вместо чая Яр могучий

Выпил тот отвар до дна,

Став песчаным яром, кручей,

Обездвижен на века.

В неизбывном своем горе

Сура речкой растеклась,

К яру жмется в половодье,

Плачет, плачет, не стыдясь.

Знать любовь крепка, кто знает.

Светом реченька Сура

Красный Яр волной ласкает,

Тепло ночью до утра.

А Лилечиха-колдунья

Стала вдруг болотом там

С водой черной от раздумья

С желтой ряской по краям.

20.2.97 г.

 

Грибники

Ау-ау! Доносится из леса.

Ау-ау! Чуть слышится в ответ.

Ау-ау! Стоит заря-завеса.

Ау над лесом розовый рассвет.

Уже с утра в лесу блуждают люди.

Блестит на травах легкая роса.

Ау мы это время любим,

Грибные дни и эти голоса.

Шурша листвой, без устали шагая,

Весь лес измеряв вдоль и поперек.

Найдя грибы, колени преклоняя,

Хвалят их и ясный тот денек.

Когда уж солнце клонится к закату,

Из леса тяжко тянутся гуськом.

Идти с грибами видно трудновато,

Ведь столько за день пройдено пешком.

Вся мечта – добраться бы до дома,

Грибы поставить где-то в уголке,

Закрыть глаза и отдохнуть немного,

Где-нибудь на свежем ветерке.

22 апреля 1997 г.

 

Домик на развилке

Домик на развилке,

Возле двух дорог.

Словно на картинке

Из трубы дымок.

По фасаду дома

Лебеди плывут.

Гостя дорогого

С нетерпеньем ждут.

Петушки на крыше –

Ясных зорь друзья,

Забрались повыше,

Слушать соловья.

Пахнет пирогами,

В зареве восток.

Домик на развилке,

Из трубы дымок.

26 мая 1997 г.

 

Слова любви

Слова любви не говори. Не надо.

Слова любви – надежда и обман.

Слова любви бесчестье и отрада.

Слова любви – безбрежный океан.

Слова любви не говори. Не надо.

Слова любви – надежда тайных грез.

Слова любви – души моей отрада.

Слова любви и радости, и слез.

Слова любви так тешат, нежат душу

Слова любви как призрачный маяк.

Слова любви порой до смерти душат,

То как, в ночи, дорогу озарят.

Слова любви, слова любви, слова любви.

Слова любви – не говори. Не надо.

Слова любви терзают душу мне.

Слова любви и гибель, и отрада.

Слова любви в волшебном полусне.

20 июня 1997 г.

 

Хандра

Утро ясное такое.

Везде в природе благодать.

Но на сердце нет покоя,

Зол, как черт, ни дать ни взять.

Все брюзжит, ворчит сердито:

То – не эдак, то – не так.

Жена молвит деловито,

Напоет: «Иди, чудак,

Знать не стой ноги ты утром

Вдруг спросонья наступил.

Вот и смотришь небом хмурым,

Все на свете не взлюбил».

Правда. Так бывает в жизни.

Ни с того и не с чего

Взял и отдал бы полжизни,

Чтоб не видеть никого.

Видно, знать, хандра напала

Ни с того и ни с чего.

Надо б встать с ноги мне правой,

А спросонья все равно.

16 июля 1997 г.

 

Перекати поле

Перекати поле.

Перекати поле,

Люди говорят.

Знать, такая доля,

Словно ветер в поле,

Про него твердят.

 

С севера до юга,

Знает вся округа.

Он исколесил.

В Минске, в Магадане,

В Сочи, в Ашхабаде

Понемногу жил.

 

Был в заморских странах,

В разных океанах.

Все избороздил.

Там искал он счастье

В вёдро и ненастье.

Но не находил.

 

Был на Филиппинах,

Пил вино в кувшинах,

В Сингапуре тоже побывал.

Был он в ресторанах

В этих разных странах

И закуски разные едал.

 

А домой приехал

Он в штанах с прорехой.

Дома не осталось ничего.

Лишь стоят ворота –

Домик продал кто-то.

Вот и все богатство у него.

 

Перекати поле.

Перекати поле.

Люди говорят.

Эх и злая доля,

Словно ветер в поле,

Про него твердят.

28 июля 1997 г.

 

Молекула

Молекула макуме

Говорит поехали,

Поглядим на белый свет,

Где есть все, а нас там нет.

Поглядим на млечный путь.

Встретит нас там кто-нибудь.

Может, встретится протон

Или призрачный нейтрон.

Может, в черною дыру

Мы заглянем поутру.

Поглядим там что к чему

К изумленью своему.

Может тоже, как Ньютон,

Выведем другой закон.

Может, нас луч лазара

Враз домчит до квазара.

Ну а если повезет,

Встретим космозвездолет.

Полетим к другим мирам

Сквозь космический туман,

Чтоб открыть космосекрет

Аж за тысячу просек.

20 октября 1997 г.

 

В ночном

посвящается памяти В. Нестеркина

Светит над Напольном

Полная луна.

На лугу раздольном

Вася ждет утра.

Он пригнал в ночное

Попастись коней

Время травостоя,

Колдовских ночей.

Ночь покоем дышит,

 Костерок горит.

Вася что-то пишет,

У костра сидит.

Хрупают лошадки

Травку у костра.

Прячутся буланки

В дым от комара.

– Спать пора, – кому-то

Кричит коростель.

Вроде он, как будто,

Постелил постель.

Все затихло вскоре

В предрассветный час.

Лишь костер на взгорье

Светит, не погас.

5 ноября 1997 г.

 

Глухарь

Чуть-чуть наметился рассвет,

Глухарь на старой ели

Затеял мартовский концерт,

Чтоб слушали соседи.

Еще морозные снега

Сверкают под луной,

И иней в кущах ивняка

Свисает бахромой.

А он поет себе, шельмец,

Наперекор снегам.

Пленяет песней молодец

Своих пернатых дам.

Поет о жизни, о любви,

Зовет к себе весну.

Шлет песни звонкие свои

В лесную тишину.

12.11.97 г.

 

Поземка

На полях метель – поземка,

Жжет лицо колючий снег.

То в бурьяне плачет тонко,

То вдруг слышен дикий смех.

Мчится белыми змеями

Извиваясь вдоль борозд,

Между мерзлыми комками,

Там, где летом колос рос.

Всюду белая пустыня,

Злющий ветер да мороз.

Даже веточки полыни

Через кочки вдаль понес.

Забираясь под одежду,

Тело нежное студит.

Одеваешься прилежно,

Только все ж тебя знобит.

21.11.97 г.

 

Памяти Владимира Высоцкого

Поет Высоцкий нам с экрана,

Песней душу бередит.

Как огнестрельная рана

Сердце ноет и болит.

Вроде он простой и близкий,

С нашей улицы мужик

Шел с гитарою под мышкой 

По тропинке напрямик.

По-крестьянски прост как будто,

По-крестьянки грубоват,

Но со сцены почему-то

Его слушать каждый рад.

Хрипловатым баритоном

Под гитару песни пел,

На Руси и за кордоном

Себе славу заимел.

За распахнутую душу

Полюбил его народ.

Без конца его бы слушал,

Если песни запоет.

Нет, Володя, тебя с нами

Ты ушел в загробный мир,

Но полощет твое знамя,

Русской публики кумир.

19 января 98 г.

 

Времена года

Вот и кончился январь,

Венец зимы, начало года,

А время мчится, как и встарь,

Надежда русского народа.

Февраль на смену заступил,

Наморщил лоб, нахмурил брови.

Замел, снегами запуржил

Колодцы, улицы, дороги.

Трясет седою бородой,

Грозится все засыпать снегом.

Но дни проходят чередой,

И взгляд обласкан синим небом.

Спешит на смену февралю

Март месяц с просинью небесной.

Гляди, уж жаворонки поют,

Чаруя песенкой чудесной.

Ряды сосулек из-под крыш

Блестят под солнцем бриллиантом.

И с радостью на мир глядим,

С какой то негой непонятной.

За мартом месяцем апрель

Придет, бушуя половодьем.

И с крыш закончилась капель,

И солнце светит над подворьем.

Вскипает яростно река,

Кромсая лед, и мчит куда-то.

Несет она издалека

Лед старый, ржавый, ноздреватый.

А за апрелем месяц май

Придет с душистыми цветами.

Ну что ж, мой друг, ты так и знай,

Что лето уж не за горами.

Стрижи, свистя над головой,

Стрелой проносятся над нами,

А на лугах пчелиный рой

Гудит, порхая над цветами.   

За маем месяцем июнь

Придет с душистым разнотравьем.

В садах вишневых, в кипени

Соловей одарит счастьем.

Трава под утренней росой,

Согнувшись, в долу серебрится,

На ясных зорях под косой

Покорно на землю ложится.

Пройдет июнь, июль настанет.

И июльская жара,

Кого жарит, кого запарит

порой с самого утра.

У рабочих под рубашкой,

В три ручья стекает пот,

А на пляжах вверх тормашкой

Сонно жарится народ.

Ну вот и август наступает,

Пора уборочных работ,

В поле нива поспевает,

Значит дел невпроворот.

Время жать, копать картофель,

Делать на зиму запас.

Вот такой крестьянский профиль,

Порой дорог каждый час.

Глядь, сентябрь на пороге,

Незаметно подойдет,

По тропинке, по дороге

Детей в школу поведет.

Разрисует лес кудрявый,

В красный, желтый, алый цвет.

Даже красив вяз корявый,

Листья будто из монет.

Но недолго лес кудрявый,

Золотой носил наряд.

Ведь октябрь пришел упрямый,

Сбросил листья все подряд.

Солнце в тучи закатилось,

Нудный дождь заморосил.

И таску, печаль, унылость

На природу напустил.

Ноябрь на смену октябрю

Спешит с морозами и снегом.

Синички уж в садах снуют,

Хрустит ледок под сапогами.

На ясных зорях в ноябре

Зеркальный лед блестит в озерах.

И ясно видно все на дне,

А ухо слышит чуткий шорох.

Ну вот декабрь наступил,

Настали крепкие морозы.

Дома деревья застудил,

На окнах ледяные розы.

Из снега лепит терема

Где-нибудь в лесистой чаще.

Значит к нам пришла зима,

Настало зимнее ненастье.

И вновь январь наступит вслед,

Народ поздравит с Новым годом.

С телеэкрана президент

В государстве свободном.

 

 

День рождения Ирины

Что за день у нас сегодня!

Светлый, радостный такой.

Словно праздник новогодний,

И совсем не рядовой.

В этот день на свет  родился

Самый новый человек.

Испугался, удивился,

Что разут он и раздет.

Стал он требовать пеленок,

Распашонок и штанов.

Пусть пока хоть без запонок

И без вычурных замков.

Приоделся, приобулся,

Встал на ножки и пошел.

Папе с мамой улыбнулся,

Значит, год уже прошел.

Значит, всем за стол  садиться

День рожденья отмечать,

С этим годом распроститься

И другой скорей начать.

Пусть судьба одарит счастьем,

Дорогой наш человек.

Прочь с дороги дни с ненастьем,

Живи долгий, долгий век.

1999 г.

 

Пожелание

Не печалься, моряк, не печалься,

Что седеет твоя голова.

Что тебе пятьдесят - не пугайся,

Жизнь всегда в этом деле права.

Вал девятый еще не ломает,

Реи матч и не рвет паруса.

Пусть судьба тебя дольше ласкает

И тревожит у женщин краса.

Знай, моряк, порт приписки далеко,

Будет шторм, будет ветер и туман

Хоть раскинулось море широко,

Впереди еще есть океан.

Будет пусть девять футов под килем,

Чтобы ты одолел этот путь

И желаю, чтоб долгие мили

Не смогли ни сломать, ни согнуть.

1999 г.

 

Пушкину

Мир таинственный и чудный

Пушкин сказками открыл,

тропинкой тайной, многотрудной

Меня с собою заманил.

Решили с ним царя Кощея

За злое дело наказать,

А царевне от злодея

На сером волке ускакать.

Ходили с ним на Лукоморье,

Где бабка жадная сидит.

Шумит, кричит на все подворье,

Деда бедного бранит.

А на острове Буяне

Там, где правит царь Гвидон,

Нас встречали пирогами

И гостей со всех сторон.

Мы по невиданным дорожкам

Ходили с Пушкиным вдвоем,

Где девицы под окошком

Пряли поздним вечерком.

Были с ним, где гроб хрустальный,

Чуть качаясь на цепах,

В нем княжна во тьме печальной

Спит с улыбкой на устах.

С днем рожденья тебя, Пушкин,

Признаюсь без лишних слов:

На моей лежит подушке

Стопка книг твоих стихов.

Мне дорог Пушкин с детских лет

У костров ли, на приволье,

А порой в читальном зале

Со мной сказочный поэт.

1999 г.

 

Родные места

За Сурою рекой, где качается рожь

И где зори встают золотые

От судьбы, от любви никуда не уйдешь

И от мест, что нам с детства родные.

Утонуло село в кущах майских садов,

Тихи светлые звездные ночи

Тишина и покой, слышен крик петухов

Перекличку ведут что есть мочи.

Чуть забрезжит рассвет, запоют соловьи,

Дым запахнет из труб пирогами.

До чего хорошо, дорогие мои,

На реке посидеть с рыбаками.

Дорогие места, дорогое село,

Где бежит быстротечная речка.

Когда солнце встает, на душе весело,

и поет, и ликует сердечко.

20.07.99 г.

 

Жизнь пьяницы

Я прошел по жизни этой

Меж колючек от шипов,

Не нашел лавровых веток,

Наломал немало дров.

От востока до Кавказа

Я объездил всю страну

Не везло нигде ни разу:

Ни в Норильске, ни в Крыму.

Всюду водка, пьянка, свара,

Несусветный мордобой.

И, как зайца-подранка,

Волокут тебя домой.

Вот теперь больницы, койки,

Стоны, жалобы, мольбы.

После этой злой попойки

Будто после молотьбы.

24 августа 99 г.

 

Не уходи, не уезжай

Не уходи, не уезжай

Ты от меня в далекий край

И слово горькое «прощай»

Не говори.

 

Все равно в другом краю

Не найдешь любовь свою.

Она здесь, оглянись вокруг себя

С тобой рядом – это я,

В звонких трелях соловья

Судьба твоя.

 

Поцелуй, прижми к груди,

Со мной рядом посиди

И до утренней зари

Поговори.

Не уходи, не уезжай

Ты от меня в далекий край

И слово горькое «прощай»

Не говори.

16 сентября 1999 г.

 

Новый русский

На Канарских островах

Курю гавайские сигары,

Напиваюсь в пух и прах

Под звуки томные гитары.

Под солнцем золото блестит

В перстнях, цепочках, что на шее.

Живу я так, как бог велит,

Иначе, значит, не умею.

Порою в пьяном кураже

Кидаю денежки зевакам,

Вдруг не понравится что мне,

В сердцах покрою русским матом.

Деньгам свои не знаю счет,

Мой кошелек не оскудеет,

Когда глупцов невпроворот,

Их обкрадешь – от счастья млеют.

10.11.99 г.

 

Перед выборами

Раз пришел сосед к соседу

Провести политбеседу,

Но рассерженный сосед

Не любил политбесед.

Он соседу адрес дал,

Тот пошел и зарыдал.

 

Потому что адресат

Был ему ни сват, ни брат.

Он как пень и женщин чтит,

Порой встанет и молчит.

Как же быть теперь соседу?

С кем вести политбеседу?

29.10.99 г.

 

Деревенское утро

Полыхает заря на востоке,

И орут во всю мочь петухи,

Деревенька стоит на пригорке,

Освещенная светом зари.

За околицей лают собаки,

И раскатисто щелкает кнут.

Скоро в стадо погонят хозяйки,

Уж в подворьях коровы ревут.

Звон подойников, звук торопливый.

Чу, молочные струи журчат,

Только лишь у хозяйки сонливой

Эти ранние звуки молчат.

От росы словно в инее травы,

Легкий пар и как зеркало пруд.

От околицы вниз вдоль канавы,

Гогоча, к пруду гуси идут.

Воздух чистый, на травах настоян,

Потянуло парным молоком,

И от ближних, от дальних подворий

Опахнуло приятным дымком.

1999 г.

 

 

Чайник

Стоит на газовой плите

Чайник-друг, ровесник мне.

В нем чай кипит и он поет

Вести тайные несет.

Спутник мой походных дней,

Ясных зорь и тьмы ночей,

Чаем крепким напоит

Сон прогонит и взбодрит.

На привале у костров

Мне служить всегда готов.

Стар, как я, промятый бок

И чуть погнутый носок.

Но еще стремится в путь

К рыбакам куда-нибудь,

Где костры, где ширь, простор,

Тесен шумный коридор.

25 августа 98 г.

 

Уходят друзья

Уходят друзья понемногу

В загробный таинственный мир,

И тихо везет в путь дорогу

Почетный эскорт до могил.

Такая им выпала доля:

Голод, нужда да война

Иных надломила неволя,

Раны да горе без дна.

Над холмиком свежим поставят

Мраморный столб или крест,

Немного поплачут, пославят.

Пойдут помянут, кто что съест.

А время помчится, поскачет:

Девять дней, сорок и год.

Уходит в историю, значит,

Старый российский народ.

24 апреля 98 г.

 

Пожарник

Горит пожар по всей округе,

Пожарник на пожар глядит.

«Горим!» – кричат ему все люди,

А он одно свое твердит:

- Люблю царевну молодую

Заморских истинных кровей,

Пусть все сгорит напропалую,

Я все равно женюсь на ней.

Я подарю ей лес и горы,

Реки, море и поля,

Вообще все русские просторы

И даже звезды от Кремля.

Пускай Россией она правит,

Продаст заморским все купцам,

Меня в истории прославит

На горе нашим мудрецам.

Народ российский пусть лютует,

Стреляет, корчится, орет,

Клянет судьбу и митингует

Меня с дороги - не свернет.

Продам Японии Курилы,

Китаю весь Приморский край.

Сам на Канарах куплю виллы –

Мечтаю там найти свой рай.

7 ноября 98 г.

 

Грешник

Каюсь, Правый, Боже каюсь,

В моих грехах меня прости.

Я пред тобою преклоняюсь,

Ведь жизнь пройти – не поле перейти.

Грешен я во всех грехах присущих,

Грешен я в притворстве и любви,

Грешен я, когда в садах цветущих

Поглядел тогда в глаза твои.

Грешен я, когда меня ласкают,

Грешен я, когда меня бранят,

Грешен я, когда меня ударят,

Я отвечу тем же во сто крат.

Грешен я, когда в досуге праздном

Стараюсь водкой горло промочить,

Грешен я в угаре безобразном,

Своих грехов мне век не замолить.

27 января 99 г.

 

Воскресенье

Воскресный день народ толпится,

Шумит, волнуется базар,

Снует вокруг и суетится,

Купцы разложили товар.

Там и тут идет торговля,

Спорят, рядятся, кричат

Здесь людское половодье

Топит весь торговый ряд.

Шапки, шляпы и фуражки,

Разноцветие одежд.

Дуньки, Машки и Наташки,

И бомжи, и старый дед.

Здесь народ разноязычный,

Здесь татарин, здесь мордвин,

Там чуваш в пальто приличном,

Русский, немец, осетин.

Все спешат куда-то в давке,

Где толчея, теснота,

Где торговые прилавки

И товаров пестрота.

У прилавка, возле стенки

Бабка спорит с продавцом:

- Ты открой пошире зенки,

Видишь, рыба с тухлицой.

Споры, крики, разговоры,

Словно рой, базар гудит,

Звук гармошки переборы,

Народ толпами валит.

январь 2000 г.

 

Рыбацкие артели

Зима, морозы и метели,

На озерах толстый лед.

Две рыбацкие артели

На подледный вышли лов.

Долбят лунки, майны, виры,

Под пешнями лед хрустит,

А рыбацкие мундиры

Ветер жгучий теребит.

Опускаю в майну невод,

Заправляю сеть под лед.

Вчера был улов-то бедный,

Нынче, может, повезет.

Растянулись полукругом

Друг за другом рыбаки,

Тянут невод длинно цугом,

Как когда-то бурлаки.

Потихоньку, полегоньку

Показалась и мотня,

А в ней, братцы, рыбы столько,

Что на воз покласть нельзя.

Караси, лещи и щуки,

Окунь, карп – не как вчера.

Рыбаки за эти муки,

Мерзнут с самого утра.

Погрузив на сани невод,

Рыбу, пешни, рюкзаки.

Вдрызг уставшие, несмело

Пошли к дому рыбаки.

По дороге рассуждая,

Про улов и злой мороз,

Заодно предполагая,

Где б еще поймать им с воз.

февраль 2000 г.

 

Защитники Отечества

Давным-давно Россия билась,

Еще при Невском и Донском.

Немало кровушки пролилось

В тех сечах с истовым врагом.

Бились так – мечи звенели,

В бою сходилась рать на рать,

Врагов коварных одолели –

Умели предки воевать.

Герой Суворов через Альпы

С великим войском перешел

И по врагам победы залпы

Там в честь России произвел.

Великий Петр под Полтавой

Разбил все шведское войско,

Своей победой очень славной

Вознес Россию высоко.

С фашистом сильным и коварным

Билась Русь немало лет.

И над врагом над самым главным

Вписала летопись побед.

В разных сечах, в разных войнах

России верные сыны

Сражались храбро и достойно,

Храня покой своей страны.

20 февраля 2000 г.

 

Лавровая гора

Гора любви, гора печали,

Гора горьких женских слез,

Где провожали и встречали

В жару, ненастье и мороз.

Твою булыжную дорогу

Топтало встарь немало ног,

И слал народ молитвы Богу,

Чтоб кто ушел – вернуться смог.

Была война, по той дороге

На фронт ходили мужики.

Но не вернула война многих,

Молитвам жарким вопреки.

Порою матери и жены

Стояли здесь, как на часах,

И ждали, ждали напряженно

С печальной нежность в глазах.

В три дуги согнувши спины,

Тащили тяжкие дрова.

И горше этой вот картины

Не видел больше никогда.

Гора любви, гора печали,

Гора горьких женских слез,

Где провожали и встречали

В жару, ненастье и мороз.

март 2000 г.

 

Фанат

 

Шум и крики, суета,

Всеобщий тяжкий стон.

Идет финальная игра,

Бушует стадион.

Летает мяч туда-сюда,

То вверх летит свечой,

Уходит, правда иногда,

С игры за боковой.

Бросаю, мяч опять в игру,

Что это за напасть:

Михась в прыжке, как кенгуру,

Не смог в него попасть.

Но Васька-черный подхватил,

Послал его вперед,

А Лешка сдуру, что есть сил

Пробил мимо ворот.

То обсайт сейчас штрафной,

И с площади ворот

Забили гол нам  головой -

Что значит не везет.

Гол забили, горе мне,

Надежды кувырком

С досады стукнул по башке

Соседа кулаком.

Сосед, конечно, не стерпел

Мне врезал между глаз.

Глаз сразу вспух и почернел,

В который уже раз.

Вот снова мяч ввели в игру,

И Степка центровой,

В команде знать не ко двору,

Пробил на угловой.

И вот с угла крученый мяч

В ворота к нам влетел.

Что за напасть: хоть пой, хоть плачь,

И штангу не задел.

И я, как истовый фанат,

С бранью, с матерком

Соседу вновь пинул под зад

Легонько сапогом.

Сосед обиды не простил

И врезал кулаком.

И я об землю, что есть сил

Ударился ничком.

Я встал, на поле посмотрел

О, боже, вот те раз,

Но ничего не рассмотрел –

Второй закрылся глаз.

Свистит, беснуется народ,

Кричит: «Судью на мыло!»

Пенальти в сторону ворот –

Опять не подфартило.

Народ волнуется не зря –

Три ноль пошел уж счет.

«На Солму вратаря!» -

Весь стадион орет.

Наконец нам повезло

Забили три мяча.

Своим противникам на зло

Сделалась ничья.

Домой пришел я в синяках,

Ругается жена.

Разбить лицо мне в пух и прах

Готовится она.

Зажав черпак в одной руке,

Притворно - нежный взгляд.

И приближается ко мне.

Теперь держись, фанат!

8 апреля 2000 год.

 

 

 

Сказка про Коньялку

Не далеко и не близко,

Где растет дубовый лес,

Стоял дом, окошки низко,

А над домом синь небес.

Жили там Коньял с Коньялкой

Своей дружною семьей,

Она пряла пряжу прялкой,

Занималась ворожбой.

Люд ходил со всей округи

К той Коньялке ворожить:

Кто лечиться от натуги,

А кто парня присушить.

Работящая девица

У Коньялов дочь была,

Она словно как жар-птица

Так сияла и цвела.

Златокудра, величава,

Небывалой красоты,

Выступала словно пава

Средь всеобщей суеты.

Дочку Изеркой все звали

За такую красоту

И сватов к ней подсылали –

Речь держали впустоту.

В том краю лесном, привольном

Парень жил в селе Напольном,

Сильный, добрый, справедливый

Витязь славный и красивый.

Звали витязя Кильзян,

Не имел Кильзян изъян.

Сам высокий, молодой,

С рыжекудрой бородой.

Как-то раз в конце апреля

По тропинке луговой

Шла Изерка еле-еле,

Потихонечку домой.

Той же тропкой утром ранним

Шел Кильзян на встречу ей,

Перед путью очень дальней

Вел поить своих коней.

Повстречались, и влюбился

Кильзян в Изерку тот же час.

Будто ангел к ней явился,

И она не сводит глаз.

Долго ль, коротко ль дружили

Кильзян с Изеркою тогда.

Все же в тот же год женились

По-любви и навсегда.

Все бы было тут прекрасно,

Как два лебедя живут,

Хорошо и не напрасно

Честь и славу люди шлют.

Да влюбилась в парня Мочка –

Злой колдуньи злая дочка

И задумала отбить.

И Кильзяна разлучить.

Долго Мочка колдовала,

Вдруг Изерка водой стала,

Озером глубоким,

Синеглазым, неглубоким.

Кильзян, витязь молодой,

Разлился тоже водой,

Стал он озером чудесным,

Синеглазом интересным.

А меж ними стала Мочка –

Злой колдуньи злая дочка.

Мочка вдруг стала трясиной,

Вся полна болотной тиной.

И теперь на зорьке ранней

Лишь встречаются весной,

Где Кильзян по тропке тайной,

Вел коней на водопой.

Разливаются широко

Затопляя весь окрест,

Где мелко и где глубоко,

Где поля, луга и лес.

И Коньял с Коньялкой тоже

Превратились с горя в лес.

Места нет милей, дороже,

Где тот дом и синь небес.

И Коньял порой бывает,

В человека превратясь,

Вас в лесу вдруг повстречает

И уйдет, не торопясь.

Или сидя на пенечке,

Кормит он лесных зверей,

Плетет из лыка кузовочки

Под малину для людей.

И теперь среди народа

Ходит древняя молва,

Будто есть в лесу колода,

Дед сидит там иногда.

5.11.01 г.

 

Порецкие вести

«Порецкие вести»

Всегда с нами вместе:

В селе, и в районе,

И даже в вагоне.

Газету читаю,

Покоя не знаю,

Хвалю, осуждаю,

Все новости знаю.

Я с нею бываю

В полях и на фермах,

Вопрос разрешаю

О гипсовых недрах.

Я с нею шагаю

К главе района

И там обсуждаю

Все нормы закона.

На стройках, на пашнях

И даже в верхах –

Кругом побываю

С газетой в руках.

Газете желаю

Быть боевой.

Ее поздравляю,

У ней юбилей.

Семьдесят лет

Пролетели, как птицы.

Смотрит история

С каждой страницы.

Газета старалась

Везде и всегда

Писать только правду

О людях труда.

3.12.01 г.

 

Защитникам Отечества

Это было давно, в сорок пятом году,

Наши деды страну защитили.

Много их в тех боях молодых полегло,

Они тоже кого-то любили.

А теперь наш черед защищать рубежи

От врагов, как бывало когда-то.

Если родина мать нас опять позовет,

Встанут в строй молодые ребята.

Нам не надо земли в чужом, дальнем краю,

Ее хватит в великой России.

Будем биться в бою мы за землю свою

И прогоним кого не просили.

Пусть спокойно живет наша родина мать,

Защитим и врагов не допустим.

Если кто захотел нашу землю забрать,

Разобьем, как всегда, не уступим.

11.2.02 г.

 

Бойцы, наденьте ордена

Бойцы, наденьте ордена

На славный праздник День Победы,

Воздаст вам почести страна

За ратный подвиг, наши деды.

Вы шли дорогами войны

Между развалин и пожарищ

Окопы, доты, блиндажи,

А автомат был ваш товарищ.

Там было все: и кровь, и боль,

Разрывы бомб и свист снарядов,

жестокий, яростный огонь

И смерть бойцов, что с вами рядом.

Но злой судьбе наперекор

Бойцы шагали до победы,

И Русь не отдали в полон

Большой поклон вам, наши деды.

Бойцы, наденьте ордена!

Вы это право заслужили,

Гордится вами вся страна,

Потомки подвиг не забыли.

11 марта 02 г.

 

 

Сон

Дед Матвей увидел сон,

Вроде парень снова он,

Весь нарядный, молодой,

Пляшет с девицей-красой.

Шутки, смех и круг друзей,

Мать, отец и дед Евсей.

Вечеринка – пыль столбом,

Шум и гам стоит кругом.

Сила, резвость есть в ногах

Сам в юфтевых сапогах,

Буйный чуб и блеск в глазах,

Женский стан в его руках.

Дед проснулся, все темно,

Сыплет дождик о стекло,

Где белеется окно.

Дет Матвей припомнил сон,

Этим сном был изумлен.

С кем плясал и пил вино,

Нет того в живых давно.

Улыбнулся дед Матвей

Старой памяти своей,

И уснул глубоким сном,

Не проснулся уж потом.

12.3.02 г.

 

Кукушкино гадание

В лесу кукушка куковала,

Она волшебницей была,

Года в округе всем считала,

Когда черемуха цвела.

Скажи-ка, милая старушка,

Сколько мне осталось жить?

«К-кук», – ответила кукушка

И перестала ворожить.

Простучал тихонько дятел:

Торопись, иди домой!

Свои весны все истратил,

Не осталось ни одной.

22.5.02 г.

 

По Суре по речке

По Суре по речке

Есть село Поречье,

Где в садах вишневых

Поют соловьи,

А на зорьках ранних

Скворцы на скворечне

Распевают песни

О своей любви.

Здесь цветут всех лучше

Яблони и груши,

Девушек красивых

Тут не перечесть,

И парней хороших

Здесь в селе Порецком

Сколь угодно есть.

Катит свои воды

Дивный дар природы,

С детства дорогая

Матушка Сура,

Пойма золотая

Без конца и края

За Сурой за речкой

Снова расцвела.

2 6.02 г.

 

Летучий голландец

Я уйду в кругосветное плаванье,

На призрачный бриг взял билет,

Мы простимся с тобой в тихой гавани

У причала, которого нет.

А пока корабль у пристани,

Шквальный ветер не рвет паруса,

Реи, мачты большущими иглами

Рвутся ввысь с корабля в небеса.

Я уйду в кругосветное плаванье,

Когда вдруг налетит ураган,

Судно-призрак отчалит из гавани

И уйдет в штормовой океан.

Полетит, словно чайка над волнами,

Во всю ширь, распустив паруса.

Паруса запоют, бурей полные,

Издавая свои голоса.

Капитан в это время на мостике

Открывает свой древний планшет,

Хочет курс положить он до острова,

В самом деле которого нет.

Побываю в пути в разных гаванях,

Передам им поклон и привет

И увижу тех в своих плаваньях,

Кто еще не родился на свет.

А когда же закончится плаванье,

Капитану отдам свой билет,

Снова встречу тебя в тихой гавани

У причала, которого нет.

28.8.02 г.

 

Шаги

Люди знают с древности

Что и где, и как,

От любви до ревности

Только один шаг.

Один шаг до пропасти –

Стоит лишь шагнуть,

Но не в силах в робости

На нее взглянуть.

Два шага до радости,

Можно и обнять,

Да завал из гадости

Не дает шагнуть.

Пять секунд до выстрела,

А до смерти – шаг.

И застынет исповедь

На твоих губах.

Жизнь прожить по правилам

Наш удел таков,

По дороге каверзной

Тысячи шагов.

10.11.02

 

Бессонница

Осень. Ночь. В квартире темень.

Ветер злой стучит в окно,

Ждешь утра ты с нетерпеньем,

Вот напасть – не спишь давно.

Мысли, мысли чередою

Бередят наш бедный мозг.

Почему-то нет покоя

На душе, но в чем вопрос.

Ни отсюда, ни оттуда

Нету сна хоть глаз коли,

Вот какая ведь причуда

От зари и до зари.

По утрам такая странность

Не башка, а колокол,

Будто съел какую гадость,

В голове и звон пошел.

17.11.02 г.

 

Гитара

Не плачь, гитара, в тишине.

О чем тоскует твой хозяин?

Быть может, вспомнил о войне,

И потому он так печален?

А может, вспомнил о любви,

Которая прошла сторонкой,

Прошла и не вернулась вновь

Какой-то там окольной тропкой?

Вздыхают струны и поют

О чем-то жалобно и нежно,

И в тихий вечер звуки льют,

Зовут, печалясь безнадежно.

Но вдруг аккордов громкий звук

Разбудил стихию моря,

И волны вздыбились вокруг,

И чаек крик, и шум прибоя.

И ветра свист, и плеск волны –

Все смешалось в этой гамме.

Не стало больше тишины,

Все будто встало вверх ногами.

Шумит, клокочет океан,

Лохматясь гонит вал за валом,

А гром грохочет тут и там,

Рокочут струны грозным басом.

Грусть снова в музыку вплелась:

Полна любви, полна печали,

Грустит гитара, как в начале,

Как будто плакать собралась.

29.11.02 г.

 

Новогодняя ночь

Новогодняя ночь, как цыганская дочь,

Веселит, ворожит и гадает.

В новогоднюю ночь отказаться невмочь

От вина, от любви, что нам дарят.

Эх, волшебная ночь! Словно в сказке точь-в-точь

Подари горбунка мне на память.

Я царевну-красу вмиг на нем увезу,

Проскачу сквозь морозы и пламень.

Колдовская пора, шутки, смех до утра

И бокалы с вином

Тост за тостом, во хмелю голова,

И хмельные слова, по трезвянки сказать

Их непросто.

После ночи с утра уж шумит детвора,

Кто на чем вниз катаются с горки.

Золотая пора, и игрушки сверкают на елке.

Эх, волшебная ночь, ты цыганская дочь,

Погадай мне о встрече на память,

Чтобы вспомнил, любя,

Через годы тебя,

Жарких губ обжигающий пламень.

14.1.03 г.

 

 

 

Звездная ночь

Ночь тиха, ночные тени,

Россыпь звезд над головой.

Будто все в оцепененье,

Мир уснул во мгле ночной.

Звезды светят и мерцают

Нам в полночной вышине,

То алмазами сверкают,

А то меркнут, как во сне.

Говорят, у нас на небе

Есть у каждого звезда.

И по старой той примете

С нею связана судьба.

Если как-то звездной ночью

Посмотреть на небосвод,

То увидишь сам воочию

Звезда чья-то упадет.

Будто с горки покатится

И уйдет за горизонт,

Чья-то снова зародится,

Озаряя небосвод.

Ночь тиха, и мирозданье

Там, в космической дали

Те же встречи, расставанья,

Как у матушки земли.

23.1.03 г.

 

Память сердца

Весна как в сорок третий год,

И соловей нам вновь поет,

Кукует радостно кукушка,

В зеленой россыпи опушка.

Но здесь кипел когда-то бой,

Вы, сохранные судьбой,

Храните в памяти своей,

Как пел в то утро соловей.

Был ясный, теплый, тихий день,

Бойцов к себе манила тень,

Ни взрывов нету, ни войны,

Полно в округе тишины.

Если верить тишине,

То мир царит на всей земле,

Но виднелась цепь траншей,

Окопов, дотов, блиндажей.

Дышала тишина войной,

Угрюмой, чуткой, неземной.

Бойцы сидели кто где мог,

Вился махорчатый дымок,

Говорили о земле, о родимой стороне.

Кто сидел писал письмо,

Кто мечтал войне назло.

Вдруг разорвалась тишина,

Артналет, пришла война.

Замолк в подлесье соловей.

Там, где гнездо среди ветвей,

Гудят осколки, как шмели,

Бойцы пригнулись до земли,

Секут осколки все подряд:

Окопы, доты и солдат.

Не стало больше тишины,

Запела музыка войны.

На фланге ожил пулемет,

Глядь: фашист в атаку прет.

Тут ротный встал, сказал: «Вперед!

Посмотрим чья еще возьмет».

И грянул рукопашный бой,

В атаке полк передовой.

Мелькают каски и штыки,

Стоны, вопли, матерки,

Но, наконец, окончен бой.

Не дрогнул полк передовой.

Враг побежден, бежал назад,

Кругом убитые лежат

И не поймешь, где враг, где свой,

Где подлец, а где герой.

Всех сравняла злая смерть.

Судьба у них здесь умереть.

И вновь настала тишина,

Дань свою взяла война.

Где пел в то утро соловей

И где гнездо среди ветвей,

Там поднялся могильный холм,

Солдаты спят в нем вечным сном.

Отдали жизнь они свою

За Русь, за родину свою.

Прошло уж много, много лет,

Но не забыт к могиле след.

И в день победы старики

Кладут к подножию венки.

Их песней славит соловей

Там, где гнездо среди ветвей.

7.2.03 г.

 

Родина

Там, где склоняются ивы,

Ветки макая в пруду,

Там, где волнуются нивы

И шелестят на ветру,

Там моя родина, детство,

Где деревенька стоит.

Жаворонка первая песня

Ранней весною звенит.

Там протекает речонка
С тихой прозрачной водой,

Ждет меня в доме девчонка

С русой волнистой косой.

Куда бы судьба ни бросала,

В домике том появлюсь,

Откуда меня провожала,

И до земли поклонюсь.

Здравствуй, родная сторонка,

Здравствуй, ромашковый луг,

Здравствуй     родная девчонка.

Поля и деревья вокруг.

Дышу, не могу надышаться

Воздухом этим живым.

В полях и лугах наслаждаться

На родине небом родным.

4.3.03 г.

 

Сырой рассвет

Подкрался серенький рассвет

Меж сосен тихо, незаметно,

И дуб стоит едва приметно.

Неуловимый зыбкий свет.

Стоит сырая тишина.

На ветках лист не шевелится,

А небо все дождем грозится

Всю душу вымочить до дна.

Костер никак гореть не хочет.

Дымит, дым стелется к земле,

Порой лишь искорка проскочит

Меж дров, что кучей на костре.

Тяжелый воздух, взвесить можно,

И тело бедное знобит,

Заденешь куст неосторожно,

Тебя водою окатит.

Ищет глаз куда бы скрыться,

Где найти себе приют,

Чтоб насквозь не промочиться,

Но мокро и там, и тут.

12.3.03 г.

 

Мельник

Как колдун колдует мельник

Возле парных бункеров,

То нырнет скорей в подклетник,

Где зерно в размол идет.

Весь седой от пыльной взвеси,

Мельтешит то тут, то там,

То мешки к леткам подвесит,

То бежит скорей к весам.

Кружит, бегает по цеху,

Торопясь туда-сюда,

Не нашло б зерно в прореху –

Тогда целая беда.

Тестом сплюнет он с досады,

Выбегая за порог,

Воробьи такому рады,

Поднимают шумный торг.

Белый весь, в мучной пороши,

Словно дедушка Мороз,

Зарабатывает гроши

Мелит вику и овес.

Монотонное гуденье,

Перестуки трясунов,

Аж в глазах стоит затменье,

Убежать домой готов.

2.4.03 г.

 

Победный день

России верные сыны!

Всем, кто жив по божьей воле,

Кто лежит на бранном поле,

Вам, защитникам страны.

Наш почет и уваженье,

Победившим в том сраженье,

Немцев гнавшим от Москвы,

Никогда не смеркнет слава.

Подвиг, мужество в боях!

И спасенная держава

Будет славить вас в веках.

Пусть звучит тот марш победный!

С сединою на висках

Пусть придут на площадь деды

В День Победы в орденах.

Пусть уходит год от года

Вдаль от нас победный год,

Но он дорог для народа

И на праздник нас зовет.

4.5.03

 

Сенокос

Зори ранние встают,

На лугах сверкают росы,

Волнами кажутся покосы

И к берегу бегут,

Воздух чист, недвижим, светел,

Пахнет вянущей травой,

Тень лежит от ближних ветел

На равнине луговой.

На воде цветут кувшинки,

И стрекозы над водой,

И сверкают так росинки,

Словно камень дорогой.

Пахнет медом с лип цветущих,

Стоит летняя пора

И поют, стрекочут в кущах

Птички с самого утра.

10.9.03 г.

 

Здравствуй, речка моя

Меж высоких хлебов протекает река,

То течет моя Меня родная.

Утонуло село в белопенных садах,

Здесь мой дом и земля дорогая.

Здесь у нас по утрам

Слышен крик петухов,

И слышны соловьиные трели.

Еще солнышко спит,

Голоса рыбаков

Перекличкой доносятся с Мени.

Здравствуй, речка моя,

Здравствуй, детство мое,

Я тебя никогда не забуду

И в какие края не забросит меня

Я приеду к тебе отовсюду.

Запах сена с лугов,

Запах зреющей ржи,

На цветах воздух чистый настоян.

Здравствуй, речка моя,

Не таясь, расскажи

Кто тебя без меня беспокоил.

Вот и солнце встает,

Чуть белеет туман,

Повисая невесомой дымкой,

Стайка диких гусей,

Небольшой караван

В поднебесье кричит невидимкой.

Здравствуй, речка моя,

Здравствуй, родина мать,

С добрым утром, сторонка родная.

И тебя от меня никому не отнять,

Ты, как мир, без конца и без края.

20.11.03

 

Медведь

(басня)

Один медведь был избран мэром

В глухом лесу он стал примером,

Примером подлости и лести,

Коварства, тупости и мести.

В его прислугах были лисы,

Волки, кролики и крысы,

И если кто не угождал

Он прочь в за шею выгонял.

Чтоб легче лесом управлять

Он стал владенье раздавать,

Поляны, рощи, перелески,

Холмы, низины и подлески.

Он выгнал зайцев из подлесков,

Лосей могучих с перелесков,

Ежей колючих и кротов

Он выгнал запросто с холмов.

            ---------------------

Такой медведь не нужен лесу

Надо гнать медведя к бесу.

Ноябрь 2003 г.

 

Песня о Суре

Между холмов, между лесов,

Течет река, где мое детство,

Моя Сура, моя любовь,

Моя печаль, мое наследство.

Здесь зори ясные встают,

Здесь дом родной, мой край любимый,

Здесь соловьи в садах поют

И тешат трелью соловьиной.

Моя Сура, моя любовь,

Моя печаль, моя надежда,

Готов я видеть вновь и вновь

Весенних вод твоих безбрежье.

Ты помнишь добрых молодцов,

В ладьях идущих рать за ратью,

Строенье древних городов

Царя Ивана с верной знатью.

Соя Сура, моя любовь

И я как встарь сбегаю с кручи,

Чтоб искупаться в тебе вновь,

Каскады брызг поднять летучих.

24.12.03

 

Старик и море

Седой заплакал океан,

Меня на берег провожая,

И бьется, бьется о причал,

Вернуть назад меня желая.

Не плачь, мой древний океан,

С тобой я дружбу не нарушу.

Привет проливам и морям,

Ведь я тебе оставил душу.

Я буду помнить о тебе,

Пока я жив, везде и всюду,

Ты позабудешь обо мне,

Но я тебя не позабуду.

Сколько раз я погибал

Средь диких волн в твоей пучине.

Ни раз, ни два, ни три бывал

Так близок я к своей кончине.

Бокал вина я пью до дна

В день моряков за тех, кто в море,

Где ветер ходит на просторе,

Крутая плещется волна.

Там, где шумит морской прибой

И чайки мечутся над морем,

Там и я в морском просторе

Сред волн мятежною душой.

7.1.04 г.

 

Морские дали

Морские дали,

Где неизвестная страна.

Морские дали

Там, где давно живет она.

Морские дали,

Меж нами море да туман.

Морские дали,

Меж нами Тихий океан.

Морские дали,

Где пальмы стройные растут.

Морские дали,

Там люди бедные живут.

Морские дали,

Там лето длится целый год.

Морские дали,

Босыми ходит весь народ.

Морские дали,

Где в дымке легкий горизонт.

Морские дали,

Они зовут меня в поход.

Морские дали,

Где неизвестная страна.

Морские дали

Туда, где ждет меня она.

8.1.04

 

Бобыль

Жил да был один бобыль,

Как в степи седой ковыль

Низко кланялся ветрам,

Бобыль кланялся людям.

Сам стирал, сам штопал, шил

Как медведь в берлоге жил.

Ни с кем дружбу не водил,

Бога славил, печь топил.

Век прожил он без забот:

Нет детей и нет хлопот.

Незаметно старость злая

Подошла к нему, стеная,

Там болит, тут колет, жжет,

Никто в гости не идет.

Не проверит, не поможет,

Воды кружку не предложит.

Бобыль вспомнил поговорку:

«Нет детей – прожил без толку».

Бобыль умер как не жил,

Никто о нем и не тужил,

Схоронили, закопали.
Чарку памяти подняли,

Посудили, порядили,

Разошлись и позабыли.

3.3.04 г.

 

Мыльный пузырь

Мыльный пузырь руководство надуло:

Все для людей и для деда Федула.

Сразу фанфары вокруг зазвенели.

Уши оглохли у бабки Лукерьи.

И в руководстве подняли вопрос,

Чтоб все освещали  с газетных полос.

Мыльный пузырь запустить в производство –

Так порешило скорей руководство.

Выделить деньги, построить завод,

И стража стояла чтоб тут у ворот.

Но лопнул пузырь, а с ним производство,

–  Мы новый надуем, –  твердит руководство.

А деньги ушли неизвестно куда,

Вот так вот бывает порой иногда.

20.7.04 г.

 

Подарок судьбы

Был месяц май, был месяц май,

Тебя я встретил невзначай

С букетом роз в тени берез

На перекрестке.

Я подошел к тебе спросить:

– Быть может, нужно проводить?

По которой нам с тобой

Идти дорожке?

Ты улыбнулась мне в ответ:

– Проводи. От чего нет?

Если только ты сказал

Непонарошке.

И посмотрела на меня

Глазами полными огня.

И все вокруг померкло вдруг

В разгаре дня.

Я понял сразу: это ты,

Мне подарок от судьбы

Любовь моя.

21.7.04 г.

 

Курган

Спит курган в речной долине,

Забытый богом и людьми.

Там бой кипел, где пусто ныне,

Хранитель древней старины.

Мечи на солнышке сверкали,

Сходились грудью рать на рать,

И кровью латы обагрялись,

Кто мог мечем их рассекать.

Мячами головы слетали

У седоков с могучих плеч.

Звенела сталь, и кони ржали,

Коль в шею им вонзался меч.

Легло немало в этой сечи

Древних тех богатырей

Не от пули и картечи,

А от копий и мечей.

Кто победитель мы не знаем,

Ведь с этих пор прошли века.

После себя курган оставил,

Он ввысь вознесся из песка,

Хранитель тайны древней, чудной,

Спит курган, время идет,

Ждет, когда потомок умный,

Замок от тайны отопрет.

Не спит лишь черный археолог,

Стараясь золото найти.

Курган копает злой подонок,

Чтоб тайну тайно унести,

Чтоб сразу стать скорей богатым

И место  в обществе занять,

Толстопузым и мордастым

В злате-серебре сиять,

Уехать вскоре на Канары,

У моря теплого осесть,

Дарить поклонницам тюльпаны,

Коль золото в кармане есть.

Кто воспользуется тайной,

Нам теперь и невдомек:

Археолог ли случайный,

Государство ли возьмет.

Пока спит курган в долине,

У подножия туман.

Он на нем, как на перине,

Словно воин-атаман.

10.10.04 г.

 

Друг медведь

Один крестьянин как-то раз

От смерти, слышь, медведя спас,

В капкан попал наш бедный мишка

Была бы тут ему и крышка.

Но тут крестьянин проходил

И мишку вмиг освободил.

Медведь вскричал: «Ты друг до гроба

За тобой смотрю я в оба.

Я тебя буду хранить,

Чтоб никто не мог убить».

Мужик прилег, устал бедняга,

Медведь, как верная дворняга,

Стал пятки у него лизать,

Мух с крестьянина сгонять.

Одна муха на лоб села

Он смахнул, она слетела.

Но на нос, на лоб садится.

Мишка начал тут сердиться.

Взял кирпич и что есть духу

Бац – и сразу убил муху.

Наш мужик даже не пикнул,

Только лишь ногами дрыгнул.

Мораль

Если друг с такой натурой,

Поплатишься своей же шкурой.

12.10.04 г.

 

Шавка

Однажды Шавка заболела,

Позвать врача к себе велела.

Пришел к ней грач, известный врач

Говорит: «Шавка, не плач,

Полежи и попей мед,

Брось так лаять –  все пройдет.

И не лай на всю округу,

Говорю тебе как другу,

Полежи, прошу не лай

И хвостом так не виляй.

На прохожих так и лаешь,

Перед львом хвостом виляешь,

Порой ползаешь на брюхе

Если царь зверей не в духе».

«Льва боюсь, –  сказала Шавка. –

Ведь простая я дворняжка.

Брошу лаять – меня съест.

И на жизни моей – крест.

У людей вот тоже так:

Все совсем как у дворняг».

2.11.04 г.

 

Повар

Однажды повар мимоходом

Случайно избран был народом,

В ту пору он лапшу кромсал

И вдруг в начальники попал.

По секрету вам скажу:

Стал вешать на уши лапшу.

Кому непоподя при встрече

Лапшу он вешал в своей речи.

Хоть старик, хоть молодой

Увешан будет весь лапшой.

И теперь народ честной

Ходит на ушах с лапшой.

Лапшу он вешал на собраньях

Иль в верхах на совещаньях,

Ему верят, и в верхах

Сидят с лапшою на ушах.

Такому повару чем верить,

Речь его надо бы проверить,

Снять скорей с ушей лапшу –

Вот о чем я вас прошу.

10.11.04 г.

 

Завтра, мама, меня разбуди

Завтра, мама, меня разбуди

Утром рано на звонкой заре,

Посмотрю, как поют соловьи,

Босиком пробегусь по росе.

Как горит, разгораясь, заря,

И покажется краешек солнца,

Брызнет луч, засверкает роса

На траве, на ветвях, у колодца.

Дорогим ожерельем сверкнет

Под горячим лучом паутинка,

Скоро солнце взойдет

Вдаль бежит, убегая тропинка.

Завтра, мама, меня разбуди,

Хоть давно много лет пролетело.

Я опять посмотрю полыханье зари,

По росе пошагаю несмело,

Вспомню детство свое,

Вспомню солнца восход

И в садах соловьиные трели,

Только жалко ко мне уж никто не придет,

Чтоб скорее идти на качели.

Завтра, мама, меня разбуди,

На лице твоем милом морщинки,

Бабье лето прошло, ты со мной посиди,

В волосах заплелись паутинки.

17.11.04 г.

 

Собачья жизнь

Бежала утром Жучка-сучка,

Навстречу ей бежал кобель,

Он ночевал у Лизабель.

Обнюхались, он дал ей сотню.

И унырнули в подворотню.

А кобеля ждала дворняжка,

Она измучилась, бедняжка.

Не могла ни спать, ни есть

И даже где-нибудь присесть.

Кормить, поить щенят спешила,

Стирала, штопала и шила,

Стирает, сушит, варит, гладит,

Ей даже некогда полаять.

А кобель? А что кобель?

Он убегает к Лизабель.

Порою встретит Жучку в поле

Жизнь – не жизнь, одно приволье.

 

Уховский пруд

Вода, как зеркало, блестит,

Полыхает заря на востоке,

А ветла в отраженье глядит,

Рыбки плещутся возле осоки.

Рыбаки затаились вокруг,

Ждут на зорьке хорошей поклевки.

Ребятишек влечет этот пруд,

В обед будут тут водные гонки.

Кто создал этот маленький рай,

Где резвятся так ребятишки.

И рыбаки бегут удить в тот край,

Бросив напрочь читать свои книжки.

Облака в отражении вод,

Будто небо глядит под ногами.

И заря вдоль осоки плывет,

Поплавки в той заре у коряги.

Даже на воду страшно глядеть

Не упасть как бы ненароком.

Да нужда, можно клев просмотреть

В этом небе красивом, глубоком.

О себе Ухов память оставил

В той плотине, в том маленьком пруде.

Только жаль, что так мало он правил,

Народ это добро не забудет.

19.08.05 г.

 

Моим ровесникам

Давным-давно умчалось детство,

Распался тесный круг друзей,

Года оставили в наследство

Черты неясные людей.

Футбол, качели, догонялки…

Босоногая толпа

То играет  дружно в прятки,

А то ссорятся с утра.

То бегут купаться к речке,

Поднимая пыль столбом,

Визг и смех – не слышно речи,

Речка плещется вверх дном.

Нет давно поры той детской,

Кто ушел уж в мир иной,

Кто ушел с земли Порецкой

Где-то жить в стране другой.

Порой хочется как раньше

Вновь с друзьями поиграть,

Бросить мяч – кто дальше кинет,

Или в прятки поиграть.

Но прошла детей потеха.

Вдруг нагрянула война,

Лишь одна была утеха –

Ждать закончится когда.

Всех на фронт вскоре призвали:

Старших братье и отцов.

Пацаны работать стали

На полях и у станков.

Много горя, много муки

Дети вынесли в войну:

Холод, голод и разлуки,

Ели лук и лебеду.

Слезы горькие каскадом

Порой брызгали из глаз,

Если вдруг повестку на дом

Приносили иной раз.

Хлеб растили, и пахали,

Сеяли, снопы вязали,

На заводах, у станков

Заменив своих отцов.

И росли, росли мальчишки,

Повзрослев не от годов,

Возмужали враз парнишки,

Превратились в молодцов.

Угловатые, худые,

С переломчатым баском,

Парни милые, родные

Наградят вас всех потом.

Были радость и веселье,

Когда кончилась война,

Народ справил новоселье,

Чашу зла испив до дна.

Снова бывшие мальчишки

Стали строить, хлеб растить,

Взяв опять тетрадки, книжки,

Стали грамоту учить.

Время шло, ушли мальчишки

Честно родине служить,

Все учебники и книжки

Снова надо отложить.

Кто в морфлоте, кто в пехоте

Отслужи нужный срок.

И вернулись вновь к работе,

И трудились кто где мог.

Дружно все переженились,

Жизнь помчалась колесом,

Дети, внуки появились,

Ну и правнуки потом.

Поседели, полысели

Дети тех военных лет,

Их болезни одолели –

Той войны прошедшей след.

Иногда собравшись вместе,

Детство вспомнят и войну

И какие в мире вести,

И былую старину.

Вспомнят всех живых и мертвых

Цепкой памятью своей,

Воскрешая всех достойных

Этой памяти людей.

3.12.05 г.

 

На городище

Холмы и холмики земли,

Ямки, ямы и канавы

Сплошным бурьяном заросли,

Свидетели старинной драмы.

Века прошли с тех давних пор,

Орда сожгла тот город чудный,

Богатый рыбой, многолюдный.

Сейчас бурьян, да косогор.

Ржали кони, стрелы пели,

Вонзаясь в стены и тела.

Сдаваться люди не хотели,

И сеча страшная была.

Дома родные защищая,

Рубились люди как могли.

Но вот судьба какая злая -

Сберечь сей город не смогли.

Легли костьми на поле брани

Тогда все воины окрест,

Не хотели жить в изгнаньи,

Спасали жен, детей, невест.

Давно зарос тот старый город,

Спят вечным сном богатыри,

В дожди, в жару и лютый холод

Ждут вечной памяти они.

Века над ними пролетают,

Весною жаворонки поют,

Татарник пышно расцветает,

И зори ясные встают,

Скот пасут. Народ не знает,

Кого он топчет, что под ним,

Лишь археолог поднимает

Завесу тайны над былым.

Стоит, глядит среди бурьяна

Расположение домов,

Они стояли и вкось, и прямо

Позади заросших рвов.

Что здесь было за селенье?

Кто здесь жил и копал рвы?

И погиб в лихом сраженье,

Защищаясь от орды?

Все расскажет археолог,

Раскопает, все поймет,

Кто здесь жил и чей потомок

Тайну города возьмет.

10.11.05 г.

 

Зимнее утро

Мороз и солнце, снег искрится

Первозданной белизны.

Спят березки. Что им снится

Среди этой тишины?

На опушке, что под елью,

Возле леса на лугу

Капли крови заалели

На нетронутом снегу.

Что за чудо, что такое?

На снегу откуда кровь?

В тишине среди покоя

Заалела эта новь.

Глядь, под елью на рябине,

Словно яблоки сидят

Снегири под небом синим

Эти ягоды едят.

Едят, сорят в снег искристый,

Порой ловят на лету,

Будто алые монисты

Расцветают на снегу.

Легким инеем прикрытый,

Лес березовый стоит.

Будто всеми позабытый,

Он под солнцем мирно спит.

Даже куст не шевельнется,

Белый иней не стряхнет.

Только эхо раздается,

Покричит и вдаль уйдет.

13.12 05 г.

 

Глаза любимой

Твои прекрасные глаза,

Как рад я снова вас увидеть,

Какие мне сказать слова,

Чтоб ненароком не обидеть?.

Люблю, когда они глядят,

Тепло и ласку излучают,

Порой так трепетно горят,

Как будто в гости приглашают.

Твои глаза, твои глаза

Мне в душу смотрят постоянно.

Я вас люблю, но, верно зря,

Смотрю, любуюсь неустанно.

Быть может, скажут они мне

При одной случайной встрече:

«Ты не печалься обо мне,

Терпи и жди, еще не вечер».

Я ждать готов хоть сорок лет,

Но чтоб они не угасали,

Чтоб в них всегда светился свет,

Тепло и ласку излучали.

23.12.05 г.

 

Первой учительнице

В первый раз, в первый класс…

Мы все вспомним не раз

Дорогие черты и походку,

Свет внимательных глаз

Освещает для нас путь познаний,

К той мудрости тропку.

Мы улыбку твою,

Может, в дальнем краю

Вспомним детство и школьные годы,

Вспомним вас, вспомним класс,

Как учили вы нас,

Где живут и какие народы.

По тропинке крутой

В мир познаний большой

С класса в класс нас вели за собой.

Так спасибо за все, за терпенье твое,

Нам отдали вы сердце свое.

30.12.05 г.

 

Поцелуй болида

Крутится-вертится шар голубой,

Крутится-вертится вместе со мной,

Крутится-вертится наша земля,

Горы, дороги, леса и поля.

Крутится-вертится, мчится вперед,

Будто в галактике кто его ждет,

Сквозь толщу веков к ней навстречу летит

Большой, могучий красавец болид.

Встретятся где-то в межзвездной дали

Ее поцелует красавец болид.

Сразу исчезнут леса и поля,

Дальше помчится уж голой земля.

23.1.06 г.

 

Новый год

День волшебный, день веселья

В мире сказок, в мире грез.

Что ж, друзья, прошу прощенья,

За него поднимем тост.

Чтоб сбылись надежды

Наши в наступающем году,

И не пить нам горькой чаши,

Как в былую старину.

Только раз в году бывает

Новый год и Дед Мороз,

Елка искрами сверкает

Из серебряных волос.

Он шагает по планете,

Этот славный Новый год.

Ему радуются дети,

Он гостинцы нам несет.

Новый год идет по крышам,

По озерам, по лесам,

Он шагает по карнизам,

По заснеженным полям.

В каждый дом заглянет

Ночью и в окно не постучит.

Но, однако, между прочим,

Всем подарки подарит.

2006 г.

 

Дождь

Трах - бах - тара - рах!

На кудыкиных горах

Гром грохочет, дожди льют,

Стрелы молний в землю бьют!

А деревья слезы льют.

С листьев падает капель,

Тень-пель, тень-пель.

Трах-бах-тара-рах!

Как из пушек, просто страх!

Все мокро давным-давно,

Дождю, видно, все равно,

Льет и льет, как из ведра

Прямо с самого утра.

Тень-пель, тень-пель.

Лужи стали из капель.

Хоть ворчи, хоть не ворчи,

По спине текут ручьи!

Обувь брызгает водой.

Не спеша идем домой.

Да и некуда спешить:

Уж какая в дождик прыть?!

14 июня 2007 г.

 

Юность

Вся жизнь твоя как штиль на море,

Нет ни нужды тебе, ни горя.

Одна лишь радость впереди:

Должна любимая придти.

Её обнимешь, поцелуешь

И все на свете позабудешь.

Она одна, вся радость в ней,

Как королевич Елисей

Готов на волке проскакать,

Звезду ли с небушка достать.

Готов пройти сквозь лес и горы

За эти трепетные взоры,

Сразиться с кем-нибудь в бою

За радость, за любовь свою.

Кроток сон твой летней ночью,

Но сил тебе не занимать,

Немало ты услышишь сплетен,

Но радость в сердце не отнять!

И дай-то Бог, чтоб в жизни этой

Ты был здоров и полон сил.

И, словно солнышком пригретый,

Она любила, иль ты любил!

23.06.2007.

 

Разговор по душам

(Воинам-интернационалистам)

 

Давай-ка, друг, закурим перед боем

И сядем здесь, немного отдохнем,

А после боя встретимся на взгорье,

Если до рассвета доживем!

 

Про бой ночной и страшный, и кровавый

Тогда с тобой, когда домой придем,

Мы все расскажем нежным нашим мамам,

Если до рассвета доживем!

 

А дома встретят нас с тобой девчата.

Обнимем их, к груди своей  прижмем.

Они нам скажут: «Здравствуйте ребята!»

Если до рассвета доживем.

 

И утром рано нас бойцы заменят,

Но мы с тобой опять сюда придем.

На месте этом солнышко нас встретит,

Если до рассвета доживем!

 

Придем домой мы и на свадьбах наших

Вспомним всех, про бой споем,

Вспомним и живых, и павших,

Если до рассвета доживем!

Июль 2007

 

 

Цыганкино гадание

Погадай мне на картах, цыганка,

Расстелив разноцветную шаль.

Расскажи мне всю правду, смуглянка,

А за правду мне денег не жаль!

Расскажи, что же будет со мною

Через год, через два, через три,

От тебя своей правды не скрою,

Коль верны те гаданья твои!

Вот раскинула карты цыганка:

«Ждет дорога тебя, молодец!

Ждет тебя, не дождется славянка

И какой-то казенный дворец!

Туз пиковый тебя ожидает,

Выпал вот и пиковый король,

А пиковая дама скучает

По тебе в том краю, милый мой!»

30.09.2007 г.

 

Остров мечты

В океане жизни

Остров есть мечты:

Люди веселятся,

Пляжи и дворцы.

Но на этот остров

Нет путей-дорог.

Так же веселиться

Я бы тоже смог.

С давних пор стремятся

Все его найти,

Только вот боятся

Этого пути.

Там шторма, туманы,

Иногда мираж -

Будто виден остров

И широкий пляж,

Пальмы, солнце светит,

И толпа подруг.

Вдруг мираж исчезнет,

Волны лишь вокруг.

Часто, очень часто

Разноликий люд

Под морской пучиной

Находил приют.

Не найдя тот остров

И попав в туман,

До сих пор блуждают

Люди разных стран.

Все мы точно знаем

Остров счастья есть

И найти желаем,

Чтобы там осесть.

В океане жизни

Люди разных стран

Этот остров ищут

В бурю и туман.

17 августа 2007 г.

 

На чернотропе

Горит Венера на востоке,

Встает хрустальная заря,

Мой друг, вчера на чернотропе

Добыл случайно глухаря.

Сегодня утром спозаранку

Опять ушел на чернотроп,

Свою гончую Каштанку

Перецепив за поводок.

Пошел он мерять километры,

Шурша опавшею листвой,

Не страшны ни дождь, ни ветры,

К ночи лишь вернется домой.

Когда услышишь лай собачий,

И сердце радостью замрет,

Значит прячутся здесь зайки,

С плеч ружье, взводить курок.

Лучше нету той минутки,

Заяц встал, пошел на круг,

У березовой опушки

Затаись ты, лучше друг.

Лай все ближе,

Заяц вон бежит косой,

Грянул выстрел – он, бесстыжий,

Побежал на круг второй.

Вот такая неувязка

Получилась у дружка,

Ну а гончая Каштанка

На второй уж круг пошла.

29 октября 2007

 

Докукарекался

(басня не для детей)

Жил-был петух, и был хозяин,

Что круто тем хозяйством правил.

Петух хозяину служил

И по утрам его будил.

Он кукарекал, что есть сил,

Чтоб кур кормить тот не забыл.

И он хозяину кричал:

-Ты бы зернышек им дал,

Да и мне б за канитель

Дал пшена на семь недель!

Тут хозяин осерчал

И сердито отвечал:

- Ешьте, пейте, что найдете,

На помойке поклюете!

Петька наш средь дня и ночи

Кукарекал, что есть мочи,

Что хозяин – жулик, жмот,

С рук ему то не сойдет!

Злой хозяин взял топор,

Строгий вынес приговор…

Ала кровь на крыльях Петьки!

Коль не верите – проверьте!

Квохчет курица-наседка:

– Докукарекался наш Петька!

Промолчал бы, милый мой ,

Да ходил бы с головой!

15 ноября 2007

 

Улица моя

Березки, липы, клены - улица моя!

Палисад зеленый, тут моя семья.

Белая черемуха в платье по весне

Кисточку цветущую подарила мне.

С теплыми окошками здесь дома стоят,

На дорогу смотрят много лет подряд.

Из садов доносится песня соловья.

В песню так и просится улица моя!

Вечерами теплыми после всех трудов

Новостями делятся люди у домов.

29 ноября 2007

 

 

Кот Васька

Гроза окрестных воробьев

И сердцеед соседских кошек,

Им услужить всегда готов,

Концерты ставит у окошек.

Враг собак, мышей губитель

И крыс противных победитель,

Порой несет в свою обитель

Птенцов кот Васька из-под крыш.

Ворчит и спорит он с хозяйкой,

Когда вор стащит колбасу.

Хозяйка все грозится баньку

Ему устроить, подлецу!

18 декабря 2007

 

Отдых на рейде

Стоит на рейде тишина.

На глади вод мерцают блики.

Поет гитарная струна

Про нас, любовь и про улыбки.

Несмело волны лижут борт,

У ватерлинии ласкаясь.

Какая радость, нет забот!

Хоть спи весь день, не просыпаясь!

Сегодня отдых боцман дал,

Ведь мы пять дней в авральном плане

Все дни и ночи напролет

В шторма ходили в океане.

Колдует что-то наш старпом

Целый час в радиорубке,

Чтобы порадовать потом

Той песней нежной о голубке!

Пока на рейде тишина,

Лишь крики чаек за кормою.

Но скоро с песнею волна

Умчится вдаль гулять по морю!

06.01.2008.

 

Зоренька

Зоренька нежная, зоренька ясная,

Ты вся как прежняя, так же прекрасная!

Зоренька светлая, зоренька милая,

Уж надоела мне ночка постылая!

Ты расплескалась, как море широкое

Любви моей, нежная, только далекая.

В платье что золото в небушке ясном,

Плавно шагаешь на встречу с прекрасным!

С днем начинающим, с птичьими трелями,

В росах, сверкающих в травах капелями!

Только взойдет над землей солнце ясное,

Ты исчезаешь, такая прекрасная,

Жаль расставаться с тобой, моя милая!

Давай же встречаться, всеми любимая!

13.01.2008.

 

 

Морозный день

Спит Сура под белым снегом,

Чутко дремлет старый бор.

Все вокруг объято негой.

Тишь. Безмолвие кругом.

Только лишь охотник рьяный

Меж стволами мельтешит.

Жаль, что он, такой упрямый,

В чистом снеге наследит.

День морозный всюду иней

С веток гроздьями висит.

А на небе бледно-синем

Солнце зимнее блестит.

Солнце светит, снег искрится

Переливами огней,

Словно жемчуг молодица

Обронила меж ветвей.

Залюбуешься побегом,

Тронешь веточку сосны,

И тебя осыплет снегом

Почти с ног до головы.

Ветка сразу распрямится,

Задевая остальных.

Вдруг сосна освободится,

Кинет шапку снега вниз.

21.01.2008 г.

 

В женский день

Море праздничных цветов

Приготовили для женщин,

Шоколадок и тортов,

И не счесть красивых песен.

 

Всё для женщин в этот день,

Всевозможные подарки:

Перстни, брошки, акварель,

Кто  – ключи от иномарки.

 

Дарят то, кто как живёт,

По престижу и достатку,

Кто как денежки куёт:

Кто за труд, а кто за взятку.

 

Но дороже нет любви,

Не возьмёшь и не укупишь.

Ее лучше подари,

И любовь взамен получишь.

19.02.2008 г.

 

 

Шахматы

Стоят на шахматной доске,

Два войска друг напротив друга,

Сидят стратеги налегке:

Куда ударить и откуда.

Дан приказ, пошла атака,

В этой чуткой тишине,

Драматическая схватка

Развивалась на доске.

Нет коней – пропали пешки,

Нет слона  – и нет ладьи,

Потеряв фигуры в спешке,

Знать от мата не уйти.

Ну ведь есть же все же выход

Шах ладьей и ферзь убит,

Он ладью возьмет, антихрист,

Что же делать, как же быть?

И сидят тут два стратега,

Видно тронулись умом,

Чешут нос в начале века,

Чешут головы притом.

24 марта 08

 

 

Воспоминание

Друзья мои, неужто мы

Так штормовали в океане?

Как будто все было не с нами

В волнах от носа до кормы.

Стоять на палубе нет мочи,

И волны бурные клочат, шипят

И брызгаются пеной,

В лицо соленою водой.

Порой бывало и обидно,

Что ничего вокруг не видно,

Лишь кипень моря впереди,

Как будто в море мы одни.

Все было так в годах прошедших,

Порой сумбурных, сумасшедших

И в бурю, и в туман

Мы бороздили океан.

Вот так, друзья, теперь иначе,

Другие ставятся задачи.

Уже идет восьмой виток.

Как бы прожить еще годок!

Но все же слышится порой

Крики чаек за кормой.

В чайках души моряков

С погибших без вести судов.

Они просятся домой,

Чтоб там найти душе покой,

Нептун назначил им страданья,

Морские вечные скитанья.

29.01.008г.

 

 

Утешение

Кто сказал тебе, моя милая,

Что ты будто некрасивая.

Ты красивая, ты прекрасная,

Зорька вешняя, зорька ясная.

Не горюй, не плачь, моя милая,

И глаза не прячь от любимого.

Что задумано, в скором сбудется,

И тоска-печаль позабудется.

Словно сон пустой все развеется,

Что не склеилось в жизни, склеится.

9.04.2008

 

 

Талисман

Подарю тебе на память

Талисман любви.

Драгоценным будет камнем

У тебя в груди.

Сбережет тебя от сглаза

И ночных тревог,

Чтобы ты нигде ни разу

Не болела чтоб.

Калина красная,

Ромашка белая,

Любовь прекрасная,

Река безбрежная.

Река широкая,

Река глубокая,

Как зорька ясная,

Звезда далекая.

Талисман любви

Загорится вдруг,

Сбережет тебя

Ото всех недуг.

23.5.08

 

Хор ветеранов

Не стареют душой ветераны,

Нам любимые песни поют

И доносятся песни с эстрады

Про друзей и далеких подруг.

Ветераны, ветераны,

Серебром блестят виски,

Вы поете нам с эстрады

О прошедших днях войны.

О любви, о чистом поле,

О деревне, о труде.

Снова вспомнишь поневоле

То, что дорого вдвойне.

Будто снова молодые,

Так прекрасен этот хор,

Все красивые такие,

Песни рвутся на простор.

3.6.08

 

Малая родина

На малой родине моей,

Где в росах солнышко сверкает,

Поет, трепещет соловей,

Подруге сердце предлагает.

Цветут сады, шумят березы,

Склонились ивы над водой.

О боже мой, святые слезы,

Когда встречаемся с тобой.

Когда куда-то уезжаем

За сто дорог и сто путей,

Кусочек сердца оставляем

На малой родине своей.

Всегда с тобой, кругом и всюду,

Моя любимая земля.

Я никогда не позабуду,

Родная родина моя.

Где-нибудь в краю далеком

Я вспоминаю милые края,

Где под небушком высоким

Вся живет моя родня.

Вновь поеду я на встречу

С малой родиной своей,

По росе пройдусь, конечно,

Словно в юности своей.

И опять на зорьке ранней,

Побегу ловить ершей,

Прозвучит с опушки дальней,

Встретит песней соловей.

8.7.08

 

Старый учитель

Он много лет учил детей

И порой не спал ночей,

Все тетради проверял

То, что на дом задавал.

Где пятерки, порой двойки

Ставил он ученикам.

И вонзались вдруг иголки

В сердце часто по утрам.

Вот и время подоспело,

Он на пенсию пошел

И сидит теперь без дела,

Хоть бы кто к нему пришел.

Нет ни ручки, ни тетради,

Нет родных учителей –

Все осталось давно сзади,

Там у школьных у дверей.

Вот такая подоплека

Ждет порой учителей,

Если есть пока работа

Будешь в обществе друзей.

10.10.08

 

Геологи

Геологи, геологи,

Разведчики земли,

Бродяги, трудоголики

Опять в поход пошли.

С сумками, лопатами,

С едою в вещмешках

Туда, где днями жаркими

Копались на холмах.

Солнцем прокаленные,

Где в меру, где насквозь,

Шагают утомленные,

Где шурф копать пришлось.

Небритые, счастливые

Руду они найдут,

Бродяги, парни милые,

Спасибо вам за труд.

23.1.09

 

Шел солдат

Шел солдат в шинели запыленный,

Шел солдат дождями посеченный,

Шел солдат!

Шел солдат с надеждой и тревогой,

Шел солдат военною дорогой,

Шел солдат!

Шел солдат под пули и снаряды,

Шел солдат совсем не за награды,

Шел солдат!

Шел солдат к Победе долгожданной,

Шел солдат и к славе постоянной,

Шел солдат!

Шел солдат бороться за Россию,

Шел солдат за очи дорогие,

Шел солдат!

Шел солдат землей освобожденной,

Шел солдат к Победе всенародной,

Шел солдат!

10.02.2008

 

 

 

На подлодке

Нырнула в море субмарина

Под кипящую волну,

Корабли проходят мимо,

Нарушая тишину.

Озабоченный акустик

Ясно слышит шум винтов,

А марконя спец- искусник

Передать в эфир готов:

Где они, в каком квадрате,

Где находятся суда.

Отмечается на карте

Тип судов и глубина.

Не страшны в морской пучине

Ни шторма, ни ураган,

И по этой вот причине

Нам не страшен океан.

А когда придем на базу,

Лихо на берег сойдем,

Отдохнем и снова сразу

В море синее уйдем.

Где-нибудь на грунт мы ляжем,

Подождем кого-нибудь,

Кораблей с большим тоннажем,

Провожаем в дальний путь.

6.7.08

 

Неожиданная встреча

Мы много лет не виделись,

Снова с Вами встретились,

Будто Вы привиделись,

Может, померещились.

Уж прошло то времечко

И прошли дни юности.

Давай снова встретимся,

Здесь на тихой улочке.

Посидим на бревнышке

Мы до самой зореньки,

Вспомним все вечерочки

Возле нашей елочки.

Канула и минула

Наша юность звонкая,

Все равно ты милая,

Как березка тонкая.

Лишь морщинки выдали

Твои годы старые,

Отсверкали, видимо,

Звездами-стожарами.

Пусть дорога пройдена,

Время так и катится,

А вернутся хочется,

Где семнадцать значитсям.

8.05.2008 г.

 

 

Большой город

Большой, громадный муравейник,

Снует народ туда-сюда,

Он бедный думает, наверно,

Здесь поселился навсегда.

Рой машин несется мимо,

Как какие-то жуки,

И стоит завеса дыма

Над домами, над людьми.

В этих каменных трущобах

Потеряться дважды два

Или сгинешь на дорогах

Под колесами осла.

Город манит, город тянет.

Словно в черную дыру.

Люди едут, пропадают,

Вспять дороги не найдут.

Скоро села опустеют.

Кто же будет всех кормить?

На полях пшеница зреет,

Надо жать и молотить.

Вот такая подоплека

Ожидает нас потом:

Не работа, а морока,

Зарастет все бустылем.

28 марта 2008.

 

 

 

Любовь

Глаз прекрасных, ласковых

В мире больше нет.

Губы твои алые

Как весенний цвет.

Выйди за околицу,

Встретимся с тобой,

Где рябина клонится

Над рекой Сурой.

Скажу: «Здравствуй, милая!»

И прижму к груди.

До чего ж красивая,

Словно лебедь, ты.

Зацелую до пьяна,

Словно во хмелю,

Губы твои нежные

Как вино испью.

Посидим над речкою

Рядышком с тобой,

Золотое времечко,

Поры молодой.

Заря разгорается,

В зареве восток,

Комары кусаются,

Нам и невдомек.

30.11.08

 

 

Белая метелица

Белая метелица по земле метет,

Бьется, вьется, стелется, песенки поет,

Стонет, плачет, корчится и в окно стучит,

Выглянуть не хочется. Что метель творит!

Замела сугробами улицу мою,

Кружится хороводами мне в родном краю.

Я гляжу на улицу и смотрю в окно,

Вон сосед сутулится – видно холодно.

Снегом запорошенный, он спешит домой

По тропе нехоженой только по прямой.

Белая метелица, дивная пора,

Кружит, вьется, стелется с самого утра.

27.12.08

 

 

Зимний лес

Лес кудрявый в инее, 

В кружевной фате.

Над ним небо синее,

Снег как в серебре,

Он блестит на солнышке

Россыпью огней

Возле ближней елочки

И лесных кудрей.

В тишине нетронутой

Спит засурский лес,

Словно зачарованный,

Смотрит в синь небес.

Все в нем не шелохнется,

Птички не поют,

Лишь синички носятся

Взад вперед снуют.

Здесь же под сугробами

Жизнь кипит вовсю,

Тайными дорогами

Мыши корм несут.

Иногда на сосенке

Белка прошуршит,

Да вдали на просеке

Дятел застучит.

Мороз крепкий с инеем

Посреди дорог,

Куржаки накинули

Люди кто где смог.

11.01.09 г.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Рассказы

 

 

 

Бабушкины неприятности

 

Сидели две старые подружки на базаре – бабка Мотя и бабка Дуня. Одна принесла свеклу, а другая – редьку.

И надо же было в тот день так случиться: подошел к ним сборщик налогов, который взимает мзду с торговцев на рынке. А у бабки Матрены в это время как на грех ни гроша в кармане не оказалось. Испугалась бабка:

- Ой!- вскрикнула она, схватилась за живот и, забыв клюку, помчалась в сторону нового колбасного цеха. Но там ворота были заперты. Бабка Матрена круто развернулась на одной ноге и засеменила в сторону открытых ворот столовой. Через некоторое время она пришла оттуда тихо-тихо, как будто боялась чего разлить.

Когда подошла, она сказала в сердцах:

- Чтоб им пусто было! Чтоб их приподняло и шлепнуло!

- Кого это ты, Мотя? – спросила Дуня.

- Да правителей наших, кто базаром правит, - пояснила она. – Столько народищу на базаре, деньжищ сколько собирают, а туалет не построят. Побежала в колбасный двор, а там закрыто. Забежала в столовый двор, думала за склад, за стенку спрячусь, а там два парня к стенке прижались. Беда, прямо, нигде туалетов нет! Один игрушечный сортир поставили возле автостанции и всё! Раньше по нужде бегали на пожарище, где столовая сгорела. Там сейчас расчистили. На дунькиной швейной фабрике туалет тоже на замке. А деньги за торговое место, небось, отдай! Чтоб их приподняло! – повторила она. – Хотела внучке на день рождения что-то наторговать, вот и наторговала! Теперь надо идти домой! – и, забрав свою редьку в сумке и опираясь на свой посох, тихо поковыляла домой, пожелав на прощание еще раз, чтоб начальство приподняло. И разорвало вдобавок.

11 декабря 2008 г.

 

 

Дверь

 

Перед самым новым годом на базарной площади было людно. Там стоял металлический вагончик, который назывался очень веско и важно – автостанция. Примечателен был вагончик упрямой, входной дверью с тугими притворными пружинами. Так что человек со слабым физическим здоровьем ее никак открыть не мог. Ну а если после огромных усилий ему удавалось открыть дверь, то он должен был с огромной ловкостью проскользнуть в дверной проем, чтобы не быть разрубленным пополам или насмерть зашибленным этой автоматикой.

Дверь гордилась жесткостью своего характера и согласно своей злой натуре подчинялась только силе.

Бабушка Маша спешила уехать в этот раз в город нянчиться с внуками, так как зять и дочь тоже собрались куда-то ехать встречать новый год.

Видя с какими усилиями открывается дверь, она попросила молодого человека могучего телосложения чтобы он открыл ей эту злополучную дверь и впустил ее в так называемый зал, где находилась билетная касса. Молодой человек с силой широко распахнул своенравную дверь, любезно пригласив бабушку пройти.

Бабушка Маша неуклюже поднялась на порог проема. В это время молодой женский голос звонко окликнул державшего дверь парня:

- Ваня! Пошли скорей! Наш автобус подошел!

Ваня отпустил дверь и направился туда, откуда кричали. Освобожденная дверь, радостно скрипнув петлями, с размаха поддала бабушку Машу под зад. Бабка мгновенно превратилась в снаряд огромной разрушительной силы. Дверь с пушечным выстрелом захлопнулась, после чего бабушки Маши как будто тут и не было. Сверкнув подшитыми валенками, она исчезла в зале, описав небольшую траекторию, ударилась об пассажира дальнего следования, читавшего на скамье газету. Пассажир немедленно опрокинулся навзничь, держа на вытянутых руках свою газету, как флаг капитуляции. Бабушка Маша, пролетая по залу по касательной, задела стоявшую на ее пути молодую дородную даму. Та, испуганно взмахнув руками, плюхнулась на колени тощего, как сама смерть, мужчины, сидящего на стуле. Стул, не предназначенный для таких нагрузок, превратился в прах. Тощий мужчина оказался пассажиром местного значения и вез этот стул как новогодний подарок. И вот сейчас он молил эту дородную даму, чтобы она скорее слезла с него, что у него радикулит и еще язва. Но дородная женщина, сидя на нем, не торопилась освобождать тощего мужика. Она ощупывала свое холеное лицо и горестно повторяла:

- Наверно, синяк будет! Наверно синяк будет!

Тогда рассерженный тощий мужчина сильно ущипнул ее за зад.

-Ой!! – завопила она, вскакивая. – Хам! – бросила она  ему презрительно, направляясь к двери. – Не поеду я сегодня Люба! – сообщила она кому-то. – Наверное, синяк будет.

Тощий мужчина, охая и стеная, как вопросительный знак, держась за спину, бросив свой раздавленный стул, тоже потащился к выходу, видимо, отменив свою поездку. А в это время пассажир дальнего следования отчитывал бабушку Машу:

- Куда я сейчас поеду, старая карга?! Все лицо расквасила и рукав порвала. Ведь сама как веник, а куда-то еще ездит! Вернуться  придется, - подытожил он и начал  перебирать в дипломате какие-то бумаги. – Насовещался! – пробурчал он хмуро.

На бабушке Маше никаких телесных повреждений не оказалось. То ли ее спас вещевой мешок, находившийся в это время за спиной, в котором была всякая снедь для внуков, то ли все это произошло по счастливой случайности, но баба Маша осталась цела и невредима.

- Лихоманка тебя возьми! – проговорила она, направляясь к двери.

Бабка тоже решила не ехать сегодня  к дочери – сами приедут, тут недалеко.

- Сынок, подержи-ка эту проклятущую дверь, - попросила она одного парня.

Тот услужливо широко распахнул дверь. Баба Маша, опасливо оглядываясь на нее, вышла на улицу. Навстречу ей торопился старичок. И тут же услышала голос:

- Вася, пойдем скорей! Бери вещи, наш автобус пришел! Вновь послышался торжествующий скрежет железных петель и пушечный выстрел захлопнувшейся двери.

- Господи!! – перекрестилась старушка. – Видно и его тоже зашибло! – имея в виду попавшего ей навстречу деда.

24 января 1997 г.

 

 

Душевные муки

 

В некотором государстве, некотором селе, то есть поселении, жил да был один мужик.

Однажды ни с того, ни сего он заболел. День болел, два болел, да делать нечего, надо идти в больницу.

И вот наш больной кое-как доплелся до больницы.

В поликлинике доктор сказал, чтобы он немедленно ложился лечиться. Поплелся мужик в приемный покой. Огляделся он вокруг, здание большое-пребольшое стоит, двухэтажное.

«Мамоньки,- думает, - неужели здесь столько больных – все село уместишь?» Оробел даже.

Пришел в отделение, а женщина-медик поглядела в направление и, ласково так, ему сказала:

-Мест нет, дорогой! Я вас поставлю на очередь. Через десять дней придете, положим.

-Да ведь у вас вон, какое здание! – пытался возразить старик.

-Большое, да для каждой болезни выделено только по семь коек. Так сверху решили, - и она многозначительно подняла указательный палец вверх. – Идите домой, милый, а через десять дней придете.

-А если за эти десять дней я умру, - глупо спросил больной.

-Как же это ты умрешь, когда тебя на очередь поставили? – обескуражено спросила медсестра.

Мужик ни с чем ушел домой.

Но он как в зеркало смотрел, потому что через день действительно помер, так сказать, Богу душу отдал.

Отправилась душа того мужика в рай. Предстала пред очами Всевышнего.

-Ты зачем сюда явилась, душа?- спросил Он.

-Да вот в раю хочу поселиться.

-Поселишься, как же!- ехидно ответил Всевышний. – У вас, на земле очереди в больницы вон, какие! И у нас в рай очередь. Олигархи все места загодя раскупили. И у нас проблем, хоть пруд пруди: вон, сколько в озоновом слое ракетами дыр понаделали. Их латать надо, а денег нет. Так что души олигархов, как спонсоров, приходится в первую очередь в раю поселять.

Душа стала, было, спорить, но Всевышний рассердился:

-Иди ты к дьяволу!- закричал он в сердцах и дал душе пинка под зад. Полетела душа кувырком в ад.

Там его принял любезно сам сатана:

-Ну, здравствуй, душа, - вкрадчиво сказал он. – Что скажешь?

-Да вот из рая меня выгнали сюда, - ответила она.

-Да, действительно, там сейчас перенаселение: олигархов сейчас - хоть отбавляй! И все в рай хотят. Да, душа, и у меня в очереди тебя нет. Иди, погуляй пока, а я в бумагах посмотрю. Эти черти-чиновники, вечно понапутают, и разбирайся, сиди тут! Хоть на другую планету беги.

Пошла душа посмотреть, как в аду живут. Глядит, котлы стоят, и души сидят. С котлов пар столбом, рожи душ из них торчат, красные от жары. Часть котлов пустовали. В сторонке черти сидят, вроде надсмотрщиков, смотрят, как другие души дрова носят и их под котлы в костры подкладывают.

«Чем дрова носить, лучше уж в котле сидеть, - думает он, - и ничего не делать». При жизни мужик был лентяем.

Выбрала душа себе самый большой котел - попросторнее там будет, и отправилась снова к сатане.

Пришел, а сатана ему и говорит:

-Ты у меня в списках не значишься. Если бы ты, душа, была убийцей или пьяницей, тогда другое дело. Так что, ты в ад не потянешь! Разве только вот дрова носить. Но ведь ты, душа, лентяйка, все котлы заморозишь.

Душа, было, спорить стала, я, мол, и котел пустой себе нашла.

-Это не для тебя припасено, - отрезала сатана, - а для какого-нибудь большого чиновника!

Взял душу за шиворот и вышвырнул вон из ада.

Моталась, моталась душа между небом и землей – нигде никакого пристанища не нашла. Такое горе взяло душу.

«Вернусь-ка я опять к мужику, – какой-никакой, а все – дом, плохо-бедно, а жить можно будет!»

Вернулась душа назад, к мужику, а он лежит вверх лицом  и рот раскрыл. Возле него врачи бегают, уколы ставят.

-Вот ведь они какие, мужики. Ни стыда в них, ни совести. Их на очередь ставят, а они умирают, - ворчали врачи.

Душа тем временем влетела в открытый рот мужику.

-Вот я и дома!- облегченно вздохнула она, а вместе с ней и сам мужик. В общем, ожил.

-Вот мы его и оживили, - обрадовались врачи и укатили на «скорой».

Но ведь не они мужика спасли, просто его душа места не нашла и ей пришлось вернуться назад.

С тех пор мужик стал работу искать, а в поселении, как на грех, никакой работы нет.

Хоть бы в аду дрова таскать взяли, когда душа снова от мужика отойдет.

 

 

За вёшенками

 

Старый дед  Андрей был страстный грибник. По его расчетам должны были уродиться вёшенки – осень была долгая и сырая. А было это в декабре. Так и стояли вёшенки у деда перед глазами, растущие на сухих вязах, усыпанных этими грибами. Ноги у деда ходили с трудом, и он решил найти машину, уговорить шофера съездить за вёшенками. Наконец он нашел такого шофера с личной машиной. После долгих уговоров он согласился ехать.

- Ну, какие сейчас грибы? – недовольно вопрошал между делом шофер. – Морозы были, снег лежал, лес-то ведь весь голый стоит! Морока одна.

И, правда. Когда приехали на место, лес стоял сырой и промозглый. Их поразила мертвая тишь – ни птичьей трели, ни шороха, ни звука.

- Да какие тут грибы?! – распалялся шофер Саша. – Не сиделось тебе дома-то, - сердито выговаривал он, - и нас взбаламутил.

Он сказал так, потому что они захватили с собой еще и своих жен.

Дед Андрей показал, как надо искать вёшенки:

- Увидишь сухой вяз и на нем ищи.

Шофер одел галоши и поэтому сразу же утонул в воде. Местность была низменная и кое-где стояла вода

Проклиная все грибы на свете, он пошел дальше к стоявшему впереди сухому вязу. Через минуту другую послышался его голос:

- Валя! Иди сюда! И правда, грибы есть!

Дед Андрей со своей старушкой Верой тоже пошли на голос.

Грибы висели кучками вокруг дерева как виноград. Все расположились вокруг вязов. И теперь уже никто не обращал внимания ни на сырость, ни на неприветливый лес, наоборот, он им казался добрым и ласковым. Вскоре они собрали по ведру вёшенок. Но поздней осенью дни коротки и пока не стемнело, поехали домой.

Дома бабка Вера нажарила свежих грибов. Аппетитный вкусный запах щекотал ноздри в теплой натопленной избе.

Как только сели кушать, за окном пошел снег, покрывая землю белыми хлопьями.

- Вот и все! – сказала бабка. – Как украли! – заключила она, отправляя в свой беззубый рот ароматную жареную вёшенку.

11 декабря 2008 г.

 

 

 

Иванова помощь

 

Жил в одном селении мужик, да и сейчас там живет. Он не то, чтоб любитель  выпить, а просто так, когда гости придут, выпьет рюмочку-другую и на этом - баста!

И вот под какой-то праздник пришел к нему сосед Архип. Ну, как водится, выпили рюмку-другую, завязался разговор про все крестьянские дела. Сосед жаловался, что вырастил поросенка, а заколоть некому.

- Пудов девять, наверное, будет.

- Что ты! – воскликнул разгоряченный сосед Иван и потому неимоверно осмелевший. – Я же море свиней переколол. А тебе уж, как соседу, Архип, неужто не заколю?

Сказано – сделано. Не откладывая в долгий ящик, два соседа отправились колоть, хотя Иван ни одного поросенка в жизни не колол, но зато много слышал, как колют.

Подогретые водкой два храбреца нетвердой поступью отправились к Архипу.

- А справимся с ним? Он же большой! – осторожно спросил Архип.

- Что ты, что ты!! – заверил его Иван. – Я же мясник!

Когда зашли в сарай, где в отгороженной клетушке лежал огромный кабан, всю его смелость как рукой сняло. При входе в сарай Иван видел стоящую пешню, а он где-то слышал, что и пешней колют.

- Вот что, Архип, - сказал Иван. – Давай пешней заколем, а то мы и вдвоем не сладим.

- Как хочешь, - ответил робко Архип.

Взяв пешню, Иван зашел в клеть, почесал лежащего кабана за одно ухо, заодно нащупал место, куда будет бить. Распрямившись, размахнулся дрожащими от страха руками, и, зажмурившись, всадил в кабана острую железяку. Раздался отчаянный визг. Кабан встал на дыбы и прижал своего супостата к стенке, брызгая ему в лицо пеной изо рта.

Иван похолодел от страха, неверной рукой достал из голенища сапога нож и двинул им куда-то в кабанье брюхо.

Кабан, продолжая истошно визжать, забился в угол клетушки…

Архип, видя все это, побледнел как березовый ствол и грохнулся в обморок.

Иван выскочил во двор, лихорадочно думая, что же теперь делать. Вспомнив, что у него есть ружье, сбегал за ним, вбежал в сарай.

Огромный кабан по-прежнему стоял в углу.

«Мясник» боязливо выставил двустволку вперед и дуплетом выстрелил в кабана. Ружье сильно отдало назад, цевьем ложа разбив Ивану нос и губы.

Увидев мельком лежащего кабана, облизываясь кровью, Иван выскочил во двор.

В это время очнулся и хозяин бедного поросенка.

- Ну что?! – спросил Архип Ивана.

- Жаштлелил я его влоде! – сказал «заплечных дел мастер», выплевывая два окровавленных зуба.

9 апреля 2008 г.

 

 

Максимыч

 

Максимыч, дед лет эдак за семьдесят, жил вдвоем с женой бабкой Верой в своем доме в километрах трех-четырех от города в небольшом поселке.

Еще с вечера почувствовал он какое-то недомогание, на что не замедлил пожаловаться бабке.

-Чайку бы тебе, Антоша, на ночь попить надо с липовым цветом да с малиной. К утру глядишь и пройдет.

Кстати сказать, Максимыч ни разу не был в больнице, ни с какими болезнями. Его бабка Вера исполняла роль и терапевта, и хирурга в одном лице. И если дед что-либо ушибал, или занемогал, то лечила его настойками из трав или примочками. И у деда все проходило.

Но в этот раз у Максимыча голова к утру не прошла. Утром он насилу поднялся с постели.

«Может, разгуляюсь на улице, - подумал он, - пока своих зайцев покормлю?»

Так он называл кроликов, которых развела бабка Вера за неимением другой скотины.

-Ты куда, старый? – спросила его старуха, отрывая голову от подушки. – Еще черти на кулачках не бьются. Ни свет, ни заря, а ты уже поднялся.

-Дык я, - промолвил тугой на язык дед. – Голова еще не прошла, пойду, прогуляюсь, зайцев покормлю. Может, полегче будет.

-Ладно, иди уж, - промолвила сонно бабка,

 отворачиваясь лицом к стенке. – Только дверями сильно не хлопай, рано еще.

Максимыч вышел во двор, тихонько прикрыв за собой дверь. Покормил кроликов, вдруг почувствовал резкую головную боль. С левого глаза посыпался фейерверк искр как от сварки. Он испуганно закрыл глаз ладонью. Когда головная боль немного прошла, он этим глазом посмотрел на горевшую во дворе электрическую лампочку и не увидел ее. Даже какого-то светового пятна не было.

«Что за наваждение?» – подумал он, то и дело закрывая и открывая глаз, но результат был один и  тот же.

Бросив все свои дела, которые еще не успел сделать, поспешил в дом, где и поведал обо всем своей бабке.

Бабка Вера всполошилась и запереживала, кажется, больше деда.

-Ничего, - начал утешать ее Максимыч. – Если не пройдет, то все равно еще один останется.

-Что-ты, что-ты, - замахала на него бабка руками. – Вдруг еще хуже будет. Что я с тобой делать-то буду: ни дров наколоть на зиму, ни воды натаскать, ни грядок накопать. Да мало ли чего по хозяйству. Пропадем ведь. На детей в нынешнее время надеяться нельзя как на летошний снег. Иди-ка ты, Антон, в больницу, может, там тебе его быстренько вылечат, а то ведь грибы-ягоды на носу. Я в лесу, сам знаешь, какая, уйду еще куда.

Дед Максимыч прекрасно знал, что его старуха умела собирать грибы и ягоды, но абсолютно не понимала, откуда пришла и в какую сторону ей идти. У нее перед глазами  были лишь одни грибы или ягоды, в зависимости от того, зачем они приходили в лес. Она кружила на одном месте, выискивала, высматривала и всегда набирала вдвое больше, чем Максимыч. Особенно мокрых груздей, в поисках которых она готова была лазить по лесу до самой ночи. Зато, как говаривал дед, уйдет не в ту степь, к черту на кулички, где Макар телят не пасет.

Максимыч лес знал вдоль и поперек на многие километры в округе. И поэтому был непременным ее проводником за грибами, за ягодами и лечебными травами. Так что бабке Вере дедов глаз стоил дороже золота. Она жалела его сейчас чисто по-человечески и еще больше сокрушалась, по поводу того, с кем она будет теперь ходить по грибы и по ягоды.

-Время-то ноне, какое! – горевала она. – Капуста дорогая, огурцы, помидоры тоже. Варенья не сваришь теперь, и компотов не наготовишь. Ах, дед, дед! – причитала она, собирая его в больницу, подавая ему чистую одежду, рубашку, брюки и пиджак, стараясь как можно быстрее выпроводить медлительного деда из дома.

-Поесть бы чего! – прогудел дед.

-Ты что, Антон, рехнулся? – всплеснула руками бабка. Да ведь запись может кончиться в регистратуре. Иди, уж. Я тебе воткну в карман чего-нибудь съестного. Там поешь в случае чего.

Максимыч был старик еще крепкий и, от скуки, да и к пенсии какая-никакая прибавка, работал ночным сторожем, охраняя рабочую столовую и небольшой магазин, оборудованный из полевого вагончика.

-Вот что, мать, - прогудел он. - Мне сегодня на дежурство заступать. Если к вечеру не приду, может, положат, - предположил дед, - тогда сходи, передай, пусть другую смену вызывают.

-Ладно, ладно! – торопливо ответствовала ему бабка Вера, пришивая оторвавшуюся пуговицу.

Минут через двадцать дед Максимыч бодро вышагивал в сторону города.

Когда он вошел в больницу, возле регистратуры уже ни кого не было.

-Вам, дедушка, к какому врачу? – вежливо спросила его молоденькая регистраторша.

-Да с глазом что-то дочка, - ответствовал он.

- Значит, к окулисту пойдешь в семнадцатый кабинет. Говори, какая у тебя улица, фамилия, имя и отчество.

- Я не с города, а с рабочего поселка.

- Ну ладно, - ответила она. – Все равно улицу говори.

Когда Максимыч назвал улицу, фамилию с именем и отчеством, регистраторша с полчаса шевырялась в стопках расставленных на полках картотек. После тщетных поисков она объявила:

-Дедушка, нет вашей карточки. Она, наверное, у врача в кабинете. Вы, наверное, вчера или позавчера были в больнице и карточку еще не принесли.

-Как! – изумился Максимыч. –  Я и в больнице-то ни разу в своей жизни не был.

-Вы чего, недавно сюда приехали? – поинтересовалась девушка.

- Нет, - ответил Максимыч, - всю жизнь здесь живу, только вот в больнице не доводилось мне быть.

-Вот, ведь, люди какие раньше были, - позавидовала регистраторша. – А сейчас молодые из больниц не вылезают. Ну, иди, дедушка, разувайся в гардеробе, а то опоздаешь, прием кончится, - поторопила она его.

Дед, прежде чем сдать гардеробщице одежду, прочел над приемным окошком два объявления.

Первое гласило, что нельзя в гардероб сдавать шапки. Второе объявление так же категорически заявляло, что за украденные вещи, оставленные в карманах, никто ответственности нести не будет и рекомендовало не оставлять вещи в них. «Что же делать? – испугался Максимыч. – Видимо, гардеробщица не чиста на руку, потому что кроме нее там никого нет. Так она и дорогую шубу у кого-нибудь спереть может», - думал он, выгружая из карманов бабкин завтрак, что она дала ему в дорогу, сигареты, спички и кулек гостинцев внукам, которые жили в городе. После больницы дед собирался навестить их. В его карманах нашлось даже шило и приличный моток дратвы. Как они попали в карманы, дед и сам не мог объяснить это. В общем, Максимыч любил одежду с большими карманами. Его прельщало не качество пошива или материала, а вместительность и количество карманов, где он мог бы спрятать при случае бутылку самогонки от своей бабки Веры. Он немного любил порой выпить. И его карманы служили как бы складским помещением. Самогонку он брал у работников столовой, где ее водилось - хоть залейся. Даже через своих доверенных лиц они продавали его городским жителям. Но зато в стаканах с чаем сахара всегда хронически не хватало.

-Не в ту сторону мешаешь! - шутили рабочие. - Надо влево мешать.

Но в какую сторону не мешали, чай так и оставался не сладкий.

Начальник этого предприятия, от которого работала столовая, молодой, высокий, кряжистый мужчина, два раза уже издавал приказ об их увольнении, но каждый раз уезжал в командировки. И его  приказ так и оставался невыполненным. Его заместитель немного сам употреблял самогоночку. Видимо, и от них ему перепадало малую толику. Вот они хоть и знали о приказах начальника, под защитой его заместителя, чувствуя безнаказанность, не бросали этой доходной статьи, продавая самогонку по пятьдесят-шестьдесят рублей за бутылочку. Поговаривали даже, что одна из них кладет  якобы для крепости горючие таблетки, которые рыбаки или охотники употребляли для разогревания пищи. Выпростав, наконец, свои карманы и сдав свой пиджак в гардероб, Максимыч рассовал все это в брючные карманы, а что туда не влезло, сложил в шапку как в авоську, завязав на ней тесемки. Но все равно, как он не старался, рукавицы, сшитые из овчины, не влезали никуда. Тогда он сунул их под мышку, зашагал на второй этаж в глазной кабинет. Как оказалось, он успел вовремя, врач уже собиралась уходить.

-Давай, дедушка, заходи, - сказала она, узнав, что Максимыч пришел на прием именно к ней. – Что вы, что вы! – воскликнула она, видя, что Максимыч направился в кабинет вместе с вещами. – Господи, да оставьте вы вещи на стуле, дедушка, а уж потом заходите в кабинет. Беда с этими стариками, - промолвила она тихо, только для себя.

-Как же я оставлю, – растерялся дед, – без надзора-то?

«Сопрут, ведь», - подумал он.

Максимыч немного потоптался на месте, не решаясь оставлять свои вещи на стуле.

Но после повелительного голоса врача, торопливо все свои кульки и свертки сложил на стул: «Не примет еще», - подумал он и направился в кабинет, незаметно для себя, машинально захватив с собой свои большие овечьи рукавицы.

-Идут и идут эти старики, - бормотала про себя недовольно врач. – Чего уж ходить-то?

Дед Максимыч после этих слов растерялся вконец. Он бы убежал из кабинета сейчас же, но, боясь рассердить доктора, не шелохнувшись, остался на месте. «И, правда, - подумал он. – Чего это я на старости лет в больницу приперся? Прошел бы глаз-то и так, леший с ним! Не болел бы только».

-Иди сюда вот, садись, - прервала его размышления врач, показывая куда-то в темный угол. – Да оставьте вы свои рукавицы, дед! – повысив голос, сказала она в сердцах.

В конец растерявшийся Максимыч хотел их засунуть в карман. Но карманы были полны, и он торопливо засунул их за голенище валяных сапог, не отдавая отчет своим действиям. «Сейчас выгонит, сейчас выгонит!», - билась у него одна-единственная мысль. Он смутно помнил, как ему врач закапывала в глаз и, как ему показалось, заталкивала туда какой-то сучок. «И какой же леший затащил меня в эту больницу? Послушал я эту старуху на свою голову!» - в сердцах думал он, испытывая непреодолимое желание вскочить со стула и убежать вон из больницы. Но врач колдовала что-то над его глазом.

«Выткнет еще», - подумал он, боясь пошевелиться.

И когда она закончила обследовать его глаз и подошла к умывальнику мыть руки, дед проворно выскочил из кабинета.

-Куда вы, дедушка?! – донеслось заглушенный расстоянием голос врача. Но дед уже мчался с шапкой в руках, которую он схватил со стула, как молоденький мальчишка, перепрыгивая через две ступеньки, мчался вниз в раздевалку. Торопливо получив в гардеробе свой пиджак, кое-как рассовав по карманам свои свертки и кульки.

Увидев спускающегося по лестнице со второго этажа своего врача, бегом кинулся за дверь на улицу и затрусил легкой трусцой в сторону автобусной остановки, поминутно оглядываясь, не гонится ли за ним кто-нибудь из медицинских работников. Через некоторое время он сел в проходящий автобус, даже не  повидав внуков, увозя с собой самые неприятные воспоминания о больнице.

-Нелегкая меня занесла в эту больницу! – в который уж раз ругал он себя, поглядывая в окно автобуса, на проплывающие за окном дома, деревья и сидящих на них ворон. Страх перед больницей понемногу проходил и он тихо радовался, что так еще легко отделался от больницы.

Когда он сошел на своей остановке, Максимыч хотел надеть свои рукавицы. Но тщетно он обшаривал и хлопал по карманам: рукавицы как в воду канули. Он стал перебирать в памяти, где же мог оставить рукавицы. Дед хорошо помнил, как прежде чем зайти в кабинет, он их положил рядом с шапкой. А вот когда выбегал из кабинета и брал шапку, рукавиц уже не было. «Стащили, наверное, - огорченно подумал он. – А теплые-то были какие! Вот и ходи по больницам!» - и он торопливо зашагал в сторону дома, потирая порой озябшие руки.

Дома бабка Вера, узнав о похождениях деда, в сердцах упрекала его:

-Ну, ты, Антон, как ребенок! Ей-богу! Куда тебя не пошли – все как по уши в воду! Хоть за ручку води! Надо же! – горевала бабка Вера, помогая раздеться деду. – Такие рукавицы не уберег! Только сшила ему. А теплые-то, какие были! Разиня! – ворчала она. – Рецепт-то хоть не потерял, который врач-то тебе дала!

И чтоб совсем не потерять в глазах своей жены мужское достоинство дед храбро солгал?

-Врач сказала, что таких лекарств пока нет. После говорит, придешь, страшного ничего нет. Если, говорит, болеть не будет, можешь не приходить, - продолжал врать Максимыч.

- Ну и ладно, - успокоено проговорила бабка Вера. – Давай, дед, снимай сапоги и за стол. Есть, чай, хочешь.

У деда отлегло от сердца, стало так легко и хорошо на душе оттого, что так все благополучно обошлось, по его лицу расползлась тихая, умиротворенная улыбка. Вдруг бабка Вера резко нагнулась и что-то выхватила из голенищ его сапог. В следующее мгновение он увидел свои овчинные рукавицы, которые считал украденными.

-Эх, ты! – беззлобно произнесла бабка и хлопнула рукавицами по лысой голове деда.

Максимыч, блаженно улыбаясь, поглаживая лысину ладонью, отправился на кухню.

«Ну, ее, эту больницу!» - думал он, садясь за стол.

31 января 1992 г.

 

 

На бакштоке

 

Плавбаза «Всеволод Сибирцев» стоял на якоре во втором Курильском проливе. Перед выходом на промысел делали технический осмотр кран-балок, к которым подвешивались мотоботы. Поэтому случаю все двенадцать мотоботов спустили на воду и поставили на бакшток, то есть привязали на длинный трос друг за дружкой к корме корабля, и так оставили до утра.

Утром была штилевая погода, еще солнышко не взошло, по воде стлался легкий утренний туман.

Бригаду ловцов усадили на один запасной мотобот и отправили по мотоботам. И вот, когда подошли к седьмому мотоботу, на плоской крыше рубки в полтора метра высотой, служившей в то же время сходнями в машинное отделение, лежал сивуч-тюлень. Как он забрался туда – одному богу известно, ведь в нем было не менее двухсот килограммов весу, он не имел лап, а перебрался через леерное ограждение и забрался на рубку. У ловца этого мотобота Петра Давыдова при виде сивуча вдруг взыграл охотничий инстинкт. Когда подошли к борту, он схватил багор, насаженный на бамбуковое черенище, перелез через леерное ограждение, зная, что сивуч не хищник, смело приблизился к нему и ударил его по спине.

К тому времени мотоботы от столкновения разошлись друг от друга метра на два. Сивуч поднялся на задних ластах, широко раскрыл рот перед лицом Петра и громко, по-бычьи заревел. Ошарашенный Петр несколько мгновений смотрел в открытую пасть зверя, из которой несло рыбой. Багор выпал из его рук, и неожиданно он с места, как кузнечик, перепрыгнул на другое судно, преодолев двухметровое расстояние и не задев лееров обоих мотоботов.  Столь поспешному отступлению ловца не помешала даже рыбацкая роба и болотные сапоги. Сивуч тоже не замедлил смыться: оттолкнувшись от рубки, перемахнув через леера, плюхнулся на воду.

Рыбаки на мотоботе хохотали, а посеревший от испуга Петр, все оглядывался, внутренне удивляясь, как он мог в тяжелых доспехах перемахнуть такое расстояние.

15 марта 2002 г.

 

 

Невезучий день

 

Для троих товарищей двадцатое июля выдалось поистине невезучим днем.

Павлик Саблин, Коля Никитин и Вася Булкин, собираясь на рыбалку целый день, забыли взять хлеб. Это, во-первых. И через это они опоздали на автобус, чтоб доехать до поворота на озеро. Ребятам целых шесть километров пришлось идти пешком. В-третьих, пока шли на озеро, Коля Никитин умудрился потерять запасные крючки.

И сейчас, сидя на берегу озера, все были не в духе, препирались между собой, сваливали вину один на другого.

Коля Никитин категорически заявлял, что если бы они ехали на автобусе, то он не потерял бы крючки. Вася Булкин утверждал, что если бы его не торопили, то он не забыл бы хлеб.

-Вот и ешьте теперь одни рыбные консервы!

-А что? Давайте съедим! – предложил им Павлик. – А то они только мешать будут. И о еде думать не будем, потому что есть все равно нечего будет.

Он развязал свой небольшой вещмешок и извлек из него две рыбные банки скумбрии, немного зеленого лука и соль. Вытащив из кармана складной нож, не обращая внимания на слабые возражения проголодавшихся ребят, вскрыл обе банки.

Ребята нашли палочки с рогульками на конце и принялись за трапезу. Павлик Саблин нашел доску метра в полтора длиной, оставшуюся, видимо, от мостков, какие обычно делают рыбаки, чтоб удобнее было ловить с них рыбу. Поискал, как бы ее приспособить для сидения, но ничего не нашел и положил ее срединой на большую головешку, оставшуюся от рыбацкого костра. Подумав какое-то мгновение над тем, где бы ему на этой доске примоститься, сел на ее край. Другой край доски задрался вверх, как ствол зенитного орудия. Павлик, взяв банку в руки и собираясь съесть свои положенные чуть больше половины банки консервов, весело проговорил:

-Раз уж у нас такой невезучий день, давайте порыбачим до обеда, пока клев не кончится! Так что не будем унывать! Видишь, как рыба плещется?! Все равно чего-нибудь поймаем.

-Не болтай, давай, а ешь! – оборвал его речь Коля Никитин, разматывая свою удочку. – Я, ведь, тоже есть хочу!

Вдруг за их спинами со стороны леса затрещали кусты, и к удивлению товарищей оттуда вывалились два мальчугана. Один из двоих был их товарищ, живший на соседней улице, Андрюша Калугин, а другой – приехавший к родственникам на школьные каникулы Сережа Бутаков.

-Эй, не ешьте без меня! – закричал Андрюша, радуясь встрече и рубя на ходу жидким прутом головки росшей крапивы, изображая из себя казака с шашкой, вприскочку ринулся в их сторону.

Не добежав до них примерно с два шага, «казак» споткнулся и в падении, огрев прутом Васю Булкина по шее, боком плюхнулся на вздернутый конец доски. Павлик Саблин, сидевший на противоположном конце, мгновенно катапультировался и, описав вместе с рыбной банкой консервов в воздухе параболу, сбив с ног Колю Никитина, рухнул на связку удочек. Послышался треск и отчаянная Пашкина ругань:

-Ты, что, с ума сошел? По шее захотел? – сказал он, поднимаясь, но тут же по шее получил сам.

Не разобравшись, Колька Никитин, обозленный его поведением, замахивался уже второй раз. Опережая удар, Пашка сильно толкнул Никитина в грудь, и Николай как сверчок в золе исчез в прибрежной осоке.

-Не виноват я! Я споткнулся! Я споткнулся! – убеждал в это время растерянный Андрей.

-Да споткнулся он! – поддержал Андрея Вася Булкин, потирая при этом себе шею.

Все это время, пока ребята разбирались, что к чему, Сережа Бутаков благоразумно стоял в сторонке, боясь как доказательство большой дружбы с ребятами  принести синяк домой к бабке, которой он приехал в гости.

Когда улеглись страсти, и Коля Никитин почистил, как мог одежду от тины и водорослей, доев остатки консервов, которые разделили на всех, приступили к проверке удочек. Из шести удочек целыми остались только две. Оказалось, у Андрея Калугина и Сережи Бутакова удочек не было вообще. Они пришли сюда за кедровыми  шишками. Кедры росли на берегу озера. Андрей собирался угостить Сережу вареными шишками, так как их в сыром виде есть было еще нельзя.

Решили за шишками сходить всей компанией, а пока – всем вместе порыбачить и принялись делить удочки. Павлику Саблину и Николаю Никитину, как наиболее пострадавшим, отдали уцелевшие от Пашкиного падения две удочки, а из остальных соорудили закидушки и приступили к лову. У Пашки и Николая на поплавочные удочки клевать стало сразу же, а на закидушки - нет. Небольшие окуньки у Пашки с Колькой так и мелькали в воздухе.

-Вот, черт, поломал и ему же хорошую удочку отдай, - ворчал Вася Булкин. – Да пойдемте, Андрей, шишки собирать: все равно у нас не клюет, - не выдержал он.

Сереже Бутакову и Андрею также надоело это бездеятельное сидение, и они дали полное согласие. Выпросив у Павлика и Коли самых мелких окуньков для живца, насадив их на крючки (так, на всякий случай), забросив в озеро, зашагали к лесу, где росли кедры.

Ребята ушли, а Саблин и Никитин, молча, радовались своей удаче: у них клевало.

Вдруг с опушки донесся истошный крик Сережи Бутакова:

-Белка, белка! Лови!! Окружай сосну!

Но это был молодой кедр. Степной житель Сережа еще не мог отличить сосну от кедра.

Услышав с опушки этот крик, Саблин и Никитин, забыв про клев и удочки, кинулись наперегонки в сторону леса, стремясь скорее принять участие в поимке белки. Еще издали увидев мечущихся вокруг кедра ребят, Саблин на бегу подобрал увесистую палку, зная, что белку руками все равно не поймать. Они подбежали как раз вовремя. Сережа, бестолково размахивая руками, показывал на нижнюю ветку, по которой скачками, стремительно двигалась белка.

-Собью! – как молния пронеслась мысль у Павлика. Он сильно замахнулся палкой.

Но белка, как подкинутая пружиной, оторвалась от ветки и плавно полетела над Сережкиной головой в сторону молодой поросли березняка.

«Успеть! Опередить!» - билась мысль у Пашки. Палка, жужжа, описала молниеносный полукруг, послышался треск ломаемого дерева, сухой, пустой звук, и услужливое эхо стало разносить по лесу многократно увеличенное Сережкино «О-ой! О-ой! О-ой!» Пашкина палка точно угодила по лбу Бутакова, когда тот с любопытством следил за пролетающей над собой белкой. Схватившись обеими руками за свой многострадальный лоб, он как подкошенный свалился на землю. Пашка бросился к свалившемуся Бутакову, а хитрая белка - на макушку молоденькой березки. Ребят, ринувшихся к Сереже, остановил голос Андрея Калугина:

-Белка убежит! Глядите, на какой она тоненькой березке!

А сам в это время подумал: раз палка сломалась, то значит она плохая, а голова – крепкая. И ей ничего не должно случиться. А белку жаль – уйдет!

Подбежав к березке, он обеими руками, расставив ноги, с силой тряхнул тоненькое деревце. Зверька сразу отбросило на целый метр от макушки деревца. И он как кошка, перевернувшись в воздухе, распушив хвост, на все четыре лапы приземлился на землю. Тут же вокруг несчастной белки разнесся торжествующий клич мальчишек:

-Лови ее! Хватай!!

Белка заметалась в кругу мальчишек, потом, сделав отчаянный прыжок, прыгнула Николаю Никитину на плечо, а оттуда - на ближайшее деревце. Все это произошло в одно мгновенье, и Коля сейчас стоял и в растерянности похлопывал себя по плечам, надеясь еще найти там белку.

-Ты что, от комаров отмахиваешься? Разиня! – обругал его Калугин. – Раньше надо было руками махать! Вот теперь беги и догоняй!

-Бросьте вы ее догонять, - негромко проговорил Вася Булкин. – Ну, куда она вам? Ну, поймали, задушили бы и все! И шкурка на ней негодная еще. Да и чего с одной сделаешь? А так – пусть живет! Видишь, какая хорошенькая была!

-Да, брось тебя, ты на той неделе три дня воробья лечил, пока он не подох. Сам ему из рогатки глаз выбил, а потом сам же его лечить давай. Я вот, - продолжал Никитин, - рогатки в руки не беру, никого не стреляю, мне и лечить некого.

-Пойдемте, вы! – прервал его Андрей Калугин. – Вам только в зоопарках работать, а не охотниками быть! Пойдем лучше Сережку посмотрим, не пришлось бы его на себе до дороги тащить.

Когда подошли к тому месту, где был Бутаков, Павлик Саблин делал ему примочку на лоб из пучка какой-то травы, а тот сидел на земле и покорно подставлял ему свой лоб.

-Павлик, покажи, что там у него, - попросил его Андрей.

Павлик тихо проговорил:

- Ничего страшного, - и убрал свой пучок ото лба. Там светилась великолепная со сливу величиной шишка.

-Сейчас, Сережа, – участливо проговорил Андрей Калугин, - я вон на тот кедр залезу и шишек тебе накидаю.

-А чего, ему этой не хватит, что ли? – съязвил Никитин.

-Вот, подожди, слазаю и тебе такую же поставлю! – ответил Андрей и полез на дерево.

Скинув оттуда десятка три шишек, при спуске с кедра, в метрах двух от земли Андрей карманом задел за нижний сук, похожий на рыболовный крючок. При попытке отцепить свой карман от сучка, руки его оторвались от ствола дерева и он в раскоряченном положении, подвешенный за карман, стал медленно поворачиваться, подставляя свою беспомощную фигуру, ласковому полуденному ветерку, словно подвешенный для просушки язь, вися вниз головой. Мальчишки испуганно среагировали на это, кто как мог. Если Павлик Саблин бросился ловить Андрея, когда он будет падать, то Сережа Бутаков, вскочив, наконец, с земли, схватил трехметровый обломок сухой валежины в руку толщиной, и пока остальные кричали «Держись!!», он подбежал к дереву и приставил его перед Андреем к стволу под углом. Андрей сразу понял, что ему предлагает Сережа, и стал судорожно тянуться к колу рукой. Но в это время, то ли под порывом ветра, а может, от движения, сделанного руками, его развернуло спиной к валежине. И он сейчас, этот спасительный кол за спиной, как рак клешнями, пытался его достать. И, слава богу, что это ему не удалось, а то пришлось бы Андрею сторпедировать головой в землю. Но вот его развернуло опять лицом к валежине. Андрей изо всех сил дернулся к ней. Карман затрещал, послышался треск разрываемой материи, и нижняя половина его тела полетела вниз, но он все-таки сумел ухватиться за валежину. Для Андрея это происшествие закончилось благополучно, если не считать разодранных штанов от кармана до коленки. На землю его приняли с распростертыми объятиями и даже стали неизвестно от чего отряхать.

-Да ну вас, - отмахнулся от них Андрей. – Пошли скорее домой, жрать охота. Скоро автобус проходить будет, опоздаем!

И он зашагал в сторону, где были оставлены удочки, сверкая ярко красными плавками сквозь прореху разодранных штанов.

Обогнавший всех и выскочивший на опушку первым Павлик Саблин радостно завопил:

- Ребята! Ура-а! У нас три костра горят!

Вышедшие на опушку мальчишки увидели на их стоянке три мирных столбика дыма от трех расположенных рядом костров.

- Да ведь это наши вещи горят! – всполошился Коля Никитин.

Все помчались в сторону костров. Никитин был прав: на земле тихо чадя, догорали его куртка и рюкзак Павлика Саблина, которые лежали вблизи разведенного костра. Они в растерянности стали тушить свои вещи, но, видя бессмысленность своей затеи, хотели бросить это пустое занятие.

- Заливайте свои костры! – сердился Андрей. – Видите, какая сушь стоит, пожара наделаем! Пашка! Какого черта стоишь? У нас двадцать минут осталось, до автобусной остановки не успеем добежать. Пешком что ли идти эти шесть километров?

Мальчишки, кто чем мог, начали таскать из озера воду и тушить костры.

- Я побежал! – решительно заявил Андрей, взглянув на часы, которые он позаимствовал у брата. Стрелки часов показывали без пятнадцати час. Ровно в час дня мимо этой остановки проходит автобус.

- Сережка! Побежали! – закричал он Бутакову, который намеревался вымыть в озере все в разводах лицо. На лице его лежала печать пепла и зелени от примочек. Да и у других вид был не лучше, а у Никитина и Саблина - даже в саже от своих вещей.

Андрей махнул рукой и побежал по тропинке в сторону остановки. Его красные плавки призывно посверкивали в прореху на поворотах.

- Дома умоемся, - предложил Пашка, и все гуськом  побежали вслед за Андреем.

Никитин, побежавший последним, вдруг вспомнил про удочки, которые стоят непроверенные. Он быстро повернулся назад. «Догоню!» - решил он.

Вытащив одну за другой поплавочные удочки, на которых болтались голые крючки, бросив их в осоку, стал выбирать донки. На одной была небольшая щучка, а со  второй пришлось повозиться. Наконец, после долгой борьбы, вытащил на берег полутораметровую щуку.

Пока он смотал донные удочки и нашел место в осоке, чтоб их спрятать, время почти что вышло. Подхватив садок с окуньками, который они тоже в спешке забыли.

- Опоздаю, наверное, - с тоской подумал Никитин, спеша в сторону остановки по тропке. 

Нормально бежать мешал садок с рыбой, а большая щука вообще не влезла в садок и до половины. Ее пришлось тащить в другой руке за продетую под жабры веревочку. Она стала подавать признаки жизни. Когда он ее поймал, то постарался так оглушить камнем, чтоб она не двигалась. А она, вон что, снова ожила, и ее трепыханье очень мешало бежать.

«Эх! Снова бы ее чем-нибудь оглушить, - думал он. – Времени нет, итак опаздываю!»

Никитин представил, как пойдет все шесть километров пешком. Он по опыту знал, что попутные машины не садят. За это водителей наказывает автоинспектор. И он заплакал, кляня и рыбу, и ребят, и этот невезучий день.

На очередном повороте тропинки он вдруг увидел идущих ему навстречу ребят.

-Где ты там застрял?! – кричали он ему издали, призывно махая руками. – Автобус через тебя пропустили, думали, ты в озеро упал и не вылезешь никак.

Увидев в одной руке большущую щуку, а в другой – половину садка с рыбой, как единым духом выдохнули:

- Ух, ты! Вот это щука! А мы-то в спешке и забыли, - проговорил Саблин. – Эй, ребята! Да он плачет что-то, - сообщил он мальчишкам.

-Что с тобой? – встревоженно спросили они.

Николай заплакал еще сильнее, сейчас уже от радости, что его все-таки не бросили ребята.

- Да, мозоль натер, - соврал он, - идти не дает.

Мальчишки быстро освободили его от рыбы.

Андрей Калугин предложил ему, чтоб он снял ботинок и подложил под мозоль листочек.

- Не-е! – ответил Николай. – Без рыбы-то мне легче идти.

И он, стесняясь, чтоб убедить товарищей, пошел, прихрамывая, вперед.

Подойдя к автобусной остановке, потолкавшихся там минут пятнадцать мальчишек, посадил проходивший мимо рабочий автобус. Ехавшие в этом автобусе рабочие, глядя на измазанные лица парнишек, не скрывали удивления:

- Гляди, везет же пацанам! Сколько рыбы наловили!

- А щука-то, какая, аж глядеть страшно!

- А вот шишки-то напрасно рвете! – проговорил один из рабочих. – Они зеленые еще.

Конечно, если бы он знал, что Сережа Бутаков скоро уезжает и ему надо отведать, какие они на вкус, он бы так не сказал.

- А я вот, - послышался голос с заднего сиденья, - на той неделе два дня на озере сидел. И что же вы думаете? Я поймал двух окунишек и одного чебака, в общем, мальчишкам повезло.

- Все, ребята, вылезайте, - проговорил шофер, вон, ваша остановка. Повезло вам, повезло, - проговорил он вдогонку.

«Да, повезло», - подумал Андрей Калугин, заслоняя ладонью рваную дыру, где рдели плавки.

«Да, повезло!» - думал и Сережа Бутаков, нежно поглаживая на лбу шишку.

«Как сказать, что вещь сгорела сама собой?» - думали Никитин и Саблин.

- Пойдемте рыбу поделим и по домам, - предложил всем Вася Булкин. – А может, - продолжал он, - завтра на ночь сходим? Коля там и удочки спрятал. Хлеба, консервов я прямо сегодня припасу.

-Надо бы сходить, - согласился с ним Пашка.

- В шесть часов вечера обязательно тогда надо ехать, чтоб на вечерний клев попасть, пока хорошо, ведь, клюет, - откликнулся Коля Никитин.

- Ну ладно, надо идти по домам, сказал Андрей Калугин, рыбу мы не ловили. Пошли Бутаков! – и они пошли в сторону своей улицы.

- Ты когда едешь? – послышалось издали.

- Не знаю. На послезавтра бабка билет хотела взять.

Оставшиеся мальчишки, обстоятельно обсудив предстоящую рыбалку, пошли делить рыбу к Коле Никитину, потому что он ближе всех жил.

27 сентября 1990 г.

 

 

Новогодняя сказка

     

В некотором царстве, в некотором государстве жила-была девочка Ирина. Училась она в ту пору во втором классе. И надо же так случиться, что  это произошло с ней именно в Новогоднюю ночь.

Она только пришла из школы, где была на Новогодней елке со своей бабушкой, а папа, мама и старшая сестра ушли в гости, чтобы там встретить Новый год. Уставшая за день бабушка прилегла и уснула. Девочка осталась одна и заскучала. Она уселась на диван и стала смотреть на елку, которая стояла посреди комнаты. Елка вся была увешана игрушками. Тут были и Буратино, и Карабас-Барабас, слоны и носороги, все-все герои сказок. От электрической лампочки на них падал свет, и они поворачивались и сверкали. Девочка положила подушку на валик дивана, прилегла на нее и стала ждать Деда Мороза, который должен был обязательно прийти и принести ей подарок. Но придет он не раньше двенадцати, а часы пробили только семь раз. Ждать придется еще целых пять часов. А так хотелось посмотреть на Деда Мороза! Ириша решила во что бы то ни стало дождаться его. Она улеглась поудобнее и стала думать, что же ей подарит Дед Мороз. Мама сказала, что в Новый Год нужно что-нибудь загадать, и тогда мечта сбудется обязательно. Тогда Ириша стала мечтать о кукле Кати. Очень ей хотелось, чтобы у Кати были голубые глаза, белые волосы и она умела говорить «мама».

Девочка долго и пристально смотрела на нарядную елку. И вдруг она увидела  невероятное: новогодняя игрушка Мальвина спрыгнула с елки вниз и стала расти. Вот уже она стала ростом с саму Иришу. В волосах у Мальвины загорелись золотые звездочки. Она подошла к девочке и предложила ей: «Давай возле елки водить хоровод. Скучно мне с мальчиками на елке висеть». И тут с елки спрыгнули два сказочных мальчика: Буратино и Пьеро.Взявшись за руки, они все вместе с песней «В лесу родилась елочка» стали водить хоровод вокруг елки. Не успели они еще и один круг сделать, как путь им преградили Дуреман, продавец пиявок, и Карабас-Барабас с семихвостой плеткой. Стоит, улыбается и этой самой плеткой помахивает. Мальвина испугалась и закричала : «Давайте хоровод водить в другую сторону, и Карабас-Барабас  с Дуреманом нас не догонят. Тут все новогодние игрушки попрыгали с елки и встали  в хоровод. Всем вместе не так страшно. Но тут неожиданно из прихожей появились «в чешуе, как жар горя, тридцатьтри богатыря».  Увидев их, Карабас-Барабас начал оправдываться. Он говорил, что только в сказке злой, а здесь, на  Новогодней елке, даже вовсе наоборот. Продавец пиявок тоже оказался добрым и заботливым. Как оказалось, он и пиявок выращивает для бегемотиков из Африки, у которых постоянно болят животики. А вот если его пиявки поставить им на животики, то они немедленно заживут.

Тут появились и другие гости. Королевич прискакал на сером волке. И  Иванушка-дурачок на печке приехал. Да вот только печка в дверь не прошла, и пришлось ее у крыльца оставить. Даже Василиса Премудрая на празднике появилась. То-то здесь было веселье, песни да пляски.

Но в дверь постучали. Бабушка проснулась и пошла открывать дверь. Это пришли папа с мамой и старшая сестра. И  испугавшиеся игрушки стали снова маленькими и попрыгали все на елку. Только Мальвина уменьшиться до конца не успела и поэтому спряталась у Иришки под подушку. Мама подошла к Иришке, поправила одеяло и отправилась затем на кухню.

Когда Иришка утром проснулась, то сразу вспомнила про вчерашнее. Сон это был или на самом деле? Тут она еще про Мальвину вспомнила, заглянула под подушку. И что же вы думаете? Мальвина до сих пор была там. Девочка вынула ее из-под подушки, Мальвина открыла голубые глаза и произнесла: «Мама». Ириша радостно захлопала в ладоши и поставила куклу на пол, а кукла подняла вверх руки и пошла танцевать. Иришкиному счастью не было границ. Ведь правда же под Новый год сбываются все желания!  Тут пришли папа с мамой. Все вместе смотрели на  танец Мальвины. « На следующий год я обязательно загадаю для Мальвины принца, чтобы ей  не было скучно».

                                                                                                                  4. 01.06.

 

Откровенный разговор

 

- Здравствуй, Дуся! – сказала бабка Настя, повстречавшейся ей подружке. – Куда это ты семенишь ни свет ни заря?

- Да Нюра умерла, царствие ей небесное! – перекрестилась она. – Вот, пойду, может, помочь что надо. У нее же, ведь, никого нет из родных.

- А сколько ей лет-то? – поинтересовалась бабка Настя.

- Да восемьдесят пять ей исполнилось недавно.

- Да, - тяжело вздохнула бабка Настя. – На годик старше меня, - произнесла она, видимо думая о своей дальнейшей судьбе.

- Да вот, - продолжала бабка Дуся, - говорят, надо в город Алатырь на вскрытие везти, угорела, вроде она.

- А что, наши врачи, неужели не понимают, живой человек, или мертвый? Чай, и так видно! Туда ехать надо, за дорогу платить, да за вскрытие. Деньжищ сколько надо! А откуда они? Прости меня господи! Что только не делается: роддом закрыли, глазной не работает. А у меня внучке родить скоро! Неужто в Шумерлю поедут? Сходили бы к Степановне, она бывший акушер, приняла бы, чай, роды-то, а то мыслимое ли дело везти в такую даль, где-нибудь по дороге родит и опять денег надо. Тьфу, ты!! – сплюнула она. – Что делается, что делается?

- Может, не поехали бы, да ведь справку о смерти надо, а то место на кладбищах не дадут, - перебила ее бабка Дуся. – Что, хоронить-то в огороде у нее будешь?

- И то правда, - согласилась бабка Настя, похлопывая по пустой сумке, глядя в лицо подружке. – Провались, ты, в преисподнюю, Дуся! – зло закричала она.

- Да ты что?! С ума спятила, что ли? – сказала ошарашенная Дуся.

- Провалиться тебе в тар-тарары!! – повторила бабка Настя уже тише. – Да не тебе я, сказала она. – Банку под молоко забыла! Одна знакомая из Напольного обещала привезти, а я, вот те на… Извини, подружка, может, успею! – и она поспешила назад за банкой, оставив изумленную Дусю стоять на дороге…

 

 

Охота на лис

 

Стояла в этот год теплая и ясная осень.

Мы с Мишкой договорились рано утром в воскресенье идти на ближние холмы выкуривать лис из нор, которых расплодилось в эту осень очень много. Холмы находились в километрах пяти от села.

Мой отец накануне купил мне новое зимнее пальто, которое одел в это утро. Своей обновкой я красовался перед Мишкой.

- Напрасно ты, отец, купил ему, - упрекала отца мать, - ведь гляди за какие-то два месяца на нем, как на огне сгорит.

Если бы знала моя мать, что она была так близка к истине. Ошиблась она только в одном, в сроках носки. Они намного были короче…

Итак, мы с Мишкой захватив спички и черный молотый перец с бумагой для разжигания костров, отправились в путь. От старых охотников мы хорошо узнали весь процесс выкуривания хитрого зверя. За разными детскими забавами и рассказами мы незаметно для себя подошли к холмам, в которых было действительно много лисьих нор. Так, по крайней мере, нам с Мишкой тогда показалось.

- Да мы с тобой штук пять их запросто наловим, - сказал воодушевленно Мишка, сияя радостными карими глазами.

Выбрав, как нам показалось, самую свежую нору аж с пятью выходами, мы стали стаскивать к каждой норе разный горючий материал - сухую траву и всевозможный сухой хлам, собрав с ближайшей окрестности, что только могли. Порядком намучавшись, принялись в каждой норе разжигать огонь и сыпать в костер перца, оставив, однако ж, одну нору свободной, из которой по нашим расчетам должна была вылезти лиса и где мы должны ее ждать с палками, чтоб стукнуть Патрикеевну по голове.

«Возможно, там не одна лиса, а целый выводок!» – радовались мы.

Итак, когда костер в норе разгорался, мы затыкали ее разной травой, в общем, всем, что попадалось под руку. И вот, когда в последней норе был разожжен последний костер, оказалось, что заткнуть ее нечем.

- Затыкай чем-нибудь!! – орал Мишка. – А не то лиса через нее убежит!

- А чем я ее заткну?! – также орал я. – Что, мне задницей на нее садиться, что ли?

- Тогда так, – решил Мишка. – Оставайся тут с палкой, а я побегу к свободной норе! – и он умчался к последней норе, из которой уже показался дым.

Меня взяла такая обида, хоть плачь! Ведь лиса полезет обязательно в свободный лаз, где стоял Мишка с увесистой палкой на плече, а тут стой как дурак, думал я. И такая меня тут взяла злость на Мишку! Вдруг он убьет лису да, может, не одну и будет потом хвалиться, а я останусь ни с чем.

Я быстренько снял свое зимнее пальто, вывернул подкладкой наружу, свернул его в ком и заткнул им эту злополучную нору. Схватив палку, я побежал к Мишке и встал рядом с ним в ожидании лисы. Мишка ничего не сказал. Он видел, как я затыкал нору своим пальто.

Простояв с полчаса, мы заметили, что с той норы, которое заткнуто моим пальто, повалил густой белый дым. Мы оба в миг догадались, что это горит. Когда я подбежал и вытащил пальто из норы, то в нем на спинке красовалась от плеча до плеча громадная горящая дыра. Я от горя по предстоящей взбучке хотел немедленно залезть в лисью нору – так велико было мое отчаяние.

Я с ревом и причитаниями, а Мишка молча, кое-как потушили пальто.

- Я, Миш, не пойду домой! Отец убьет меня за это!

- Пойдем, - уговаривал он меня, - может, заплатку какую найдем и пришьем. Я ведь знаешь, как чинить умею.

Мишкины уговоры вселили в меня маленькую надежду, и мы пошли домой. Я засунул пальто под мышку, свернув его так, чтобы дыры не было видно. Всю дорогу я зорко вглядывался вдаль, боясь невзначай встретить отца или мать, готовый в любую минуту испариться как мираж.

К великой нашей радости у Мишки дома никого не было. Перерыв все на свете, мы так подходящей заплатки и не нашли. Тогда он предложил заглянуть к ним в сундук, где тоже ничего подходящего не нашлось, кроме брюк Мишкиного отца, которые по цвету точно подходили под цвет пальто. От страха перед своим отцом я даже стал заикаться:

- М-м-мишка, да-да-дай м-м-мне х-хлеба и я куда-нибудь сбегу!

- Что, ты – дурак? – ответил он. – Сейчас что-нибудь придумаем. Давай папины брюки на заплатку пустим. Он все равно в них только по праздникам ходит, а до праздника еще далеко. А не то и вправду тебя отец прибьет. Он у тебя сердитый.

Мы отрезали от брюк штанину, свернув остатки брюк не отрезанной штаниной поверху, положили их на место. Когда мы в огороде за сараем закончили ремонт пальто, то возник вопрос – где взять ваты на подкладку, ведь пальто-то было зимнее. Но и тут нашелся выход. Мишка нашел отцовские рабочие ватные штаны, остатки которых закопали за сараем. Наконец, с ремонтом пальто все было закончено. Заплатка своими контурами напоминала географическую карту. Дома, вешая пальто на гвоздь, я постарался повесить его спиной к стенке, и все обошлось благополучно.

Прекрасно понимая, что если я не буду носить пальто, то родители что-то заподозрят. Я ловил момент, когда родители чем-нибудь отвлекались, надевал пальто и выскакивал на улицу. И, чтоб не заметили заплатки из окна, я, как будто чем-то играя, уходил от дома задом. Хождение задом наперед продолжалось ровно неделю. Мы с Мишкой все это время ходили как в воду опущенные. Никакие игры в голову не шли. А через неделю разразилась гроза. Моей матери за чем-то понадобилось снять мое пальто с гвоздя. По всей вероятности, она как-то догадывалась, что со мной происходит неладное. При виде такой громадной заплатки со всеми ее буграми и узлами, зашитая неумелыми ребячьими руками, она выронила его из рук и тихо, как кому-то по секрету произнесла:

- Боже мой, что он с пальто-то наделал, мучитель?!

Через минуту она уже стояла передо мной с ремнем, грозно вопрошая:

- Где это ты пальто изорудовал пальто? Говори, паразит, как на духу! Убью!!

Она стояла надо мной гневная и грозная, как сама судьба. Желая смягчить ее приговор, я чистосердечно во всем сознался, выдав при этом и Мишку, потому что мать подумала бы, что на заплатку я чего-то еще изрезал.

В процессе допроса и выявления истины она свой приговор заменила на телесное наказание, что и не замедлила привести в исполнение.

- На тебе для первого раза! – сказала она, вытянув меня вдоль спины ремнем.

Я почувствовал, что она одним разом не обойдется. Ужом выскользнув из ее рук и с ревом выскочил на улицу, где и прошатался до вечера с тоской моля бога, чтоб отец куда-нибудь уехал в командировку или на худой конец, не пришел сегодня ночевать. Но отец пришел вовремя и позвал в дом своим грозным голосом, не предвещавшим ничего хорошего.

- Так! – сказал отец, когда я пришел домой, вытягивая свою «воспитательницу» - так он называл резиновый шланг стиральной машины. – Кроме тебя еще четверо в семье, у них новых пальто нет! – выговаривал он, деловито и хлестко опуская раз за разом «воспитательницу» на мой многострадальный зад.

Сначала я орал и визжал как поросенок, и только когда стал чирикать как кузнечик, он прекратил мое воспитание и строго настрого наказал матери, чтоб в течение двух недель никуда из дома не выпускать кроме школы.

Моя мать, конечно, рассказала в этот же вечер все Мишкиной матери, и Мишка на второй день пришел в школу как Али-баба с большущим лиловым синяком под глазом. Его отец, сделав ревизию сундука, переполненный большой любовью и нежностью к сыну, ласково его «приголубил», а за ватные штаны наградил обширнейшей шишкой на макушке, которая на фоне Мишкиной головы выделялась сопкой, обросшей короткими волосами.

- И с чего бы это он меня? - удивлялся Мишка, хотя прекрасно знал с чего. – Он ведь никогда меня не бил, а тут – на тебе! Даже ругаться-то как все мужики не умеет. Это ты во всем виноват – определил он. – Не говорил бы про меня и, может, все обошлось.

- Небось, скажешь, когда тебя лупят как сидорову козу, - ответил я.

- Да, конечно! Согласился мой друг, с величайшей осторожностью, ласково ощупывая и поглаживая свою шишку. – Слушай! – вдруг оживился Мишка. – На крутой горе, говорят, лисы есть. Мне Вовка Клюкин сказывал. Давай махнем в воскресенье?

При этих его словах вся моя спина запылала огнем, а в нижнюю ее часть как будто стали втыкать иголки.

- Нет!! – категорически отказался я. – У меня пальто нет, чтобы норы затыкать, а у тебя – отцовских штанов, чтоб заплатки ставить! Сегодня после уроков приходи ко мне, посмотришь, у меня вся задница синяя. Вот вырасту большой, - негодовал я, - тогда тоже отцу испишу всю задницу этим же шлангом!

- Нет! – не согласился со мной Мишка. – У меня папка очень хороший. Никогда не ругал меня и не бил. Конечно, столько натворить – и я бы тоже так сделал.

Я чувствовал, что Мишка был прав, и молчаливо с этим согласился.

Прошло уже много лет.

Мой друг Мишка работает где-то в Сибири на мощном изолировочном комбайне, строит газопроводы.

Но время не стерло из памяти этот случай. Надо сказать, что страсть к охоте во мне умерла в тот далекий злополучный день. И при виде случайно встретившейся норы или самой лисы, правда, это бывает очень редко, картина охоты на лис так ясно встает перед глазами, как будто это было вчера.

30 декабря 1991 г.

 

Последний день июля

 

Мы с Валеркой Ароновым еще с вечера договорились сходить на завтра за черемухой.

Черемуха в этот год была очень сильная, редкая кисточка уродилась пустоцветом, не было на ней червя, который заводится в это время.

Утром, встав в семь часов, я побежал во двор посмотреть, что же будет за погода.

Утро было ясное, на небе ни облачка, как будто рано утром его кто-то тщательно вымыл мокрой тряпкой. Валерка Аронов жил от меня через дом, на этом же порядке. Забежав домой, я достал с печки ухватом чугунок со щами из молодой крапивы, которую мать сварила, уходя на работу, нашел хлеб, про который мать говорила. Раньше кошкам его больше давали. Да и хлеб тот был нетто из опилок, не то из опилок и отрубей вместе. Но ввиду военного времени роптать не приходилось. Вишни еще не поспели, и черемуха пригодилась бы на семейный стол.

Так что я съел, что бог подал, взял висевший в сенях из вязовой коры и сшитый липовыми лыками кузовок, запер калитку замком без ключа и побежал вприпрыжку к Валерке, как пращой кружа кузовком над головой.

Валерка сидел на кухне и ел жареного карася, потому что его дедушка Николай Григорьевич Аронов работал в рыболовецкой бригаде, и по тем временам считалось, что эти люди нужды не знают. Жили они с бабкой вдвоем и с ними еще внук Валерка.

Валерка бросил есть карася, резко скользнув из-за стола, задел подставку, на которой стояла сковородка с карасями. Караси тут же оказались на полу, а сковородка как колесо, укатилось в угол, где стояли ухваты разных размеров.

- Ах, чтоб тебя приподняло и разорвало, нечистый дух! – вскричала бабка, вытаращив на нас обоих глаза.

Так как мы стояли рядом, я подумал, Валерке попадет и меня огреет чем-нибудь под горячую руку. Я выскочил скорей на улицу и гляжу в полуоткрытую калитку, что же будет дальше. Вижу, выскакивает Валерка тоже с кузовком, только на голове у него покоилась половая тряпка, закрывая глаза и уши. Свободной рукой он тут же сдернул с головы этот своеобразный головной убор.

- Старая карга,- крикнул он в сторону закрытой двери, выскочил на улицу и мы пошли с ним в сторону Чуткова переулка вдоль плетня, которым огорожены были сады и улицы Лобачева.  Прошли переулок, вышли на улицу Лобачева, дошли до Лесной горы, по дороге оживленно  обсуждая два прошедших события вчерашнего дня: почему Толька Лапняга победил Кольку Марюнина - в борьбе загнал его в вишневые непроходимые заросли.  Колька там нещадно ободрался, пока залазил в эту гущу от Лапняги и выбирался обратно, когда был объявлен мир. Кстати, сам Валерка и виновен в этом событии: он стравил их между собой. Второе событие касалось огорода дяди Володи Сивцова. Мы залезли к нему в огород за огурцами, он нас увидел. И мы гадали, узнал ли он нас или нет. Если узнал, то это грозило для нас с Валеркой большой неприятностью. Он мог сказать об этом его дедушке и моей матери, и тогда нас ожидала суровая кара.

Выйдя к спуску с Лесной горы, все тревоги нами были забыты. С высокой террасы реки Суры открывалась обширная пойма километров на пятнадцать по левому и правому берегу реки, покрытая густыми лесами из дуба, осины, липы, вяза и сосны. Среди этого зеленого моря леса были поляны. По краям этих полян росли заросли черемухи, в подлесках было много смородины и ежевики. И над всей этой зеленой площадью то тут, то там стояли гиганты осокоря, привольно раскинув над лесом свои шикарные кроны.

Было в этой пойме села Порецкого среди лесов и полян много озер-стариц, оставшихся от некогда своенравной реки Суры. Прямо под нами блестело под солнцем озеро Старка. На его берегу росла небольшая дубовая роща под названием Вершина. Справа, изгибаясь дугой, как расплавленное олово, отсвечивало озеро Суляково, а прямо еще дальше за рощей вдоль опушки большого леса тянулось глубокое озеро с холодной и чистой водой Кильзян. А если посмотреть за линию горизонта, тоже прямо, там, вдали возвышается гордый и неприступный Красный яр, круто падающий в воду, который тянется полтора километра в длину и возвышается шестьдесят метров в высоту. Когда плывешь мимо него на лодке, прямо-таки кожей ощущаешь его суровую красоту. Ну а если залезть на яр, то открывается прекрасная панорама: за лесом стоит мордовское  село Сыреси, прямо против яра село Напольное, а справа наше Порецкое, а за ним далеко-далеко на горизонте видно, на такой же террасе церковь села Козловка.

Налюбовавшись всей это красотой, что я всегда делал, когда на рыбалку шел и когда уже поднимался с Суры с рыбалки, то обязательно немного стоял на урезе, радуясь тому простору, который открывался с уреза, или как у нас говорят, с бугра.

-Толька, ну куда пойдем? Может, сходим на Григорьеву поляну?

-Нет, Валера, далеко больно, лучше давай к Вершине, там с краю тоже черемуха есть.

-Тогда давай пойдем не Лесной горой, а Мусориной, там суше идти, - предложил Валерка, и мы бегом стали спускаться вниз.

Сбежав с горы, мы направились к истоку, который вытекал с озера Суляково и впадал в озеро Старку. Он был весь заросший тальником и осокой, за этим истоком и находилась Вершина.

Плотина, которую делали рыбаки через этот исток, размыло весенним паводком. Вот теперь нам предстояло решить вопрос или снимать штаны и перейти исток вброд, или идти по переброшенному через исток тонкому бревнышку. Но после сильного дождя вода прибыла и переливалась через бревно, образуя небольшой водопадик, бревно стало скользким, и можно было запросто искупаться вместе с одеждой. Мы выбрали первый вариант. Сняли штаны, задрали рубахи повыше и переправились вброд. Ну а надеть штанишки на той стороне было секундным делом. Мы были босиком, и одевать нам было больше нечего. От леса нас отделяла небольшая поляна и болото, которое находилось под самой кромкой леса, наполненное какой-то ржавой водой и покрытое такой же ржавой плесенью. Деревья, нависшие над болотом, роняли туда отмершие сучья и листья. Нам с Валеркой сразу бросилось в глаза черемуховое дерево, коричневое от ягод, склоненное больше других деревьев под грузом плодов. А может быть, оно само уж так росло, стараясь вырваться из тени старых дубов.

Чтоб добраться до черемухи, нам пришлось обходить болото и идти кромкой леса, между болотом и опушкой, преодолевая заросли крапивы и ежевики. Обжигаясь крапивой и царапая ноги ежевичником, добрались до склоненного над водой черемухового дерева. Если издали оно казалось темно-коричневым, то вблизи было сплошь черным, до самой макушки увешанным кистями с крупными ягодами. По наклоненному стволу мы с Валеркой забрались на дерево очень быстро. Он залез на самую макушку, там гроздья были все спелые. А я примостился чуть пониже и уселся на сук, который был понадежнее. Валеркины ноги попеременно переступали перед моим лицом, ветка была тонка и видимо резала ему ноги.

Сначала мы наелись сами, срывали целиком кисть, клали ее в рот, дергали за черешок, ягоды оставались во рту. Мякоть тщательно высасывали, а что оставалось – зерна и часть плодоножек, которые отрывались от основного черешка, - выплевывали в коричневую воду, которая находилась под нами, стараясь при этом попасть в плавающий на воде лист или в пролетающих мимо стрекоз. Ели до тех пор, пока на языке не образовался толстый налет от плодов черемухи. Стало даже трудно глотать. Мы старались соскоблить этот налет ногтями, но ничего с этого не выходило. Только тогда мы решили собирать плоды в кузовки. Солнце склонилось уже за полдень, когда они верхом наполнились черемухой.

-Толь, - сказал Валерка, - давай покачаемся на макушке немного, а потом пойдем домой.

- Что ты, Валера, да мы с тобой всю черемуху рассыплем! – ответил я, придерживая кузовок рукой, потому что он уже начал качаться. – Ну ладно, давай слезем и кузовки поставим на землю, или давай лучше повесим, а то муравьи налезут.

Мы слезли, повесили свои кузовки на куст калины, которая стояла недалеко от дерева, и снова полезли наверх. Раскачиваясь на макушке, с упоением пели песню:

- По курганам горбатым,

по речным перекатам

наша громкая слава прошла!

Вдруг внизу послышался треск. Я на мгновение всем телом почувствовал, как дернулось дерево, послышался шум ветра в листве падающего дерева, успел услышать булькающие звуки, и теплая болотная вода срыла меня с головой. На поверхности болота воды было немного. Но зато тины за многие годы со дня его образования накопилось метр с толщиной. Толщину ее я немедленно стал проверять ногами, стараясь встать на дно. Для этого мне в этой тине пришлось сделать сальто с переворотом. Встав на ноги, голова моя по самые плечи оказалась над поверхностью воды. Почувствовав на лице слой бодяги, я стер ее ладонью и стал оглядываться, ища  глазами Валерку.

Валерки нигде не было, лишь недалеко от меня возле торчавшего из воды куста черемухи, кипела и бурлила вода, выбрасывая с болотного нутра тину, сучки и прошлогоднюю осоку. Даже жука-плавунца вышвырнуло вверх брюхом оттуда. Пару раз он щелкнул в воздухе лапами, перевернулся и снова исчез в этой жиже. И тут же на этом месте стало появляться что-то похожее на жителя болотных пучин, смутно напоминающее человеческую голову. Эта голова широко раскрыла рот и громко чихнула. Ком грязи, который сидел на носу, мгновенно, как шрапнель, разлетелся в разные стороны. Из воды поднялась рука, пополоскала ладошкой воду и стала оттирать лицо. Валерка открыл глаза, выплюнул изо рта остаток тины и стал вертеть головой, явно стараясь узнать, где же я есть. Встретившись со мной взглядом, он широко открыл глаза и закатился неудержимым смехом. Посмеявшись, он спросил:

- Ты что, нарочно эту кочку на голову положил?

Я тут же протянул руку к голове и нащупал там внушительный ком, который  сразу же смахнул рукой. Мы молча начали выбираться на противоположный берег, где была поляна. Выбравшись на сушу, не сговариваясь потрусили в Старку отмываться, оставляя на траве две грязные дороги. Выбрав место, где не было водорослей, быстро сняли одежду, зашли по пояс в воду и стали отмывать с себя всю грязь. Вокруг нас поднялась такая муть, что нам пришлось искать другое место с чистой водой, где окончательно выполоскали белье и отмылись сами.

Выжимали белье вдвоем, чтоб суше было, держали за концы обоими руками, перекручиваясь вокруг себя. Потом одели мокрые штаны и рубахи, поеживаясь от сырой одежды, отправились опять в обход болота за оставленными там кузовками с черемухой.

К вечеру жара спала и появившиеся отовсюду комары с нудным звуком разной частоты, десятками впивались в открытые участки нашего тела. Шлепая себя по ногам, рукам и шее, выбрались на поляну и пустились бегом от комаров. Переправились через исток уже не снимая штанишек: комары не давали нам время на размышление. Очутившись на возвышенности, мы с облегчением вздохнули: здесь комаров не было.

-Наверное, пойдем Шляпиной горой, - сказал Валерка, - хоть там в Суре искупаемся.

Шляпина гора упиралась прямо в Суру. По этой горе возили дрова с Суры, сено, а рыбаки – рыбу.

-Валер, я и так как общипанный гусь, пупырями покрылся. Пойдем лучше домой, вон уж и стадо домой погнали.

- Ну, как хочешь, тогда постой, а я искупаюсь, а то болотом пахнет.

Я стоял и дрожал как осиновый лист. 

Валерка вышел из воды с такой же гусиной кожей, как и у меня, и посиневшими губами. Он оделся, и мы, что есть духу, помчались в гору. Бежали до тех пор, пока не согрелись.

Когда вышли на гору, по обыкновению повернулись лицом к пойме, проследив глазами весь свой пройденный путь. Ну что ж, до свидания пойма! До завтра! Завтра  мы с Валеркой собирались за клубникой. Говорят, на Матвеевой поляне клубника поспела.

А сейчас - скорее домой, а то уже желудок к спине присох. И мы двинулись за коровами, которые шли из стада в село.

День кончался. Последний день июня сорок третьего года…

 

 

Предположение

 

Когда шла речь о презентации, то есть об укреплении берегов реки Сура от оползней, была названа огромная сумма денег, которые,будучи затраченными на это дело,никогда в казну больше  не вернутся.

Для осуществления этих замыслов потребуется огромное количество кубов бетона. Впору будет строить бетонный завод. Эти боны надо будет армировать, ставить парапет со стороны горы, иначе берег все равно размоет и получится новый яр, потому что движение земли не прекратится, пока по склону горы не насадим деревьев с мощной корневой системой, допустим ивой. А под самой церковью забить сваи необходимо срочно. Но, по-моему, эти300 млн. руб. никто не даст и окажется все это пустым разговором. А за это время земля благополучно сползет в Суру.

Дешевле было бы на эти деньги дать людям жилье, кому в данный момент угрожает оползень.

Я предлагаю в качестве альтернативного варианта отвести русло Суры в сторону правого берега. Для этого надо насыпать из камней или бетонных блоков отражающий вал, изменить направление течения. Ведь промывали когда-то фарватер реки устройством плетней, направляющих течение в нужном русле. Это будет намного дешевле и эффективней представленного проекта. И река войдет в свое прежнее ложе, как было прежде.

По моему убеждению, это «ползучее» стихийное бедствие, имеющее естественную причину – «неудобное» для нас направление течения р. Сура, есть еще и прямое следствие влияния «человеческого фактора».

Водопровод, проведенный к домам, расположенным на склоне к реке, проложен не по этой стороне улицы. Система водоснабжения, построенная более сорока лет назад, пришла в негодность, вода вытекает из нее, заболачивая этот проблемный склон, «подливает масла в огонь», смотровые колодцы полны воды, люди черпают ее оттуда на поливку огородов. Если бы труба шла по другому порядку улицы, то «водопотери» уходили бы от Суры на запад к бассейну р. Елховка.

Так что выбивай деньги, не выбивай – их на эти цели не дадут. А если и дадут – то у меня есть сомнения на счет эффективности их использования. И дай-то Бог, чтобы я был не прав!

 

Проделки бабы Насти

(Быль)

 

В тяжелое военное лихолетье 1943 года бабка Настя держала две козы. Одна из коз была старая, и бабка  решила осенью ее заколоть.

В то суровое время, заколов скотину, хозяин обязан был шкуру сдавать в заготсырье, потому что вся скотина была на учете. А если кололи коз, то сдать еще надо было и все тонкие кишки и печень. Они куда-то шли, как тогда говорили, на военные нужды.

Бабка Настя решила мясо продать на базаре – денег в дому не было. Работая в колхозе она получала одни трудодни. А чтоб его продать, надо было в ветеринарной лечебнице получить удостоверение, что скотина здорова. Старушке до смерти было жалко вести козу на бойню, так как там обязательно заберут и кишки, и печень, которые она намеревалась оставить себе. Ведь мясо она продаст, а дома-то - одна картошка.

Недолго думая, она позвала соседа инвалида, и они вдвоем закололи козу.

Вечером кишки промыли и изжарили в масле с картошкой, которую семья и съела за ужином. Трое маленьких детей и бабка наконец-то, хоть раз в год поели мясного блюда.

Наутро бабка решила обмануть ветврача, чтобы он дал справку, что коза здорова, предъявив для осмотра вторую козу.

-Ну что же, - обследовав козу, сказал врач, - коза здорова. Нате вам справку, и ведите на бойню.

Бабка Настя суетливо заторопилась:

-Нет, миленький, нет! - запротестовала она. - Я что-то боюсь на бойне колоть, я лучше дома.

-Как хочешь, - пожалел ее врач, - только шкуру тонкие кишки и печень немедленно сдать в заготконтору!

Бабка изумленно взглянула на врача и горестно проговорила:

-Да, миленький, мы ведь кишки-то съели,  как же я их сдам?

-Как съели?- изумился врач. - Коза здорова, вот стоит на ногах, а кишок уже нет, я так вас не понимаю, бабушка!

- Что ты, что ты! - забормотала напуганная бабка. - Забывчивая стала я, касатик. Это в прошлый год было, - нашлась она, торопливо таща козу прочь. - Забывчива стала я, касатик, совсем памяти нет. Старая  я, дура, - ругала она сама себя, боясь, как бы врач не отобрал у нее справку.

Врач не то недоуменно, не то жалостливо покачал головой и вернулся в свою конторку. Может быть, он все понял, но пожалел старушку.

А бабка, изо всех сил  нахлестывая козу прутом, бежала вместе с ней, боясь, чтоб ее не вернули.

-Вот, старая дура, - рассказывала она дома ребятишкам. – Коза стоит, а я говорю, что мы кишки уже съели – язык работает вперед ума. Давайте, ребятишки, быстренько собирайтесь, сегодня, ведь, воскресенье. Отвезем козу на базар, авось, продадим и на толчке, может, чего успеем купить, ведь, совсем обносились.

Ребят долго упрашивать не надо: интересно, ведь, как бабка мясо продавать будет.

Дело было по первому снегу. Они засунули козу в мешок, положили на санки и отправились всей семьей на базар.

На базаре согласно справке тушу заклеймили, и бабка стала бойко торговать мясом, выдавая его за баранину. На вопросы покупателей, почему баранина такая постная, бабка отвечала:

-Да ведь и люди-то разные бывают. Видишь, против других-то я на целый рубль дешевле продаю.

За каких-то полчаса у бабки раскупили все мясо. Остался последний килограмм, когда к ней подошла, видимо, какая-то приезжая дама в шляпке и с сумочкой. Такую одежду местные жители не носили.

–А это не козлиное мясо? – спросила она.

-Что ты, голубушка, что ты!- замахала на нее руками бабка. – Барашек это, только тощенький. Подкормить бы, чем его, да ведь не чем, видишь, время, какое.

Дамочка взяла мясо, и пока она укладывала его в сумочку, бабка, пересчитав деньги, опять, забывшись, громко, горестно проговорила:

-Вот и все: и денег мало, и козы - нет!  И пока дама изумленно таращила глаза на продавщицу, бабка, сообразив, что опять сказала лишнего, подхватив весы, быстренько скрылась в толпившемся народе.

-Старая кочерга!- понеслось ей в след. – А еще в церковь, наверное, ходишь!

Дома радости не было границ.

-Ну, ребятишки, живем! – говорила бабка. – Одежонку кое-какую купили. Голова, ноги да брюховина у нас есть. Сейчас снег выпал, дров на санках навозим!

Дети радовались, что у них такая неунывающая бабка, которая всегда может чего-то где-то продать или обменять. Она не воровала. Чего-то перелицовывала, штопала, продавала дрова, которые возили на санках, хоть порой и говорила по своей забывчивости не то, что надо.

Шло тяжелое лихолетье военного времени.

14 января 1991 г.

 

 

 

Шла война

Дед Федор жил со своей старушкой Дарьей и снохой.

На подворье водилась скотина: корова, овцы и бычок.

Труд по домашнему хозяйству был поделен на троих. Бабка Дарья убиралась по дому и доила корову, дед Федор убирался во дворе, а сноха поила и кормила скотину.

В конце зимы сено с сушил было порядком  подъедено, оголились жерди, которые были уложены еще при царе-Годуне, как говаривал дед. Ольховые жердочки к тому времени успели уже порядком подопрели.

Молодая дородная сноха раз полезла на сеновал, чтобы задать сена скотине. И вдруг ее приспичило справить малую нужду. «Не буду я, пожалуй, слазить, и тут справлю сквозь жердочки пока дед дома» - успела подумать она. В это время дед Федор раньше обычного зашел в сарай убираться, и вдруг почувствовал, что на голову ему что-то течет. Он машинально облизнул губы и, почувствовав соленый вкус теплой струи, зло и громко ругнулся.

Услышав ругань свекра, сноха резко встала, жерди под ней треснули, и она полетела вниз, усевшись (голым задом) на шею деду Федору – трусов тогда в деревне бабы не носили. Не выдержав такой неожиданной атаки, дед мгновенно уткнулся носом в коровью лепешку, да так и лежал, пока обезножившая от испуга сноха не пришла в себя, щекоча все это время его шею своей мокрой волосистой шевелюрой…

Наконец, освободившись от снохи, дед забежал в дом. Увидев его, бабка Дарья испуганно ахнула. «Что с тобой, Федя?»- всплеснула она руками. Все лицо его было залеплено доброй половиной коровьего кизяка.

«Сноха-то у нас – дура!» - объявил он бабке, умываясь.

…Две недели ходил дед со склоненной головой, исподлобья глядя на людей, пока не прошла боль в шее.

15.03. 2002г.

 

 

Рыбалка

 

В один из июльских дней  часов в одиннадцать дня на озере Кругленькое ватага ребят ловила рыбу.

Это озеро образовалось  после того, как конец озера Старки перегородили  плотиной. Эта плотина выполняла две функции. Она поднимала вода в озере на полтора-два метра летом, а осенью рыбаки из озера спускали воду по деревянному желобу. Под конец этого желоба подставлялась огромная корзина. Вода падала в нее, а вместе с ней и рыба. Через корзину вода уходила, а рыба оставалась  там. Рыбаки потом сачками вылавливали ее и отправляли на рыбный склад в холодильник.

Плотина соединяла два берега - остров с материком.

Остров делился на две половины, разделенные озером Глухим. Одна половина засевалась какой-нибудь культурой, на второй пасся скот сельчан. Так что эта плотина играла важную роль для всего нижнего конца села Порецкого, эта его часть называлось Лобачевом. В этом Лобачеве жили потомки князей и бояр, приближенные Ивана Грозного, сосланные Борисом Годуновым за какие-то грехи.

И вот с этого озера Кругленькое, поросшее озерной травой, раздавался мальчишеский гомон.

- Заходи, заходи, Генка, быстрее с этого края! – выкрикивал белобрысый мальчишка лет десяти – одиннадцати. А остальные четверо, видимо, были помоложе, потому что ростом были на полголовы ниже.

Двое тащили за вальки небольшой, метра в два шириной бредешок, видимо, переделанный из наметки.

- Заходи, заходи, где трава на воде лежит! Да куда ты прешься!– вскипел белобрысый.

- Да-а сносит меня, - слезливым голосов заныл черноголовый мальчик.

- Да как тут тебя может сносить в стоячей воде-то?! Чай не в Суре. Давай скорей, тут щуки должны быть.

Но Генка, как звали черноголового мальчишку, уже ничего не соображал. Он, что есть силы, выбирался на берег, утопая по колено в тине с вытаращенными от страха глазами, машинально, не отпуская валька, волок бредень за собой. Видя, что этот заброд сорвался, белобрысый мальчик бросил свой валек и явно не с добрыми намерениями стал догонять Генку. На берегу раздались голоса:

- Цыпленок! Маменькин сынок! Дай ему, Толька, по шее! – сказал крупноголовый крепыш, - чтоб больше не просился.

Толька не преминул воспользоваться добрым советом и толкнул вдогонку Генку в шею. Генка с вальком в руках растянулся в прибрежной тине. И тут произошло нечто необъяснимое.

Генка поднялся, не выпуская валька, быстро поставил его вертикально, с обезьяньей ловкостью достал с верхнего конца порядочный ком грязи, который там налип, и стал намыливать лицо и  голову. Мальчишки молча, с изумлением смотрели на эту процедуру. Отбросив валек в сторону, стал выбираться на травянистый берег, выпрямился во весь рост и стал похож на обитателя тропической Африки, блестели только глаза и зубы. Губы его скривились, задрожали, и он заплакал.

- Ну, брось плакать, - стал уговаривать его Толька, - ведь ничего не случилось. Пойдем в Закосок, и там отмоешься.

Закосок этот находился в метрах в тридцати от них за небольшим увалом. По сути это была узкая и длинная заводь, пересыхающая  летом во многих местах, от чего образовывалось много достаточно глубоких, небольших озер, в которых водились караси, окуни и щуки.

Толька сполоснул бредень, свернул вальки и отдал его мальчишкам, а заодно свое и Генкино белье, после чего с Генкой начали продираться сквозь заросли невысокого кустарника под местным названием «божье деревцо»: из него хозяйки вязали прекрасные веники, специально запасая их на зиму.

Всей гурьбой высыпали на берег Закоска и очутились перед таким небольшим озерцом.

Когда хорошенько отмылись, и Генка облачился в одежду, белобрысый Толька спросил – он, как отмылся, так и стоял голый по колено в воде:

- Кто пойдет со мной бродить? Здесь ведь рыбы много, можем даже щуку поймать!

Перспектива поймать щуку – высшее достижение рыбацкого счастья мальчишек. И сразу на это предложение откликнулось трое ребят. Но Толька выбрал того большеголового мальчишку, который советовал дать Генке по шее.

- Юрка, иди ты, а то эта мелочь перетонет. Ты хоть плавать можешь. Здесь ведь и ямы есть. А ты, Генка, будешь рыбу носить, а вы – одежду, - распорядился Толька. – Смотрите, ничего не потеряйте, а то прошлый раз штаны мои потеряли. Я до самого вечера без штанов бегал, чуть нашел – в осоке лежали.

И, правда, Толькины предположения сбылись. На третьем заброде сильно стукнуло в крыло, и мотня заходила из стороны в сторону.

- Выбредай! – заорал что есть силы Толька.

Когда выволокли бредень на берег, в мотне оказалась щука. Такой щуки им ловить еще не приходилось. Стукнув ее головой об валек, он примерил ее по руке, от кончиков пальцев она доставала ему до плеча, а Юрке – до шеи. И там, на берегу тоже началась примерка, но у всех щука доставала одинаково, только у Ивана, которого мы почему-то звали Шуронька, доставала до уха. Не сводя с нее восхищенного взгляда, он сказал:

- Эх, всем бы по одной такой! – и вздохнул, видимо, думая, кому же она достанется при дележке.

Но опасения его были напрасны. К концу озерка попалось еще пять штук, так что хватило на всех, правда, разных по размеру. Но оставался еще очень хороший заброд, на который мальчишки возлагали большие надежды. Здесь озеро сужалось до двух метров, как раз на ширину бредня и вдавалось в перемычку длинным клином. По всем расчетам рыбе уйти было некуда, и ребята приготовились к хорошей добыче. Только  одно беспокойство доставлял ручей, который впадал из соседнего озерца в конец клина. Но выход нашелся быстро, по предложению Генки, Юркиного родного брата, такого же большеголового, только поуже в плечах. Решили перекрыть этот источек ногами,  и, чтоб рыба не ушла по истоку, бултыхать ими, замутив воду: рыба не будет видеть и по истоку уплыть не сможет.

На эту акцию согласился Генка, который носил рыбу. Рыбы было уже половина бельевой корзины.

- Да-а, - протянул Шуронька, - мы в жизни никогда не ловили столько рыбы!

- Оставь рыбу-то здесь, - предложил Юркин брат Генка.

- Нет, - ответил тот, - ведь там выбредать будут, что, рыбу-то в карман класть будешь?

Он засучил штанины, поднял корзину и отправился мутить воду. Юрка с Толькой начали брести навстречу Генке. Не доходя метра четыре до берега, вышли на мель, и сразу стало видно, как в мотне беснуется рыба – окуни, караси и язи так и кишели там, стрелами прочерчивая воду от крыла к крылу.

- Уходи скорей, Генка! – закричал Толька. – Выбредать будем!

Но Генка не слышал. Он метался как угорелый, пытаясь загнать рыбу, которая стремительно шла по меляку в бредень. Рыба валом повалила, расходясь в стороны из мотни, прорывалась между ног и вальком в озеро. Генка растерянно хлопал глазами, увидев такое обилие рыбы, уходящей из бредня, не зная, что предпринять.

- Да уходи же ты, растяпа! – закричал Юрка и, сильно дернув валек, подсек Генку веревкой под ноги.

Генка взмахнул руками, корзина вылетела из его рук и, описав небольшую дугу, шлепнулась кверху дном на мелководье, а сам Генка оказался в бредне. Ребята застыли в тех позах, в которых их застал полет корзины.

Шуронька стоял, подняв одну руку кверху, вторую вытянув перед собой. Видимо, он что-то рассказывал в это время своему напарнику, а Генка, Юркин брат, имел такую счастливую улыбку на лице, как будто в его жизни произошла великая радость. Юрка с Толькой застыли с вальками в руках и с взглядом в то место, где упала корзина.  У Юрки к тому же было такое зверское лицо, как будто он хотел кому-то закатить оплеуху. Эта немая сцена длилась секунд пять, потом как будто по чьему-то приказу в одно мгновение все сорвались с места. Юрка и Толька бросили вальки. Толькин валек треснул лежавшего вверх лицом Генку по лбу. Послышался звук, вроде как вальком по камню стукнули, до того   уж был звук сухой и ясный.

Генка заверещал как заяц, пытаясь выбраться из бредня. Толька и Юрка бросились к корзине, а Шуронька и брат Генка (?), прямо в одежде вломились в воду, схватились за вальки и, чтоб не ушла последняя рыба, не обращая внимания на стенания, выволокли вместе с рыбой незадачливого рыбака.

Толька с Юркой перевернув корзину, стали торопливо вылавливать из замутившейся воды и складывать рыбу назад в корзину. Щук выловили быстро: они были большие, а остальную пришлось нащупывать на дне руками, хватая ее вместе с водорослями и тиной. Часть рыбы с предыдущего заброда была еще живая, и она на боку уходила на глубину. Но на это внимание не обращалось, складывалась только основная масса, которая лежала на дне. Таким образом, вместе с водорослями и тиной набралось всего треть корзины, считая и те полтора десятка окуней, которые вытащили вместе с Генкой. Обозленные и грязные мальчишки отвязали бредень от вальков, сложили его в корзину и кляня Генку кто как мог, отправились домой.

Генка благоразумно отстал метров на двадцать, боясь мальчишеского суда, готовый в любое мгновение исчезнуть с глаз в прибрежном тальнике.

- Дать ему по шее, - предложил Юрка свой воспитательный метод. – Гляди, сколько рыбы через него упустили. Чуть не полная корзина сейчас бы была, растяпа! Синди-ляп проклятый, сказал Генка, Юркин брат. – Вечно с ним что-нибудь происходит. Прошлый раз за сливами поогородничать к Володьке Зюзину залезли. Он с плетня сорвался и под овраг по крапиве метров пять катился, как будто зацепиться не за что было.

- А помните, - сказал Шуронька, - коза у бабки Матрены в старый колодец провалилась. Ты, Юрка, слазил, привязал козу, вылез, а он умудрился тут же в колодец упасть и прям козе на спину, так коза две недели хромала, а ему – хоть бы что!

- Давайте, лучше пойдем скорее на Суру, на вымостки, где бабы белье полощут. Сами умоемся и рыбу вымоем, - предложил Толька.

Не доходя вымостов, они увидели двух женщин, полоскающих белье. В одной из них они сразу узнали Генкину мать, тетю Лизу.

Тетя Лиза устало выпрямила спину и, увидев среди мальчишек Генку, стала, молча сходить с мостков, по дороге скручивая жгутом только что постиранную юбку. Вся компания, поняв намерение тети Лизы, что есть духу, бросилась бежать по берегу Суры.

- Генка! Вернись, паразит! Я тебя выпорю! Утонешь – не приходи домой! – неслось им вслед. Но Генка от такого предложения лишь прибавил скорость и теперь мчался впереди всех, отбежав метров триста и остановившись под Батьковой горой с твердым берегом. Мальчишки стали отмываться от грязи и перемывать рыбу.

После перемывки ее оказалось чуть меньше третьей части корзины.

- Ребята, прям здесь и разделим, предложил Генка.

- Делить-то ты – первый, а ловить – так пусть кто-нибудь другой, - зло сказал Юрка.

Но все-таки решили разделить прямо здесь на лужайке на пять равных куч: в четыре кучи - по щуке, а в пятой – две поменьше.

По общему решению Шуронька должен был отвернуться, а другой – его спрашивать, показывая на какую-нибудь из куч кому она достанется, а отвернувшийся обязан был не глядя, сказать – кому.

- Кому? – спросил Толька, протягивая руку к кучке, где была самая большая щука с полной уверенностью в том, что Шуронька скажет ему, как самому старшему из всей компании. Но Шуронька, презрев все ранги, вдруг сказал:

- Генке!

- По шее ему надо, а не такую щуку! Он половину нашу рыбу распустил! – возмутился Юрка.

Генка стал быстро собирать рыбу в припасенный для этих целей мешочек, и, боясь каких-либо осложнений, проворно стал подниматься по Батьковой горе, напротив которой он и жил.

Для Тольки дележка рыбы не оправдала даже самых скромных надежд: ему досталась кучка с двумя маленькими щучками.

- Бредень – мой, больше всех по воде лазил, а рыбы досталось – одна мелочь. На жарево нечего выбрать! – ворчал Толька, засовывая бредень в корзинку.

- Я же говорил, не надо много народа брать! А вы – на сменку будем! Кто на сменку-то? Генка что ли? Он только в бредень горазд нырять! А рыбу-то самую крупную уволок!

- Пойдем, Шуронька, Шляминой горой! – сердито сказал он. – Здесь нам ближе.

- А мы с Генкой – Ховралевой, нам тут ближе, - сказал Юрка, и они, разделившись на пары, направились каждая к своей горе.

- Нет, Шурка! Завтра пойдем в Ковырловский исток, там сейчас окунь идет с Ковырлова, - задыхаясь на крутом подъеме и оглядываясь в сторону Ковырлова, которое угадывалось за Сурой, сказал Толька.

- Пойдем вдвоем. Поставим бредень и будем гнать рыбу.

- Вся рыба на двоих будет и бродить не надо!

- Полно, горе! Сам же утром побежишь всех приглашать на рыбалку. Пойдем скорей домой. С утра ведь ничего не ели мы с этой рыбалкой! Два раза в день стали есть: утром и вечером.

- Мамка говорит, на замок меня запирать будет, а то утонем где-нибудь. А сама радуется, небось, если рыбы принесу!

- Шур, ты видал когда-нибудь пряники?

- Не приходилось как-то, - ответил он. - Скорей бы война кончилась! До войны-то их много было, мать говорит. Хоть бы поотведать какие они на вкус.

За беседой незаметно дошли до развилки. Кивнув друг другу, они пошли каждый своей дорогой, расставаясь до утра.

 

 

 

Рыбацкие байки

 

После многолетнего перерыва (лет десять, наверное, я не был на родине), взяв, наконец, отпуск, махнув рукой на все неотложные дела, укатил к себе в родное село, стоявшее на берегу речки. Так велико было мое желание увидеть вновь родные места, где прошло мое босоногое детство и бесшабашная, разудалая юность.

На родине меня встретили сестра и брат, постаревшие и поседевшие люди. Я поразился их перемене. Когда я сказал им об этом, брат горько усмехнулся:

- Погляди-ка в зеркало, сам-то, каков, весь седой! – с иронией произнес он.

Я мечтал, как только приеду, отдохну ночь, а утром накопаю червей и пойду на рыбалку к своим излюбленным с детства местам.

Но мои планы о рыбалке пришлось на три дня забыть согласно неписаному закону села. Я должен был навестить всех родных и близких, как нельзя этого было сделать после. Да и не все родные и близкие моему посещению были особенно рады, так как без спиртного, как они считали, встречать гостя нельзя. А водки в селе днем с огнем не сыщешь. Вот им и приходилось, опустив глаза, чувствуя передо мной стеснение, угощать меня чем бог послал. Я старался скорей съесть пирожок или выпить стакан чая и чтоб не стеснять хозяев, скорее уйти. Но это мне не всегда удавалось.

Когда этот ритуал был окончен, я, накопав червей, отправился еще до восхода солнца на ранней зорьке на свое излюбленное место в Липецкий яр, где было чистое глубокое и песчаное дно.

Был август месяц. А в это время там клевали сомята весов от полкилограмма и выше. Узнав от брата, тоже страстного рыбака, что сомята еще не перевелись в речке, я, полный радужных надежд и обуреваемый лихорадочным нетерпением, спешил на свое место.

Каково же было мое разочарование, когда я обнаружил на берегу две палатки и пять человек мужчин. С удочками в руках они внимательно смотрели на поплавки, не обращая на меня никакого внимания.

Двое из них были молоды – лет по двадцать, а остальные примерно моего возраста. «Опоздал! – с горечью подумал я. – Надо было еще с вечера занять это место!» - клял себя за оплошность.

Один из мужиков в это время вытащил из воды на поплавочную удочку небольшого язя. Насадив червя, забросил лесу в воду. И вот в этом забросе я увидел очень характерный, еще с детства знакомый замах. Да это же Генка! Друг детства и юности. И в остальных двоих я узнал своих закадычных друзей, кроме молодых людей, которых ввиду их молодости узнать не мог.

О, боже мой! Сколько же я вас не видел, друзья мои? С кем пятнадцать, а с кем и двадцать с лишним лет!

Генка по моим данным работает в Москве директором какого-то завода, Вовка - инженером в Ленинграде, Юрка – электриком в Харькове, а я вот - на Урале. Жизнь раскидала нас по сторонам. Наши отпуска не совпадали по времени вот для таких встреч, или вот так же как я, не были на родине по многу лет

-Генка! Вовка! Юрка!! – заорал я что было мочи, спрыгивая с невысокого яра на отмель.

Они с удивлением воззрились на пришельца.

После неожиданного такого вмешательства в их мирную жизнь лица моих друзей менялись с поразительной быстротой. Оттенок отчуждения сменился удивлением, потом откровенной радостью вспыхнули глаза.

- Ура-а-а! – заорал Вовка. - Нашего полку прибыло! Человек с луны свалился!

- Не с луны, не с луны, - отвечал я, - а только с яра.

Конечно, вся рыбалка всеми на время была забыта, кроме тех молодых людей, которые оказались студентами. Одного звали Сережей, другого – Ваней. Вот они-то и остались сторожить удочки.

А мы, рассевшись вокруг костра, стали делиться новостями друг о друге. Потом перешли к воспоминаниям своего детства.

На костре варилась уха из двух сомят, которых удалось им поймать утром.

Когда поспела уха, перед тем как приступить к трапезе, выпили по доброму граненому стакану коньяка, который привез Генка из Москвы.

Как раз в середине этого пиршества резко задергалась одна из донных удочек. Стоявший возле удочек на страже Ваня подсек рыбину. И началась мучительная и в то же время азартная борьба между рыбой и человеком. Чувствовалось, что на том конце лесы яростно сопротивлялась какая-то очень большая рыба. Как струна, натянутая леса, словно бритвой, резала воду вдоль и поперек течения. Сережка бестолково метался возле Ивана, пытаясь чем-то ему помочь.

Наконец, после двадцатиминутного сопротивления рыба сдалась, и Иван вытащил на берег сома, которого для удовлетворения взвесили на пружинных весах. Сом весил двенадцать килограммов. Рыбина дышала, раскрывая жабры все реже и реже. Свежий блестящий цвет ее кожи стал меркнуть.

- Вот что, Ваня! - предложил ему Генка. - Давай-ка мы его посолим.

Но студент предложил другой, более практичный вариант:

- Соли мало, -  заявил он. – Если мелкой рыбы наловим, ее посолим, а этого я на бечевке в воду пущу. Он целую неделю в воде проживет, ничего ему не доспеется.

Продев сквозь жабры через рот шелковый шнур метров восемь длиной, Иван привязал его к вбитому в песок колу, зашел по колено в воду и отпустил сома  на дно. Через некоторое время шнур стал дергаться. Это означало, что сом ожил.

Выпив еще за сома и закусив отварной сомятиной, стали вспоминать разные случаи, которые происходили с нами на рыбалке, где и кто какую рыбу ловил. Подсели к костру и Ваня с Сережей поесть ухи и заодно послушать рассказы.

- Вот, - начал Юрка, - лет уж пятнадцать, наверное, тому назад было. Я тут такую стерлядину выудил, наверное, часа три с ней провозился. Чуть не ушла. Вот какая была! – и Юрка во всю ширь развел руки. Увлекшись рассказом, немного подвыпивший мой друг детства стал показывать, как это было. Он то подбегал к воде, к тому месту, где поймал эту стерлядку, сорвавшуюся на мелководье, то изображал, как садился на нее верхом, вцепляясь ей в жабры, чтоб не ушла, и как потом вытаскивал на песок.

Увлеченные его рассказом молодые парни Ваня и Сережа как завороженные смотрели на рассказчика с завистливым восторгом.

Видя с каким вниманием слушают ребята рассказ, Володя задумал над ними подшутить. Вообще он был мастер на шутки с детства. И вот когда Юра окончил свой рассказ, начал Володя.

- Тут недалеко старица есть. Ну, та, которая Закоском зовется. Эх, и караси там были тогда, как лапти, ей-богу. Вот там я раз целое утро сидел, не клевало что-то. Только под самый конец, когда я домой хотел уж уходить, клюнуло. Аж поплавок булькнул, до чего резкая поклевка была. Я еле выволок. Вот это был карасище, скажу я вам. Как лещ, ей-богу. Кило двести вытянул. Чешуя как пятаки. Я половину карася пожарил, а из другой – уху сварил. Жирный, что тебе – поросенок. Думаю, для интереса дай-ка взвешу, сколько чешуя весит. Взвесил – ровно три фунта вытянуло. Вот ведь там, какой карась-то был! – закончил он, с хитрой улыбкой поглядывая на окружающих.

Поняв по его лицу, мы, его старые товарищи почувствовали тут какой-то подвох, и очень быстро разобрались, что  к чему. А молодежь, все приняв за чистую монету, смотрели на него с завистью.

- А у меня, - приняв эту игру, начал Генка, хитро поглядывая в сторону ребят, - здесь же на этом самом месте, только я тогда с лодки рыбачил, правда рыба была не крупная, но ловилась хорошо. У меня еще донка была, крючок - здоровущий, леска – толстая. Думаю, никакая рыба на нее не клюнет. В общем, не было у меня на нее никакой надежды. Я просто так, чтобы душу успокоить, насадил на этот крючок язя, поменьше который был, да и закинул с носа лодки, а свободный конец к кольцу привязал, где цепь крепится. Ну и сижу, ловлю потихоньку, потаскиваю язишек. Вдруг ка-ак дернет! Я чуть с лавочки не слетел. Ка-ак потащило мою лодку что-то, как с мотором несется, только волны в разные стороны от лодки расходятся. Я и про удочки забыл. Вцепился в лавочку, на которой сидел, не пойму, в чем дело. Потом гляжу, леска-то как струна натянулась. Это за нее кто-то лодку тащит. Тут как раз пароход сверху шел. Так я на лодке этот пароход обогнал. Вот, думаю, силища какая, против течения прет и хоть бы что! Потом лодка в тот заливчик завернула. Там раньше-то островок был, да тот конец песком прошлый год переметало, и коса метров пятьдесят получилась шириной. Так сом на всей этой скорости на косу выскочил. Леска-то оборвалась, лодка на мели застряла, и я на лавочке сижу. А сом эту косу перемахнул и в речку – бултых! Я только его и видел! Ну и сомина! Метра три, наверное, был, - закончил Вовка свой рассказ.

- Что, - рассмеялся Геннадий, - он как ящерица по песку, может бегать? Может, ты, Вовка, древнюю земноводную рыбину выудил? Только со страху не понял!

- Ха-ха-ха! – вдруг громко рассмеялся Сережа. – Ваня! – захлебываясь от смеха, проговорил он. – Так, у дяди Юры-то карась-то из одной чешуи состоял!! Ведь кило двести и три фунта – вес один и тот же! Ха-ха-ха! – покатывался он. – Чего же он жарил и варил?!

Немного посмеявшись над этими рыбацкими байками, все пошли к своим удочкам, а я – на облюбованное мной место, где тоже забросил пару поплавочных удочек и одну донку.

Не успел я, как следует, устроиться на новом месте, как раздался приглушенный голос студента Ивана:

- Эх, сом ушел, мать его! – зло выговорил он слова, которые странно было слышать из его молодых уст. – Не так завязал узел. Вот он и развязался. Дурак! – клял он себя. – Хотелось такого сома свежим привезти. Вот и довез!

Вся фигура его выражала такое отчаяние, что мы все, боясь, что он расплачется, стали его утешать, что он-де еще молодой и все еще впереди, может, еще больше когда-нибудь поймает. Видно наши уговоры мало чем ему помогли. Вскоре он отошел за ближайшие кусты, а через некоторое время вернулся оттуда с припухшими глазами, что означало явный признак слез.

Мы ловили до самой темноты, ловили и сомят, и язей. А Ивану попался соменок, как бы в утешение, на два килограмма, который был все равно больше наших.

Домой в село вернулись уж ночью. Целых три дня мы жили дружной семьей, как когда-то в детстве. А через три дня я провожал их на перроне вокзала: кончился их отпуск, да и неотложные домашние дела звали их домой.

- Ну, что ж, прощайте, друзья! Может, когда-нибудь опять встретимся в родных местах!

Вскоре и я уехал. Скучно стало без друзей, как будто вот только-только уехало мое детство, окончательно и безвозвратно. Навсегда. На нашем месте остались только студенты, Сережа и Ваня. Им очень понравилась здешняя рыбалка, и они решили пробыть тут до сентября.

Рыбацкого счастья вам, мужики!

10 февраля 1992 г.

 

 

Синичкина столовая

 

Сидел Сережка у окошка и смотрел, как большими хлопьями идет снег, на яблони, на вишни. Все ветки на деревьях закрыло снегом. По заснеженным веткам прыгали синички в поисках пищи. Сережа видел, как трудно птичкам. «Всем людям – Новый год, - думал он, а птичкам - и поесть нечего!»

Ему так жалко стало этих маленьких синичек. Он слез с табурета и стал делать кормушку. Смастерив ее, пошел в сад и повесил на сук яблони, сходил  домой, нашел у мамы семечки, которые она купила на базаре, взял полную горсть и высыпал в кормушку. Затем он снова зашел в дом, скинув с себя одежонку, сел к окошку и стал смотреть на кормушку.

Сперва прилетела лишь одна синичка. Она схватила семечко и тут же склевала. Потом прилетела целая стайка, и начался пир. Птички хватали по семечку и разлетались по ветвям яблони. Откуда ни возьмись, появился воробушек с белым хвостиком.

Сережа назвал его Яшкой. Он ему был старым знакомым потому,  что этот воробушек каждый день сидел на яблоне и отличался от остальных воробьев белым хвостом. Он никуда не улетал, а по-хозяйски сел на кормушку и стал клевать. Потом прилетела маленькая синичка с длинным хвостом. Ее зовут гаечкой. Она утащила из-под носа Яшки семечко.

Даже сорока хотела ту примоститься и чего-то съесть, да видно семечки она не любит: разочарованно пострекотав, улетела. А синички и воробьи, которые тоже прилетели, сновали у кормушки взад-вперед: схватят семечко и улетят. Через полчаса кормушка была пустая, после чего птицы даже под кормушку заглядывали. Но и там было пусто.

Сережа вынес еще горсть семечек и опять сел к окошку. В кормушке снова стали кормиться синички и воробушки, а снег все шел и шел.

Одна синичка подлетела к окошку и постучала в стекло клювом, как бы говоря: спасибо тебе, добрый человек, плохо нам зимой.

- С Новым годом вас, синички, и с Рождеством Христовым! – сказал ей Сережа.

С этих пор он стал каждый день по утрам давать птичкам чего-нибудь с остатков завтрака, радуясь их веселому, живому порханию.

4 января 2006 г.

 

 

Таблетки от головы

 

Бабка Настя часто страдала головной болью. То ли ввиду самовнушения, то ли еще бог знает от чего. И она перед сном, прежде чем лечь спать на русской печи, выпивала не одну, а сразу две таблетки ей одной ведомого лекарства. Головная боль проходила и она, приговаривая «Вот и хорошо, вот и хорошо!», спокойно ложилась спать на разостланное на печке лоскутное одеяло.

И вот однажды бабка где-то припозднилась, пришла домой , когда уже было темно.

-Что вы без огня сидите? – спросила она у ребятишек.

-Да керосин в лампе кончился, - ответили они.

-Ну что ж, кончился, так кончился, - спокойно промолвила бабка. – Завтра купим. Сейчас, ребята, я только выпью таблетки и ляжем спать. Утро вечера мудренее. Я уже у Цыпленковых немного поела.

Повозившись немного в темноте, она сняла с себя одежду и приговаривая при этом:

-Молодцы-то, вы, у меня какие! Бабке подтопок не топить! Совсем большие помощники стали. Отец с войны придет – не узнает.

Было слышно, как бабка выдвинула ящик стола, потихоньку бормоча под нос:

-Где-то тут были, где-то тут были.

Она долго шарила в нем руками, наконец, с удовлетворением произнесла:

-Ага, вот где!

Бабка в темноте зачерпнула кружкой воды из ведра, запила свои таблетки и, кряхтя, полезла на печь, удовлетворенно приговаривая:

-Вот ведь как таблетки помогают! Выпила и боль сразу прошла. Теперь хоть ночь спокойно спать буду.

Утром бабка решила пришить пуговицы к рубашке, которые где-то оторвал сорванец-внук. Они лежали в том же ящике стола, где и ее таблетки. Перевернув все вверх дном, бабка так и не нашла пуговиц. Она стала тормошить еще спящих ребятишек:

-Куда вы девали пуговицы? Сорванцы! – спросила она проснувшихся детей.

-Пуговиц сейчас нигде не продают. Вот нашла от старой рубашки две штуки и те куда-то вы запропастили.

-Да что ты, баба! – наперебой запротестовали дети. – Мы, перед тем как темнеть стало, нитки в ящике искали, пуговицы там были!

Бабка постояла, немного задумавшись, потом у нее в голове мелькнула какая-то догадка. Она быстро подошла к ящику стола. Старушка помнила, что оставалось шесть штук таблеток. Раз она выпила две из них, то должно остаться четыре. Бабка открыла ящик и ахнула: все шесть таблеток аккуратно лежали в уголке.

-Ребятки! – воскликнула бабка горестно. – Я ведь вчера вечером две пуговицы проглотила вместо таблеток. Ах ты, грех-то, какой! – стонала она. – Почему же голова-то прошла? - удивлялась бабка.

-Баба! - умирая со смеху, потешались над ней дети. – Ты больше от рубашек пуговицы не пей! Ты пей от фуфаек: проглотишь одну, и целую неделю голова болеть не будет!

- Небось, не проглотишь! – осерчала на них старуха. – Таблетки-то в аптеке есть, а пуговиц – нигде нет. Даже голова болеть будет – не проглотишь! – подытожила она. – Пойду к соседям, займу пуговиц, - направляясь к двери. – Ах ты, грех-то, какой, - бормотала она, закрывая за собой дверь.

17 января 1991 г.

 

 

Эликсир бодрости

 

Выстояв целых три часа возле билетных касс на железнодорожном вокзале города Омска и взяв билет, я, наконец, сел в поезд, следующий в Москву. Пробыв в командировке в Омске целых полтора месяца, был несказанно рад, сидя в плацкартном вагоне, что кончились мои мытарства, недосыпание и еда всухомятку. Я сидел, полузакрыв глаза, и мечтал о доме, представляя себе испеченный женой пирог, хорошие домашние щи и радость встречи с семьей.

Напротив меня сидели два пожилых мужика и тихо вели меж собой какой-то разговор, не мешая мне мечтать. Видимо, это были плотницких дел мастера. В вещмешках у них просматривался плотницкий инструмент, да и разговор-то у них шел о каких-то стропилах и обвязках. Вдруг один из них, широкоплечий с прокуренными усами мужик громко произнес:

- Откуда, Гриша, так керосином несет? Аж голова кругом идет.

- Да это, Митя, наверное, отрыжка у тебя после того раза еще осталась.

- Какая отрыжка? – переспросил тот. – Стошнит сейчас! – и он быстро вышел в тамбур подышать свежим воздухом, достав при этом сигарету.

Мои мечтания как ветром сдуло. Я вез с собой пол-литра керосина. Открыл свою видавшую виды сумку. Все было нормально. «Слава богу! - подумал я. – А то ведь весь вагон можно провонять». Горлышко бутылки было крепко заткнуто и густо замазано пластилином.

Видя мое беспокойство, оставшийся товарищ этого самого Дмитрия спросил:

- Это чего у тебя, керосин что ли?

Услышав утвердительный ответ, увидев, как тщательно закупорена бутылка, произнес:

- Вот это да! Вот это нюх у Дмитрия стал! Сквозь стекло учуял!

И он мне рассказал, почему у Дмитрия такой обостренный нюх.

- Да, - начал он свой рассказ, - мы с Дмитрием калымили тут в колхозе «Новь». Коровник ремонтировали, с неделю тому назад. У одной бабки на квартире стояли. Домишко маленький, скособочился весь, и двор – одна развалюха. Был сильный ветер, ворота у нее и упали – подгнили. Вот она нас с ним и просит: «Устройте мне, касатики, ворота». Так она нас -  касатиками – звала. Я-де с вас за квартиру не возьму. А нам некогда до смерти, начальство торопит, да и дома дел полно. Стали было отнекиваться, хоть и жалко бабку. Бабка тогда и говорит, у нее-то зубов нет: «Кашатики, у меня эликшир бодрости ешть! Как шпирт!» Самогонка, значит. Вот тогда Митя и говорит:

- Ладно, бабка, за квартиру мы заплатим само собой, а этого эликсира дашь нам попробовать, и мы тебе сделаем после работы. Я отказался от выпивки, ну ее к лешему, одно несчастье от выпивки. А Митя очень простой мужик и мастер хороший, только иной раз шибко выпить любит.

Вот он взялся один. Где-то пасынки нашел. В общем, за два вечера после работы он ворота устроил. Бабка вечером самогонку на стол целую четверть поставила, только коричневая какая-то была. Огурцов принесла и говорит Мите: «Пей касатик, спасибо тебе!»

Ну, что, и я для приличия выпил стаканчика полтора и – баста! А он ее всю ломанул. Кое-как на карачках до кровати добрался. Утром на работу надо идти, а он не может, у него, видишь ли, комната вверх ногами встает!

Бабка видит, что Дмитрию плохо и говорит:

Иди, касатик, поправь голову-то. Ты вчера не допил целый стакан, я его под стол поставила, в уголке стоит.

Митя обрадовался, нашел этот стакан и по-геройски так, глубоко вздохнул, грудь колесом, усы распушил, рот раскрыл, да со всего маха весь стакан в рот и выплеснул. Я думал, он, как обычно, крякнет и выдохнет, а он  глаза выпучил, усы торчком встали, губы трубочкой сделал и затянул долго так «И-и-и-и-и!» как раз и бабка заходит курам месиво несет. И он ей докладывает громко так по слогам: «Ке-ро-син!» У бабки горшок с месивом из рук на пол: «Бух!», только крошки в разные стороны полетели.

«В преисподнюю тебе пролететь!» - заругалась бабка. То ли Дмитрию это предназначалось туда лететь, то ли горшку – я так и не понял. «Чем я теперь вшей у свиньи выводить-то буду?!» - сокрушалась бабка. «Вот насилу стаканчика добилась! Второй день мажу. Там ведь помазок был, а твой эликсир, вон, за ножкой стоит». А Дмитрий как рванет во двор, с полчаса его, наверное, там полоскало. Потом на этот стакан «эликсира» смотреть не мог, сразу отрыжка его брала. Он в тот день, наверное, ведро воды выпил, чтоб керосиновый дух заглушить, аж низом, бедный, ослабел.

- Хватит трепаться-то, - сказал незаметно подошедший Дмитрий, - наша станция скоро. Айда на выход. Одну минуту поезд стоит. Ты сейчас по всему селу растреплешь! – сказал он сердито, вскидывая на плечо свой вещмешок.

- Да что ты, Митя! – божился, направляясь к выходу, его напарник. – Я ж только вот попутчику сказал, а он чего: услышал – мимо ушей пропустил и дальше поехал!

- Болтун – болтун и есть, - прогудел удаляющийся Митин голос.

Я действительно поехал дальше, но почему-то рассказ не забыл.

31 октября 1992 г.